Эсэсовцы хорошо знали своего фюрера, а потому научились его не только успокаивать, но и убеждать. А когда это не удавалось, просто действовали от его имени. Фюрер несколько раз ловил их на этом, устраивая руководителям своей «черной гвардии» грандиозные разносы и истерики, но его всегда удавалось успокоить и убедить, что все было сделано, хоть без его ведома, но хорошо» [49].

Гальдер тоже хорошо знал Гитлера и по его виду стал опасаться, как бы эта долгожданная конференция не превратилась в монолог фюрера, переходящий в истерику. В таком случае ничего толком доложить не удастся, а придется только слушать отвлеченные разглагольствования фюрера скажем, о его роли в планах Божественного Провидения.

Однако начальник Генерального штаба ошибся. Фюрер неожиданно прервал свое хождение по кабинету и объявил генералам, что захват Гибралтара необходимо осуществить не позднее 14 января 1941 года. Это его твердое решение, которое обсуждению не подлежит. Вторжение в Грецию также вопрос решенный, но окончательное решение он примет сам. Подготовку проводить с таким расчетом, чтобы начать вторжение к началу марта. Он желает услышать от господ генералов, как они мыслят себе проведение операции «Феликс» и насколько продвинулась подготовка.

Разложив на столе свои документы, Гальдер доложил, что операция должна начаться массированным воздушным налетом на Гибралтар, которому будет сопутствовать мощный артиллерийский удар. Время между воздушным налетом и артиллерийским ударом должно быть сокращено до минимума. Предполагается разрушить артиллерийским огнем каждый квадратный метр английской территории. Поэтому необходимо большое количество боеприпасов для осадных мортир. Другими словами, нужно обеспечить тяжелой артиллерии возможность неограниченного расхода боеприпасов. Это означает примерно 20-30 эшелонов с боеприпасами. Кроме боеприпасов, необходимо доставить в Испанию и сами мортиры. Это еще 10 эшелонов.

В докладе Гальдера, который он читает ровным сухим голосом, сквозит вопрос: где взять все эти эшелоны, солдат и боевую технику. И неужели фюрер думает, что столь масштабные приготовления не останутся незамеченными противником?

Гальдер докладывает о катастрофическом положении итальянцев в Албании и вопросительно смотрит на Гитлера.

Вместо ответа Гитлер, облокотившись руками о стол, на котором расстелена карта западной части Средиземного моря, с некоторой торжественностью в голосе объявляет:

– Господа! Я принял решение окончательно оккупировать Францию. Я имею в виду южную часть этой страны. По заключенному летом соглашению о перемирии Франция обязалась если не помогать нам в наших военных усилиях, то и не мешать им. Однако эта страна ведет себя в настоящее время так, как будто она не нападала на Германию и ее не постигло вполне справедливое возмездие. А потому я утвердил план операции «Аттила», разработанный по моему приказу в ОКВ. Генерал Йодль сейчас зачитает вам основные положения новой директивы, которая будет разослана по штабам в ближайшем будущем.

Начальник штаба ОКВ, уже ставшего к этому времени личным штабом Гитлера, генерал Йодль своим трескучим голосом зачитал проект операции «Аттила»:

Молчавший до сих пор главком сухопутных войск генерал Браухич попросил разъяснений, когда намечено осуществить операцию «Аттила»: до или после захвата Гибралтара? Если до, то ее следует начинать сейчас. Если после, то имеется риск сорвать все перевозки для предполагаемой испанской группировки вермахта, поскольку в их оперативном тылу начнутся пусть короткие, но боевые действия, в итоге которых, что очень вероятно, выйдут из строя все порты южной Франции.

Гитлер взрывается.

– Браухич! – орет он. – Вы осуществите любую операцию не раньше и не позже, чем я прикажу вам это сделать! Вы меня поняли?

– Да, мой фюрер, – спокойно отвечает главком сухопутных войск, – однако мне кажется очень опрометчивым в настоящее время отвлекать силы и внимание с восточного направления. В частности, от генерал-губернаторства и Восточной Пруссии, откуда, как известно фюреру, я позавчера вернулся из инспекторской поездки.

Гитлер снова опускается в кресло и окидывает генералов вопросительным взглядом.

Гальдер, приняв эстафету от Браухича, продолжает:

– Мой фюрер, план операции «Отто», который разрабатывался Генштабом по вашему приказу и под моим руководством, уже готов. Нам бы хотелось, чтобы этот план был оформлен в рамки конкретной директивы с указанием сроков и полного графика операции. Мне бы не хотелось, чтобы вопрос снова был отложен на неопределенное время, как это уже имело место дважды.

Генерал делает паузу, ожидая новой вспышки раздражения Гитлера. Но Гитлер молчит, неожиданно обмякнув в кресле, слушая начальника Генерального штаба с полузакрытыми глазами.

На специальном столе-планшете расстилается оперативная карта Генштаба, испещренная красными, синими и зелеными символами, значками и цифрами. Все присутствующие, встав со своих мест, подходят к столу.

– Сколько у нас дивизий на востоке? – интересуется Гитлер, потирая рукой подбородок.

– Сто десять дивизий, из них одиннадцать танковых, – докладывает начальник Генштаба.

Всем ясно, что этого мало не только для нападения, но и для эффективной обороны. Поэтому главной задачей в настоящее время является переброска войск на восток с еще большей интенсивностью. Эти войска необходимо развернуть по всей линии границы с СССР до Черного моря включительно. Начинать войну даже сильными ударами с территории Польши и Восточной Пруссии – безумие. Русские ответят мощным контрударом в направлении Румынии и Протектората, где наши фланги висят в воздухе.

Главное – упредить русских в нанесении первого удара. Если это удастся сделать, то возникает великолепная возможность быстрого окружения основных сил Красной Армии, сосредоточенных на балконах-выступах. Конфигурация театра военных действий, который расширяется к востоку наподобие воронки, диктует необходимость решительного разгрома русских сил до линии Киев – Минск – Чудское озеро, тем более что основные силы Красной Армии сосредоточены западнее этой линии. При этом задачей является не оттеснить советские войска за эту линию, а уничтожить их, поскольку по ту сторону линии Днепр – Двина одно пространство угрожает поглотить любую операцию, проводимую на широком фронте. Итогом этой операции является захват исходной базы, своего рода сухопутного моста, каковым определен район Смоленска для последующего наступления на столицу большевиков – Москву, чтобы занять ее до осенней распутицы.

Таким образом, главный удар наносится севернее Припятской области ввиду благоприятных дорожных условий и возможности прямого наступления в центральные районы России и в Прибалтику. Второй удар наносится из Румынии и Южной Польши (или только из Южной Польши, если так сложатся обстоятельства). Поход необходимо выиграть единственным эшелоном войск значительных резервов. Восточная армия будет насчитывать 3 миллиона человек, 600 тысяч лошадей и 600 тысяч автомашин.

Начальник Генерального штаба обращает внимание присутствующих на тот факт, что резерв личного состава для армии имеет 400 тысяч человек и может покрыть потери только до осени 1941 года. Это необходимо помнить при планировании операции. Любой сбой графика приведет к необходимости новой мобилизации, а это грозит оголить промышленность.

Все молчат и смотрят на Гитлера, ожидая его реакции.

Гитлер стоит, опершись руками о стол со стратегической картой, одного взгляда на которую достаточно, чтобы понять, насколько неравны силы.

– Значит, – говорит фюрер, ни к кому конкретно не обращаясь, – каждый немецкий солдат должен убить или пленить десять русских. Только немец способен на такой подвиг.

Все напряглись, ожидая, что фюрер снова начнет одну из своих любимых лекций об античной героике немцев, унаследовавших бессмертный дух Эллады и Рима, когда один центурий убивал 100 варваров.

вернуться

49

Так однажды Гитлер узнал, что начальник его личной охраны группенфюрер СС Ганс Раттенхубер имеет приказ Гиммлера докладывать ежедневно обо всем, что он увидит или услышит, общаясь с фюрером. Гитлер вызвал к себе все руководство СС и в присутствии самого Раттенхубера заорал на рейхсфюрера СС Гиммлера: «Я повторяю еще раз, что вы, Гиммлер, не имеете никакого права приказывать Раттенхуберу. Я запрещаю вам это! А если вы, Раттенхубер, что-либо еще доложите обо мне Гиммлеру, то будете немедленно заключены в тюрьму!» Как бы поступил в подобной ситуации Сталин?