– Да я спешу… – шепотом отозвалась Лайзл. Закинула на спину загодя собранный рюкзачок (там лежала смена одежды, рисовальные принадлежности и кое-какие мелочи с чердака) и опасливо двинулась к двери. Невзирая на всю решимость, девочке было жутковато. Она так давно никуда, совсем никуда не выходила со своего чердака, что теперь было даже страшно его покидать. Она толком уже и не помнила, что было там, по ту сторону вечно запертой двери, и как это – стоять снаружи, под открытым небом? И как она намерена обойтись без единого гроша в кармане, не говоря уже о четкой идее, куда и каким образом ей следовало отправиться?..

В общем, было мгновение, когда она чуть не сказала По: «А знаешь, я передумала».

Но Лайзл тут же вспомнила об отце, представила себе иву и мягкий мох на маминой могиле… И вместо малодушных слов у нее вырвалось только:

– Прощай, чердачок.

После чего, следуя за темной фигурой привидения, она вышла за дверь и стала спускаться по лестнице.

Карен уже вовсю повествовала Милли о своем ужасном приключении, а Милли, что называется, пускала пузыри и призывала ее успокоиться и говорить внятно, а то, дескать, ни словечка разобрать невозможно. При этом стряпуха мысленно спрашивала себя – ну вот почему что ни служанка, то либо пьянчужка, либо шарики за ролики в голове заскакивают?.. Так вот, пока все это происходило, маленькая девочка со своим приятелем-привидением и призрачным зверьком, крутившимся под ногами, забрали с каминной полки в гостиной деревянную коробку, в которой хранилось могущественнейшее волшебство, и очень тихо, никем не замеченные, покинули дом.

Сделав первый шаг из дома наружу, Лайзл резко втянула воздух и даже приостановилась, так что По пришлось поторопить ее.

– Идем скорей! – сказало привидение. – Надо спешить, пока они тебя не хватились!

И Лайзл последовала за двумя тенями – одна побольше и человекообразная, вторая маленькая, похожая то ли на кошку, то ли на песика, – вдоль по дорожке, потом за железные ворота и дальше на улицу. Тут она снова остановилась, силясь осознать происходившее.

– Какое все большущее, – вырвалось у нее. – Гораздо больше, чем кажется с чердака! А я и отвыкла…

Конечно, она не только улицу имела в виду. Она говорила обо всем мире с его дорогами, перекрестками, развилками, с лево-право, с возможностью выбора…

Во время своего заточения она несколько месяцев следила за крохотными птенчиками-воробьятами, вылупившимися и подраставшими в своем гнезде непосредственно у нее за окошком. Ее особенно завораживали их первые, неуверенные шажки по краю крыши, неуклюжие и неловкие, совсем как у человеческих детей, когда те только учатся ходить. А потом, под взволнованное чириканье родителей, птенчики расправляли крылышки – и взлетали…

Она часто думала о том, какая смелость, должно быть, требовалась для первого полета. Птенцы прыгали в пустоту, еще никакого понятия не имея о том, как это – летать. Они и обучались-то действовать крыльями только потому, что уже прыгнули.

А теперь Лайзл сама себя чувствовала таким вот юным воробушком. Девочка стояла на темной промозглой улице, и вокруг нее раскинулся город, а вокруг города – весь остальной мир. Она словно бы висела в пустоте, не ощущая под собой никакой опоры.

– Куда идем? – поинтересовалось По.

Лайзл знала, что им было необходимо найти железнодорожный вокзал. Просто потому, что поезда ходили из Заупокой-Сити в такие места, где над озерами стояли пушистые ивы. В голове у нее пели птицы. Она часто видела из окошка важного вида мужчин, которые шагали по улице в сторону городского центра, и их просторные пальто развевались, хлопая, точно вороньи крылья. Это были значительные люди, разъезжавшие по важным делам. Их возили туда и сюда длинные поезда, запряженные пыхтящими паровозами. Вспомнив о них, девочка быстро вычислила направление.

– Вон туда! – ответила она По, указывая рукой.

Узелок пустился вперед, По поплыло следом. Когда два привидения пересекли улицу и слились с тенями на той стороне, Лайзл хотела двинуться за ними… но ее ноги никак не могли тронуться с места. Вперед! – приказала она себе. – Прыгай!

Ничего не произошло.

По заметило, что она все еще стояла, точно примерзшая к месту, и вернулось к ней.

– Чего ждем? – спросило привидение.

– Я… – В последний миг Лайзл все-таки не решилась сказать По, что ей было страшно. И она ответила: – Я забыла тебя поблагодарить.

По замерцало в воздухе.

– Поблагодарить? – удивилось оно. – Это как?

– Это значит: «Спасибо! Ты было великолепно!» – подумав, ответила Лайзл. – Или еще так: «У меня ничего бы не получилось без тебя!»

– Ясно, – сказало По и снова заскользило вперед.

– Погоди. – Лайзл потянулась его удержать, но, как и следовало ожидать, ее рука схватила пустоту. Она даже хихикнула: – Упс…

– Что еще? – Привидение с явным трудом сдерживало раздражение.

Лайзл издала еще один нервный смешок и даже прикрыла рот ладошкой, чтобы заглушить звук.

– Я хотела попросить тебя помочь мне перейти улицу, – сказала она. – Все время забываю, что ты не реальное.

– Еще какое реальное! – ощетинилось По. – Точно такое же, как ты сама!

– Да ладно, не злись, – взмолилась Лайзл, но По заскользило прочь, и она поставила одну ногу перед другой, сама не слишком это заметив. За первым шажком последовал второй, потом третий. – Ты же отлично знаешь, что я имею в виду.

– Ну, нету у меня тела, и что? У ветра или молнии их тоже небось нет, но от этого никто почему-то их нереальными не обзывает!

– Это просто фигура речи, По, – сказала Лайзл, одолевшая наконец улицу. – Ну как ты не понимаешь!

– И у света нет тела, – гнуло свое По, а где-то впереди тявкал, прыгал, закладывал сальто Узелок. – И у музыки, но она ведь реальна!

– А ты, – сказала Лайзл, – для бестелесного уж очень чувствительное.

Одинокий охранник, возвращавшийся с нескончаемо долгой и зябкой смены при особняке Первой Леди, услышал голоса и, помедлив у входа в свой дом, увидел симпатичную девчушку с рюкзачком за спиной и деревянной коробкой в руках. Она о чем-то щебетала сама с собой на ходу, а вокруг нее колебались и вились довольно странные тени…

Какая жалость, если безумие постигает даже таких юных, – подумалось охраннику. – Впрочем, таков нынче весь наш мир…

И, шагнув внутрь, он прикрыл за собой дверь.

А девочка с приятелем-привидением удалялись по улице, продвигаясь в сторону центра и продолжая свой спор, а Узелок метался туда и сюда, плавая подле них в воздухе.

Они спорили и шагали, шагали и спорили… И все более удалялись от дома 31 по Хайленд-авеню, а заодно и от чердака.

Наверное, таким же образом поступали и воробьи. Должно быть, они ужасно внимательно рассматривали обрызганные росой макушки ближних крыш и далекие новые горизонты, пока не забывали, что еще не выучились летать. А потом вдруг оказывались в свободном падении – и распахивали крылья, чтобы взлететь.

Мел не долго задумывался о симпатичной девочке-болтушке, случайно встреченной на улице. У него других забот было полно.

Уже поднявшись по ступенькам в свою квартиру и сняв толстую куртку, чтобы переодеться в термобелье и домашнюю пижаму, уже выпустив Левшу из мягкой переноски, в которой брал ее с собой на работу (переноска представляла собой что-то вроде перевязи через шею и плечо), уже налив любимице в блюдечко теплого молока – короче, даже переделав уйму дел, Мел все не мог отрешиться от воспоминаний об ученике алхимика. Такой маленький, и без шапки, и зубы у него такую дробь выбивали…

Мел нередко про себя сравнивал собственную «бестолковку» с большой жестяной банкой, наполненной в основном воздухом. Залетавшие туда мысли бесцельно носились взад и вперед, звонко отскакивая от стенок. В результате причины со следствиями принимались играть в чехарду, и в большинстве случаев Мелу никак не удавалось разобраться в ходе вещей. Иной раз он принимался обдумывать начало длинной фразы, и все шло хорошо, но, приближаясь к окончательной точке, он успевал забыть, о чем шла речь.