Ингитора слушала и изумлялась: вот уж она не ждала, что кто-то, а тем более такая разумная и доброжелательная женщина, как кюна Ульврун, будет так расхваливать Торварда конунга! С трудом верилось, что речь идет о том самом человеке, который…
– Да, да! – Кюна Ульврун кивнула, понимая ее изумление. – Я знаю, что у тебя-то нет причин его любить. Он убил твоего отца. Я, правда, уже слышала эту сагу, но, может быть, ты не откажешься мне ее повторить? Ты ведь знаешь все совсем с другой стороны.
Ингитора стала рассказывать о последнем походе своего отца: кюна Ульврун слушала, оперев подбородок о сцепленные белые пальцы, и взгляд ее острых серых глаз не отрывался от лица Ингиторы. Она умела слушать: не перебивая, не отвлекаясь, принимая каждое слово рассказчика в самое свое сердце. И Ингитора чувствовала растерянность: она проникалась все большим доверием к кюне Ульврун и не могла поверить, что эта женщина любит, как сына, того человека, который… Рядом с ней было как-то неловко питать к нему недобрые чувства.
– Так ты думаешь, что Торвард хотел отомстить твоему отцу за то, что он сопровождал Хельги ярла, когда Хельги ярл убил на поединке моего родича Торбранда? – спросила она, когда Ингитора окончила.
– Выходит, что так, – не вполне уверенно ответила та. – Других причин не видно… Или он, как берсерк, набросился на него просто так!
– Торвард не берсерк и никогда им не был! И месть – не причина! – решительно ответила кюна Ульврун. – Ерунда! Поверь мне, девочка: я знаю Торварда все двадцать восемь лет, что он живет на свете, и я всю жизнь знала его отца – мой родич Торбранд с детства воспитывался у нас и играл со мной, когда мне было пять лет, а ему пятнадцать. Я знаю Торварда. За все пять лет, что он правит фьяллями, я ни разу не слышала от него, что он-де держит обиду на слэттов и Хельги ярла и хочет ему отомстить. Ни разу! А если бы у него было что-то такое на сердце, то уж я-то знала бы, потому что он доверяет мне! Даже когда он сватался к этой Эрхине с Туаля, он и то советовался со мной! Он знает, что убийство на поединке не бесчестно и не требует мести. Он ни разу не сказал плохого слова о Хельги ярле. Правда, он с тех пор вообще ни разу о нем не говорил. Через Эйру они с ним теперь в родстве, какая же тут месть! Так как же он может таить вражду к Скельвиру хёвдингу, который ничего плохого ему не сделал? Ерунда! Этого не может быть. Здесь есть что-то еще. Что-то такое, чего мы не знаем. Ты уверена, что выспросила у ваших людей все, что там случилось?
– Да, конечно. Наши люди не могли ошибиться, они узнали его по шраму. Да и его собственные люди не отрицают этого! – Ингитора кивнула на Ормкеля, пившего пиво за мужским столом. – Спроси у них, они скажут, что это сделал он и он не отказывается!
– А ты не спрашивала, почему он это сделал?
– Спрашивала. Но они отвечают, что он скажет мне это сам!
– Ну, это и есть наилучший выход. Здесь обязательно что-то кроется. Мой тебе совет: когда увидишь Торварда конунга, выслушай его внимательно. Поговори с ним как следует. Поверь мне: он умный человек, он способен понимать людей, с ним можно разговаривать.
– Но мой отец от этого не воскреснет.
– К сожалению, не воскреснет. Но, согласись, жить без обязанности мстить кому-то гораздо легче, особенно когда ты – женщина, а твой противник – конунг и один из лучших воинов Морского Пути. В этом ты тоже можешь мне поверить! И бедный Эгвальд ярл уже на деле убедился, что это так и есть! Ах, бедный! – кюна Ульврун сочувственно покачала головой. – Он тоже ночевал у меня здесь, сидел на этом месте, пил из вон того золоченого кубка – такой веселый, полный огня! Он верил в победу и в награду, которая его ожидает! Намекал, что его ждет величайшее счастье… Наверное, ты обещала выйти за него замуж, когда он отомстит за твоего отца? И привезет голову Торварда как свадебный дар? А теперь… Теперь получается, что сама невеста едет с дарами, чтобы получить жениха обратно.
Ингитора опустила голову: ей стало стыдно за все, что она натворила.
– Ну, не грусти! – бодро посоветовала кюна Ульврун. – Он жив, и Торвард отпустит его за выкуп. Он благородный человек, и если уж обещал вам это, то не передумает. Я думаю, вы будете счастливы. Эгвальд ярл – неплохой человек, только слишком уж молод, во всех отношениях. Ничего, ты сумеешь держать его в руках и направлять куда надо. Я вижу, что ты умная девушка, только горе ослепило тебя и заставило видеть мир в черном свете. Ты будешь счастливой, когда перейдешь эту беду, я знаю.
Ингитора крепилась, но не могла сдержать слез. Почему-то в разговоре с этой женщиной сердце ее растаяло, темный лед горя и ненависти истекал мутной водой; горячее желание счастья, которое так долго было подавлено, оживилось от сочувствия кюны Ульврун, она уже жалела и себя, и Эгвальда… И почему-то кюне Ульврун, якобы так хорошо знающей Торварда конунга, мысль о той опасности, которая грозит возле него чьей-то девичьей чести, совершенно не приходит в голову. Она считает это неважным? Или невозможным? Советует выслушать его – будто уверена, что он прямо жаждет объясняться и оправдываться перед ней!
– Сейчас, слава асам, нет причин для настоящей войны, – добавила кюна. – Когда это недоразумение кончится, слэтты и фьялли опять будут жить в мире. Я желаю счастья вам всем: и тебе, и Эгвальду ярлу, и Торварду… Как там, про возвращение Хельги ярла ничего не слышно?
– А вы правда везете много золота? – с другой стороны к Ингиторе подобралась маленькая внучка кюны и таращила на гостью любопытные глаза. – А вы мне дадите посмотреть?
– Не приставай, Улли! – Кюна погладила внучку по затылку. – Йомфру плыла целый день, и ей хочется спать. Ей нужно отдохнуть, ведь ей предстоит еще длинная дорога.
Наутро кюна Ульврун с обоими внуками вышла проводить Ингитору и махала ей рукой с берега, пока корабль отходил. Ингитора до последнего не отрывала глаз от ее статной фигуры в яркой цветной одежде: ей было жаль расставаться с этой женщиной, впервые пробудившей в ее сердце чистую надежду, без примеси кровожадного торжества. Верилось, что все ее добрые пожелания сбудутся, что Эгвальд ярл вернется невредимым, что они будут счастливы… И сама себе Ингитора казалась уже не такой противной, раз ее понимает и ей сочувствует такая добрая и мудрая женщина. Впервые ей не доставляло удовольствия воображать свою месть свершившейся, а Торварда конунга – мертвым. Было бы лучше, если бы нашелся какой-то другой выход, чтобы и кюна Ульврун не огорчилась…
Ингитора вспоминала последнюю встречу с отцом на кургане, старясь укрепиться духом, но почему-то это огниво больше не высекало из души прежних горячих искр: она не могла вспомнить ни единого его слова, которое было бы прямым требованием мести. Она помнила все, что он сказал ей, все до последнего слова. Но отец просто желал ей счастья! «Благо мне счастливой видеть…» Она поняла его в том смысле, что она будет счастлива, когда отомстит. А может быть, он хотел сказать, что ее счастье и есть единственное, чего он хочет? «Кто полюбит Скади платья…» Отец вовсе не запретил ей любить, напротив. Может быть, он советовал ей искать любви? А она, так превратно поняв его, послала полюбившего ее Эгвальда на смерть! Эти сомнения наводили на нее недоумение и жуть, и она прогоняла их прочь. Сейчас у нее было дело, несомненно справедливое и верное, и на нем ей полагалось сосредоточить все свои силы и помыслы. Особенно если теперь она наконец-то поняла завет Скельвира правильно!
Еще три дня они плыли вдоль берегов Рауденланда. Потом пошли высокие скалы из белого песчаника, на одной из которых стояла усадьба Белый Зуб, принадлежавшая Халькелю хёльду, сыну Дага хёвдинга. Эти земли уже принадлежали Квиттингу.
Одно название Квиттинга будило в душе Ингиторы множество неприятных чувств, но миновать его было нельзя. И Ингитора заранее готовила себя к тому, что ей придется увидеть Острый мыс. А может быть, даже ночевать там… Мысли об этом навевали жуть, но в глубине души ее влекло туда. Хотелось увидеть то место, где находилась отцовская стоянка, и где произошла битва… Ормкель мог ей показать все точно. Наступит ночь, и синие огни появятся над островом Четырех Колдунов… Все будет так же, как было тогда, в ту ночь, когда ее судьба пересеклась с судьбой Торварда конунга, а она спала себе и не знала, что в эту ночь из ее жизни уходит один близкий ей человек и его место занимает другой… Ингиторе стало жутко, когда она впервые осознала: а ведь так и есть! Хочет она того или нет, но сейчас Торвард конунг казался ей самым близким человеком, потому что с прошлой осени не было никого другого, о ком она думала бы так много и так горячо, днем и ночью… Этот образ не оставлял ее никогда и заслонил даже тех, кто наяву стоял перед ней. Тот Торвард, который рисовался ее оскорбленной и раненой душе на поминальном пиру, которого почитал Анвуд, которого любила кюна Ульврун, боролись в ее мыслях и никак не сливались в одно. Который из них ближе к истине, она скоро узнает сама. Но будет уже поздно что-то изменить.
