Когда Люсин следом за Львом Минеевичем раздвинул гремящую бамбуковую занавеску и вошел в комнату, им навстречу поднялась разгневанная сиделка:

— Что же это такое получается? А?

— Разве я опоздал? — забеспокоился Лев Минеевич. — Сейчас, по-моему, и шести еще нет. — Он вынул из кармана старый брегет и щелкнул крышкой. — Так и есть! Двадцать минут пятого.

— Да не про то я! — досадливо отмахнулась сиделка. — Тут же полно кошек! — Она похлопала себя по солидной груди. — Я их и так терпеть не могу, а тут полюбуйтесь!.. — Она указала куда-то в противоположный угол. — Полюбуйтесь!

Лев Минеевич и Люсин последовали настоящему приглашению и увидели на полу белую тощую кошку. Она лежала на боку, вытянув лапы, и, судя по откинутой голове, была мертва.

— Это же Саския! — всплеснул руками Лев Минеевич. — Что же с ним? Бедное животное! Бедная, бедная, Верочка…

— Не знаю, кто здесь бедный… — Сиделка энергично замахала рукой, будто ковер выбивала. — Только я здесь не останусь ни на минуту. Мало того что делаешь людям одолжение, с работы ради них срываешься, так тут еще дохлые кошки! Как вам это понравится?! То-то, чую, запах какой-то вонючий. «Не может быть, думаю, чтоб это от кошек. Кошки так не пахнут, хотя и противные». Принюхалась, принюхалась и — нате вам! — нашла в углу: лежит себе, околела! Чтобы я после этого кого послушалась? Да ни в жисть! Сейчас же ухожу…

— Никуда вы не пойдете! — с неожиданной твердостью остановил ее Лев Минеевич. — Оставайтесь на своем посту! Этот товарищ, — он небрежно кивнул на Люсина, — из милиции.

— А мне плевать! — Она глубоко вдохнула воздух, словно и впрямь собиралась плюнуть как можно дальше. — Мне за это зарплату не прибавят, — добавила она, печально выдохнув. — У меня у самой, может, мальчик больной… — Она вдруг зашмыгала носом. — Ножки у него не ходят, так и то посидеть с ним некогда… Работаю, как медведь.

Лев Минеевич беспомощно развел руками и умоляюще посмотрел на Люсина.

— Не расстраивайтесь, мамаша. — Следователь осторожно погладил ее по спине. — Надо ведь подежурить, раз такой критический случай. А насчет денег не беспокойтесь — это мы сделаем!

— Так я их терпеть не могу, кошек этих! — повторила она, усаживаясь.

— Я тоже, — сказал Люсин, наклоняясь над Саскией. Бедняга скончался, видимо, под утро, а может, и ночью.

Глаза его помутнели, и внутренний свет их погас. Они казались огромными, эти расширенные внезапной смертью глаза.

Люсин уже знал от врача все подробности утреннего переполоха. Но сейчас, рассматривая Саскию, он усомнился в правильности диагноза.

«Старуха могла, в конце концов, отравиться и колбасой. Кошка доела остатки и околела. Так хоть концы с концами сходятся… А то чего вдруг, спрашивается, она подохла? Не от испуга же…»

— Где у нее холодильник? — спросил он.

— Вы хотите положить его в холодильник? — ужаснулся Лев Минеевич.

— Нет, — поморщился Люсин. — Я хочу узнать, нет ли в холодильнике остатков колбасы.

— У нее нет холодильника. — Он указал глазами на софу, где лежала неподвижная и безмолвная Вера Фабиановна. — Все остатки — на столе. Я знал, что они вам понадобятся… — Он гордо взглянул на сиделку. — И велел все сберечь, как есть.

— Боюсь, что эта колбаса слишком долго пролежала в тепле, — вздохнул Люсин. — Но анализ мы на всякий случай все же сделаем… А где остальные кошки? — Благодаря Льву Минеевичу он был уже прекрасно осведомлен о комнате и ее обитателях.

— Шляются туда-сюда! — встряла в разговор сиделка.

— Кис-кис-кис! — позвал Лев Минеевич, приманивая кого-то невидимого согнутым указательным пальцем.

На зов явилась только шелковистая черная кошка с янтарно-зелеными глазами. Она бесшумно спрыгнула откуда-то сверху и прогнулась вся, вытянув вперед лапы. Царапнула пол и, спрятав когти, потерлась вдруг мордой о ногу Люсина. Но тут же отпрыгнула в сторону, зашипела на мертвого Саскию и полезла под софу.

— Похоже на то, что разбежались кошечки, — заметил Люсин.

— Да, — согласился Лев Минеевич. — Я лично только Леонида сегодня видел.

— А вы, случайно, не знаете, как реагируют кошки на смерть своих товарищей?

«Фу ты, как глупо сказано! И все ведь знать надо, черт его дери!»

— Не знаю, — вздохнул Лев Минеевич. — Наверное, они печалятся.

«Держите меня, ребята, или я сейчас что-то над собой сделаю, как говорил мой кореш Жора Васильков… Что-то неладно с этой кошкой. Тут, пожалуй, не в колбасе дело. Вроде ее удушили. Жаль, неизвестно, кого принимала вчера старуха. Он и ее мог удушить. По пьянке… — Люсин покосился на бутылку. — Нет, мало слишком, капля одна… Хоть и есть такие, что кошек по пьяной лавочке душат или в собак стреляют, но им для этого побольше надо, что-то в районе кило…»

Он осторожно взялся двумя пальцами за кончик мохнатого уха и приподнял кошачью голову.

«Явно задушена кошка. Зверски задушена. Словно кто-то полотенце вокруг нее затянул».

Он разжал пальцы и брезгливо потер их, словно стирал прилипший к ним смертный холод.

«И чего это я сразу за кошку принялся? Ах да, сиделка подсуропила, хотя, конечно, спасибо ей: может пригодиться».

— Где этот ларец стоял? — спросил он, выпрямляясь.

— Вон там. — Лев Минеевич кивнул на свернутый гобелен. — Он был этим покрыт, а сверху обычно лежали кошки.

На полу явно различался темный и пыльный прямоугольник.

— Такой большой? — удивился Люсин, а Лев Минеевич кивнул.

— Разве это ларец? Это целый ларь! Сундук, можно сказать.

— Так он везде называется, — вздохнул Лев Минеевич. — Ларец Марии Медичи.

— Где же это везде?

— Во всех антикварных каталогах мира.

— Ух ты, как громко!

— Да, — просто подтвердил Лев Минеевич. — Ларец Марии Медичи.

— Я не про это, — усмехнулся Люсин. — Ларец — это не громко. Я про весь мир.

— Он и вправду всемирно известен. Ради Бога! — Лев Минеевич умоляюще сложил ручки у подбородка. — Разыщите его, иначе она умрет. Никакие доктора ей не помогут, никакие лекарства! Без этого проклятого сундука она не станет жить.

«В том-то и дело, что сундук… За ним-то он и охотился. Только зачем он, скажите на милость, в мебельный полез? Не знал настоящего адреса? Надеялся на случайность? С трудом что-то верится… Нет, все он знал распрекрасно! И водка эта его! Это из его купленных на валюту московских запасов… Неужели этот гад, пока мы тут с ног сбиваемся в поисках, где-то бродит, обкрадывает старух и душит котов? Прямо чертовщина какая-то! Ведь это он, он — поскольку некому больше! — был здесь вчера вечером! Ах мразь какая! Ну и мразь! Но на что надеется? Как думает выбраться из страны? Нет, не такой он пентюх, чтоб надеяться на чудо. По лезвию ходит, знает, что по пятам за ним идут. В чем же здесь дело? Неужели и впрямь этот сундук оправдывает любой риск? Ничего, решительно ничего я в этом деле не понимаю…»

Люсин достал из портфеля пакет с гигроскопической ватой, разорвал его, осторожно собрал со стола и укутал в вату бутылку, рюмки, вилки и ложечки.

— Я знал, что это вам понадобится, — удовлетворенно заметил Лев Минеевич. — И велел, чтобы все осталось как было.

— Спасибо, — сказал Люсин, приседая на корточки.

На полу хорошо были видны длинные полосы и царапины. «Не побоялся выволочь такую громадину! И как он только управился? В такси сундук явно не влезет. Значит, пришлось ему ловить левака… Грузовик, микроавтобус, по меньшей мере „пикап“… Неужели же никто этого не видел и не слышал? Или была у него наготове своя, договоренная машина? Притом все произошло ночью, когда люди обычно спят… Все же надо будет хорошенько порасспросить соседей. Особенно эту Эльвиру Васильевну!»

— Какой высоты была эта штука? — спросил он, достав из кармана стальную рулетку.

Лев Минеевич подошел к прямоугольному отпечатку на полу и показал примерную высоту.

Люсин все вымерил и записал в блокнот. Потом приложил рулетку к притолоке и стал измерять дверь.