Совершенно измученные, моряки спустились с обгорелой палубы в свой трюмный кубрик.

        На палубе остались Кар, Лейте и Павлюк. Они определяли ущерб, причиненный огнем.

        Штурмана интересовали причины пожара. Горело на значительном расстоянии от дымовой трубы. На месте пожара не было электрических проводов, которые давали бы основание предположить, что загорелось из-за замыкания.

        — Кто первый увидел огонь? — спросил Лейте штурман.

        — Нужно спросить Павлюка, — ответил тот. — О пожаре я услышал от него. Ведь он все время был на палубе. Кроме того, кто-то прозвонил пожарную тревогу.

        — Павлюк! — позвал кочегара Кар.

        Кочегар подошел.

        — Кто первый заметил пожар?

        — Или я, или Котовай. Он стоял на вахте, — ответил кочегар. — А может быть, одновременно, — добавил он, подумав.

        Павлюк рассказал, как он, проснувшись, увидел в окне свет, как выскочил на палубу, услышал пожарную тревогу и удивился, что вахтенный звонит, а люк закрыт.

        — Позовите Котовая, — сказал Кар.

        — Есть! — ответил кочегар и пошел звать вахтенного.

        Лейте с фонарем в руке еще раз внимательно осмотрел обгорелую палубу.

        Кар стоял неподвижно и смотрел в темную даль. Он думал: «Почему вспыхнул пожар? Откуда мог взяться огонь возле бочек с горючим?» По его подсчетам, пожар начался вскоре после того, как зашла луна, и пароход был окутан густой темнотой; быть может, кто-нибудь, проходя по палубе, светил спичкой или факелом и нечаянно поджег бочки?

        — Вы меня звали? — спросил Котовай, подойдя к Кару.

        — Да, — повернулся к нему штурман. — Вы сегодня вахтенный?

        — Я.

        — Когда вы заметили огонь?

        — Я сидел в общем кубрике, когда туда влетел Павлюк и закричал, что пожар. Я выбежал на палубу и увидел огонь.

        — Вы били в колокол тревогу?

        — Нет.

        — А кто же бил?

        — Не знаю.

        — Но вы слышали?

        — Вот не знаю... в этой суматохе у меня все перепуталось.

        — Когда вы оставили палубу?

        — За полчаса, а может быть, за сорок минут до пожара. Перед этим я выходил вместе с Запарой. Он делал наблюдения, а я осматривал лед вокруг парохода. Это было перед заходом луны. Мы вместе вернулись в кубрик.

        — Вы не видели, после вас кто-нибудь выходил на палубу?

        — Нет, я все время сидел возле дверей. Все спали, а я чистил винтовку.

        — Могло быть, чтобы вы не заметили, как кто-нибудь вышел?

        — Нет. Этого не могло быть.

        — Итак, на палубе не было никого?

        — Там мог ходить только Павлюк.

        Кар задумался. Разговор с Котоваем не дал ничего, чтобы выяснить причину пожара. Напротив, становилось непонятным, кто бил в колокол тревогу. Штурман позвал Лейте.

        — Вы слышали, как били в колокол? — опросил Кар.

        — Конечно, — ответил старый моряк.

        — Котовай говорит, что он не бил и что в это время на палубе не было никого, кроме Павлюка...

        — ...или того, кто курил здесь трубку, — прибавил Лейте, протягивая что-то штурману. — Я нашел это возле пожарища.

        Это была короткая, с загнутым вниз мундштуком трубка. Кар поднес ее к носу и понюхал. Трубка слегка пахла ароматическим табаком. Штурман знал, что никто на пароходе не курит трубки. Когда-то трубка была у Вершомета, но он потерял ее в море. Такого ароматического табака Кар тоже не видел ни у кого из команды «Лахтака».

        — Насколько мы все знаем, — сказал Лейте, словно дополняя мысли Кара, — Павлюк не курит.

        Помолчав, старый боцман прибавил:

        — Трубка потеряна недавно.

        В этот момент к ним снова приблизился Котовай. Штурман показал матросу трубку и спросил:

        — Чья это трубка?

        Матрос осмотрел трубку, пожал плечами и, возвращая ее, медленно сказал:

        — Не знаю... Это норвежская трубка... Я видел такую же у нашего покойного радиста. Он купил ее при мне в Тромсе. — Матрос присветил фонарем и прибавил: — Такая же точно трубка.

        Кар и Лейте молчали.

        — А где вы ее взяли, Отто Рудольфович? — спросил Котовай.

        — Да вот Лейте нашел.

        — Это, наверное, осталась от радиста.

        — Гм... гм... — пробормотал Кар и повернулся к Лейте: — Установить с сегодняшнего дня морские вахты. Вахтенному матросу не покидать палубы. В случае непогоды или большого мороза пусть сидит в штурманской рубке. Штурманскую вахту стоять вам, Запаре, Торбе и Вершомету. Каждый день один из вас будет отдыхать. Вахтенный штурман должен каждый час наведываться к вахтенному матросу. Кроме того, пересмотрите вместе с механиком противопожарный инструмент и вообще позаботьтесь о противопожарных мероприятиях.

        — Есть! — ответил Лейте и пошел.

        Кар прошелся по палубе, подошел к борту и оперся на планшир[24].

        Неясные силуэты торосов исчезали в темноте полярной ночи. Темнота висела вокруг парохода, окутывала мачты, нос и корму, словно пряча от глаз моряка причины пожара.

        У Кара из головы не выходила мысль о норвежской трубке.

        Если поверить Котоваю, что такая трубка была у радиста, то, значит, она могла попасть к Павлюку, который все время жил в каюте радиста рядом с радиорубкой. Когда вспыхнул пожар, на палубе не было никого, кроме кочегара. Но кто же бил в колокол? Кар хорошо помнил тревожные удары, которые он услышал вместе с криком Павлюка. Слышал эти удары и Лейте и Павлюк. Правда, Котовай не был уверен в том, что слышал их.

        — Кто же бил в колокол?..

        Возникают подозрения. И в сознание глубоко западает мысль: «Почему Павлюк одиноко живет наверху, в нетопленной каюте? Что он там делает? Почему так неохотно принимает тех, кто к нему заходит?»

        Внезапно около радиорубки что-то словно бы взвизгнуло. И снова тишина. Кар выпрямился и стал напряженно прислушиваться. Но вокруг царствовала тишина.

        В километре от парохода, между ним и островом, поднимались огромные ледяные скалы. Запара сказал Степе, что это, очевидно, застрявшие на прибрежной мели айсберги. Эти скалы поднимались над поверхностью моря на семь-восемь метров. Когда на небе блестело северное сияние или светила луна, они казались развалинами средневекового замка. Вообще гигантские торосы очень украшали суровый ландшафт обледенелого моря.

        Степа избрал эти льдины конечным пунктом своих экскурсий на лыжах. Отходить от парохода дальше Кар решительно запретил.

        Однажды юнга обратил внимание на то, что на снегу возле ледяных скал есть много таких следов, которые они видели на берегу острова Лунной Ночи, — то есть следов полярной лисицы, или, как ее иначе называют, песца.

        Степа видел следы, но этот пушистый длиннохвостый зверь еще ни разу не попадался ему на глаза.

        Вершомет предложил поставить на песца капкан. Степа охотно принял это предложение. На следующий день после пожара они захватили два капкана и двинулись к ледяным скалам.

        — Интересно, какие здесь песцы? — говорил Вершомет. — Есть ли здесь голубые?

        — А вы думаете, что могут быть? — спросил Степа.

        — А почему же нет! Мне дважды приходилось встречать их на Новой Земле. Говорят, что на малых островах, которые лежат далеко в море, они встречаются чаще, чем на суше или на больших островах.

        — А скажите, — заинтересовался юнга, — их мех действительно голубой?

        — Нет. Он скорее пепельный. Если бы они были в самом деле голубыми, им было бы очень трудно спрятаться в тундре или среди льдов. Даже с пепельным мехом они слишком заметны в условиях севера. Другое дело — белые. Те прекрасно маскируются в снегах и во льдах.