Сегодня было уже слишком поздно отправляться в Англию, но он распорядился, чтобы экипаж подготовили к рассвету, и провел остаток ночи, валяясь на кровати и перебирая пути бегства своей жены. Затем он неожиданно представил, какие опасности могут подстерегать молодую красивую женщину без мужчины-защитника. Только бы с ней ничего не случилось – пока он не сомкнет свои руки вокруг ее нежной шеи!

К рассвету первый порыв его неукротимого гнева спал, осталась глубокая, ледяная ненависть, куда опаснее в силу своей особой холодности. Была задета его гордость, а именно она, эта терзающая, высокомерная гордость, и толкала его еще раз пересечь Францию и Англию и устремиться к Лестерширу. Никто и никогда не задевал его так, как это сделала она, и он поклялся небесами, что она ответит за это! Он только раз остановился у «Лисицы», чтобы узнать направление к Хантерс Хиллу, и через несколько минут уже поворачивал усталых лошадей на обсаженную дубами дорогу, дорогу, ведущую к дому Кэтрин.

Хантерс Хилл, выстроенный из выдержанного красного кирпича в царствование Елизаветы I , являл собой великолепный образец прославленной тюдоровской архитектуры, и в другое время при виде его Джейсон несомненно замер бы от восхищения. Но не сейчас. Бросив вожжи оторопелому садовнику, он поспешил по ступеням и потребовал от седовласого дворецкого, вышедшего на его нетерпеливый стук, чтобы его немедленно впустили.

Дворецкий, без приветствия отодвинутый в сторону высоким широкоплечим незнакомцем с усталыми глазами, попытался было возразить, но только не Джейсону, обессиленному почти безостановочной гонкой через две страны. Ему было не до обычных церемоний доклада. Мягко, но с угрозой, он заявил:

– Любезнейший, если вы немедленно не проводите меня к своей хозяйке, я буду вынужден убрать вас с моего пути и пройти к ней, даже если она находится в ванне.

Сложив рот в неодобрительное «о» и впав в крайнее потрясение, дворецкий провел мрачного молодого человека в небольшой будуар, где леди Тримэйн вышивала рукав розового муслинового платья.

Джейсон, уверенный, что найдет здесь свою жену, на мгновение онемел, увидев только ее мать. Еще через несколько минут до него дошло, что леди Тримэйн вообще не имела никаких известий о дочери с той самой ночи, когда Кэтрин исчезла из цыганского табора. Последующие полчаса были, пожалуй, самыми трудными в жизни Джейсона. Ему не только пришлось объяснить этой женщине с белым лицом, сидящей перед ним в напряженном молчании, кто он такой, но и сознаться-, что именно он виновен в исчезновении Кэтрин. Но и этого мало, ему предстояло сообщить ей, что он расплатился за свою ошибку, женившись на этой девушке, но – и это было самое трудное для Джейсона – пришлось сказать, что каким-то образом он, к несчастью, потерял ее!

После этих слов в будуаре настала пугающая тишина, пока Рэйчел не произнесла слабым голосом:

– Не «Присядете ли вы, мистер… Сэвидж? В другое время вся эта ситуация и

прозаическое приглашение Рэйчел показались бы ему нелепыми, но сейчас чувство юмора ему изменило, и он не нашел ничего смешного в ее словах. Хорошо уже то, что эта мужественная маленькая женщина не забилась в истерике. С натянутой улыбкой он спросил:

– Это все, что вы хотите сказать? Рэйчел глубоко вздохнула:

– Нет, мистер Сэвидж, не все, но, кажется, вы освободили меня от самой гнетущей тяжести. Теперь я знаю, что моя дочь жива, это намного больше, чем я знала несколько минут назад, и я знаю, что до того, как она исчезла, она была в безопасности.

– И?

– И, если вы совершили ваше путешествие так стремительно, то вполне возможно, что вы опередили ее. Не похоже, что экипажи службы дилижансов передвигаются быстрее ваших лошадей.

Джейсон тупо смотрел на нее. Он так надеялся застать Кэтрин дома, что в своих расчетах просмотрел такую возможность. Мысль о том, как ужаснется Кэтрин, приехав сюда и найдя его у своих дверей, вызвала у него неприятную ухмылку.

Рэйчел была взволнована гораздо больше, чем это показала, и не только из-за дочери. Когда Джейсон так стремительно появился в ее будуаре, его сходство с отцом было так бесспорно, что ей на секунду показалось, будто время повернуло вспять и она снова должна пережить тот ужасный разговор с Гаем. Но это был не Гай, это был его сын, и она напряженно вглядывалась в него, вызывая из памяти облик человека, которого она не видела свыше двадцати лет. Был ли у Гая такой четкий нос? Было ли лицо таким смуглым? И таким жестким? Определенно, Джейсон не унаследовал от отца его серо-голубые глаза. Вспоминая их любящую теплоту, она вновь почувствовала давнюю и почти забытую боль.

Джейсон не знал, о чем она думала, не правильно истолковал выражение ее лица, в его голосе прозвучало искреннее сожаление, когда он сказал:

– Мне очень жаль, мадам, что я причина таких тяжких известий. Надеюсь, что со временем вы простите эти варварские поступки и примите меня как своего сына.

Несколько секунд она пристально глядела на него, прежде чем сухо произнесла:

– Я не вижу никакой другой возможности, тем более что вы уже взяли все дела в свои руки. Легкий быстрый поклон подтвердил ее слова.

– Верно. Правда, вы можете утяжелить и без того плачевную ситуацию, если захотите – хотя, чего вы этим добьетесь, до меня не доходите, ответил он резко.

– Вы не очень кроткий зять, верно? – ответила она со слабой улыбкой.

Он почувствовал, что сам улыбается. Удивительно, он нашел, что ему нравится такая теща. Он действительно восхищался ею. Ни истерики, ни слез, ни квохтаний – только спокойное принятие фактов.

На протяжении последующих четырех дней он не увидел ничего, что заставило бы его изменить первоначальное мнение. Рэйчел, как он обнаружил, была спокойная, сдержанная женщина; за величественной внешностью вдовствующей графини Маунт скрывалась теплая, любящая натура. Она была всегда собранная, приветливая, но Джейсон чувствовал, что исчезновение дочери тяжким грузом лежало на ее сердце.

Беспокойство в ее голубых глазах, при случае напоминавших ему весьма живо глаза Кэтрин, возрастало с каждым днем: Кэтрин так и не появлялась. Наконец, к вечеру четвертого дня им стало ясно – или она не приедет, или случилось что-то, помешавшее ей приехать. Сидя за ужином и не притрагиваясь к еде, Джейсон бесцельно играл со своим стаканом вина, а Рэйчел катала по тарелке кусочек молодой баранины. Наблюдая за ней, с нарастающим раздражением он добавил к проступкам Кэтрин еще одно. Как могла она терзать неведением такое нежное создание, как ее мать? Видя потемневшее лицо Рэйчел, он почувствовал редкое для себя угрызение совести за участие во всем этом деле и со свойственным ему обыкновением проклял Кэтрин и за это тоже.

На следующее утро он нашел Рэйчел в той же маленькой гостиной, куда он ворвался четыре дня назад. После нескольких минут обычного будничного разговора он сказал прямо:

– Если бы она направилась сюда, то уже была бы здесь. Значит, она все еще во Франции. Я не хотел бы оставлять вас, так и не узнав, где она и что с ней, но уже не могу болтаться здесь в неопределенности.

Он сказал то, что и она думала. Безрадостные мысли оказались сильнее ее, и она не могла сдержать внезапного потока слез. Смущенная своей слабостью, Рэйчел безуспешно пыталась унять их крохотным кусочком батиста.

Остро чувствуя свою вину, Джейсон опустился перед ней на колени и взял ее дрожащие руки в свои.

– Рэйчел, Рэйчел, где бы она ни находилась, она должна быть вне опасности! Должна! Не плачьте так. Я переговорю с герцогом Роксбери, прежде чем отправлюсь во Францию. Мой дядя могущественный человек. Если она в Англии, он найдет ее. А я буду искать ее во Франции. Только не переживайте так, умоляю вас. Роксбери и я, мы найдем ее.

Позднее, направляясь в Лондон, Джейсон хотел бы чувствовать ту же уверенность, с какой он уговаривал Рэйчел. Гнев его уже поостыл, оставалось только острое, неистовое желание знать, где Кэтрин и что она вне опасности. После этого он мог бы задушить ее – Джейсон все еще не расстался с этой мыслью по одной, чисто мужской причине: ему так и казалось, что она где-то недалеко и без сомнения получает удовольствие, смеясь над ним.