…знаешь…

Кайя облизывал пальцы, запивая мед молоком.

…вкус действительно другой. Вообще сейчас вкусы другие. Ярче, что ли? И не только вкусы. Я вчера сидел. Думал обо всем. А оно вдруг неважно стало. То есть важно, но не настолько, чтобы только в это упираться. И рассвет еще. Я сотни рассветов видел, не специально, конечно, просто приходилось. Ничего особенного. Ну да, небо там цвет меняет, облака, солнце. Красиво, но… сегодня как-то рисовать захотелось. И еще тебя.

Сонную медведицу, спрятавшуюся в пуховой берлоге из одеяла?

…его вот тоже. Он полкровати, между прочим, занял. А это — моя территория.

…ревнуешь?

…наверное. Я не пил, а такое ощущение, что пьяный. И просто хорошо. Беспричинно. Знаю, что ненадолго, но…

Он делится странным изломанным счастьем, действительно слегка хмельным. В нем есть место золоту облаков с пузырьками шампанского, и белесым звездам, что тают, растворяясь в небесных хлябях. Скоротечному дождю, вершинам горным, отмытым до зеркального блеска. Ветру, что стучит в окно и, пробравшись за границу рамы, играет с пеплом. Пеплу. Ковру. Прохладе.

Темноте коридоров Кверро и влажной черной земли, по которой и вправду удобно ходить босиком. Покрывалу дерна и сухим стеблям, что щекочут пальцы. Кайя забыл, что боится щекотки.

Скворцам крикливым. И колючим кустам шиповника.

Всему и сразу.

Этого счастья не хватит на всех, да и не предназначено для всех, оно — внутрисемейного пользования.

А гостя все же приходится встречать. Барон Гайяр-младший появляется в сопровождении двух телохранителей, двух воспитателей и уже знакомой мне няньки, сменившей ради торжественного случая черное платье на платье темно-синее, с высоким, на редкость неудобным с виду воротником.

Брайан Гайяр был похож на отца, темноволосый, темноглазый и коренастый, одетый с вызывающей роскошью. Даже не одетый — завернутый во многие слои тканей, дорогих, тяжелых и наверняка жестких.

Не знаю, что меня больше впечатлило: высокие сапоги с крохотными серебряными шпорами, перевязь с мечом или роскошная соболья шуба, волочившаяся по полу. А может, золотая цепь толщиной в два моих пальца, украшенная самоцветами? Или высокая парчовая шапка с гербом?

Брайану было жарко, он потел, пыхтел и глядел исподлобья.

— Я… — Он выпятил нижнюю губу, всем своим видом демонстрируя, что скажет именно то, чего от него ждут, но исключительно из милосердия к окружающим. — Я рад служить вас… вашей… свет… Не буду! — Брайан топнул ногой. — Не хочу!

— Простите. — Дама присела рядом, поправляя шапку, которая, к восторгу Йена, съезжала на ухо, грозясь упасть. Сдается, что этот головной убор скоро сменит хозяина. — Брайан не привык служить кому бы то ни было. Он еще не вполне понимает, сколь высокой чести удостоился.

Я киваю, изо всех сил пытаясь удержать серьезное выражение лица, соответствующее торжественности обстановки.

Дама что-то проникновенно шепчет Брайану, но тот не настроен слушать. А Йен не спускает жадного взгляда с несчастной шапки. Та влечет переливами алого и пурпура, желтым пятном герба, черным медведем… восторг, если подумать. И Йен, не способный устоять перед подобным искушением, делает шаг. Останавливается, оглядывается на меня…

…Иза, надеюсь, ты не будешь переживать из-за разбитого носа? Или двух?

…пока не знаю. Буду, наверное, но не сильно. А вот сопровождение…

…уйдут. Я не намерен терпеть всех этих людей здесь.

— …и в знак будущей нерушимой дружбы Брайан желает преподнести вашей светлости подарок.

По знаку дамы в комнату вносят резной сундук с блестящими петлями. А из сундука появляется корабль, который торжественно водружают на подставку.

Брайан пунцовеет. Йен замирает перед этаким чудом.

А корабль и вправду великолепен.

…это бриг. Точная копия, я полагаю. Красный дуб, бронза и паутинный шелк… я когда-то мечтал о подобной модели. Там все как в настоящем! Движется, вращается и вообще… паруса можно поднять. Или опустить. Переставить. И руль видишь? Нет, не колесо, а руль, который сзади! Управляется! Он и плавать способен!

…тебе не купили?

…мне некогда было играть.

Кажется, за чудесный бриг воевать будут трое. Или четверо — я вспомнила о существовании Урфина, которому тоже вряд ли довелось в кораблики поиграть.

Меж тем свита сочла нужным откланяться.

А Йен протянул руку к кораблю, позолоченной носовой фигуре.

— Он мой!

Брайан вцепился в корму брига.

И шапка все-таки не удержалась на голове. Оказывается, Йен мог двигаться очень быстро. И добычу прижал к груди, вид при этом имел совершенно счастливый.

— Отдай!

Йен отступил. И Брайан предстал перед выбором — выпустить бриг или же остаться без шапки.

— Моя! Тоже моя! И все мое! Тут все мое, слышишь?

Кроме шапки, Йен, сунув ее в зубы, нырнул под кровать.

— Замок тоже мой! И все, что в замке! Так папа говорит!

Йен заворчал.

…не вмешивайся. Пусть сами разберутся.

Шуба мешала Брайану двигаться, и он избавился от шубы, вот только для него кровать была чересчур низкой.

— Ты трус! Я… тебя побью!

А вот колюще-режущие предметы в свободном доступе мне категорически не нравятся.

…меч тупой. Это признак статуса. Забрать — значит, нанести оскорбление.

Вызов Йен демонстративно проигнорировал и, высунув из-под кровати руку, вцепился в шпору и дернул. Но шпора держалась крепко.

— Я тебя победю! И… и женюсь!

…Кайя, твоему сыну угрожают женитьбой.

…ему угрожают, он пусть и отбивается.

Все-таки сегодня был редкий день, когда хотелось улыбаться. И Кайя, присевший перед кораблем, не осмеливающийся к нему прикоснуться, поскольку теперь он был большим, а корабль — маленьким, был частью его.

— Я женюсь на твоей сестре! — Брайан отбрыкивался, не позволяя Йену добраться до шпор. — И все будет моим!

— Нет.

Йен убрал руки.

— Да! Так папа говорит!

Йен бросился на врага молча, опрокинул на спину и вцепился в горло. Попытался, поскольку Брайан радостно завопил и перевернулся, подминая Йена под себя. А тот ухватил врага за волосы, к счастью, слишком короткие, чтобы можно было выдрать клок.

Хрустнул чей-то нос… и тут же — второй.

И кровь стала поводом для вмешательства миротворческих сил в лице Кайя. Йен повис в правой руке, Брайан — в левой. Они еще дергались, пытаясь пнуть врага, пусть бы и находившегося чересчур далеко.

— А я… я все равно… — Одежда Брайана изрядно пострадала. Он шмыгал носом, из которого лилась кровь, но плакать определенно не собирался. — Я все равно женюсь!

— Нет!

— Тихо. — Кайя легонько встряхнул обоих. — Никто ни на ком не женится, пока я не разрешу. Ясно?

Затихли оба, но смотрят с недоверием. Сказанное в равной степени не устраивает ни их светлость, ни их сиятельство. Йена нервирует возможность, что Кайя все-таки возьмет и разрешит, а Брайан испытывает сомнения обратные: вдруг да все-таки не разрешит.

…я не понимаю! Какое им-то дело?

…Брайан повторяет то, что ему внушали. А Йен… территория — это не только место. Это вещи и люди. Особенно люди.

Лучше бы они из-за шапки подрались…

Но день сегодня все-таки был хорошим… мы лечили носы. Избавлялись от ненужной одежды, выясняли, почему владение всем вокруг не дает права швырять тарелку с кашей в стену. Искали несчастную шапку под кроватью… делили ее… снова лечили носы… разбирались, у кого больше стеклянных шариков… ловили недостающие… запускали в пруду корабль.

Урфин объявил себя капитаном, за что и был сброшен в воду. Спустя минуту после ловкой подсечки в пруд отправился и Кайя, едва не прихватив с собой несчастный бриг.

Он выбрался, отплевываясь, отфыркиваясь, в грязи и тине, но совершенно счастливый.

— Безумие. — Урфин растянулся на траве, раскинув руки, позволяя вечернему солнцу высушить одежду. Солнце не справится, но это не имеет значение. — Какое безумие воевать, когда так хорошо…