Оставить ее на границе, как предлагает Ллойд? В каком-нибудь тихом городке, который был бы безопасен? Наведываться раз в году, а то и реже, выживая от встречи до встречи? И каждый раз трястись: не вывел ли тех, кто не слишком рад возрождению Фризии, на Меррон?

Не выход.

— Скажи, ты слышала что-нибудь о Хратгоаре?

Качает головой и ждет продолжения.

— Это остров, вернее острова. Два десятка крупных и с полсотни мелких. На некоторых только птицы и живут… еще тюлени вот. И морские слоны. И касатки туда заглядывают.

Север. Затяжная зима и короткое лето с цветущим вереском.

Население в сто тысяч. Разбросанные поселения, где живут общинами. Длинные дома с открытыми очагами. Узкие корабли, именуемые «морскими змеями», что без страха выходят в море, проводя там месяцы и даже годы, добираясь до самого края земли.

И храм, выложенный из грубо отесанных камней, опустевший еще после Первой войны. Черный круг-проплешина, который называют Следом Молота, поскольку божественный молот некогда упал на землю и ранил ее. И обычай, дающий раз в год каждому право бросить вызов кому угодно: хоть бы вольному ярлу, хоть бы хевдингу, хоть бы самому владетелю Хратгоара, конунгу, в чьих жилах еще течет кровь древних людей.

Победитель получает все.

— Ты вызовешь его?

— Вызову.

— И победишь? — уточнила Меррон.

— Конечно.

На Хратгоаре не будет дворцов и сложных дворцовых ритуалов. Заговоров. Политической целесообразности… они ценят силу. И силе покорятся.

— Когда?

— Осенью. Следующей. Мне надо кое-чему научиться.

А ей — отдохнуть, чтобы больше не замерзала от собственных мыслей. Рука и сейчас холодная. Ледяная просто рука забралась под рубашку.

— А мне?

— Если захочешь. Провоцируешь?

— Греюсь.

Взгляд честный. Невинный даже. Безумная женщина.

— И родинки проверяю. У тебя раньше много родинок было. Вдруг исчезли? Как ты тогда без родинок?

Повод был серьезным.

— Женщина, если ты не остановишься…

— …ты опять сбежишь. — Меррон убрала руку и отодвинулась. — Извини.

Все-таки запомнила. И вышло-то донельзя глупо: Дар просто не хотел спровоцировать очередной приступ. Оправдаться? Он не умеет. Да и не ждет Меррон оправданий, отворачивается.

— Я что-то… мне просто показалось, что ты… то есть я слышу, что ты…

Она забралась под одеяло.

— Меррон… а это уже непорядочно.

Одеяло подождет. И лучше, если на полу.

— Сначала дразнить, потом прятаться…

У нее сердце колотится как ненормальное. И сама дрожит, будто и вправду вот-вот замерзнет.

— Я не прячусь!

— Ага…

На шее нервно пульсирует жилка. А от кожи пахнет все тем же земляничным вареньем.

— Не шевелись.

— Почему?

— Потому что я так сказал. Жена должна быть послушна мужу…

А Дару надо убедиться, что он не причинит боли. И вспомнить ее тело. Угловатое. Нервное. Откликающееся на прикосновения. Ямка под ключицей. И нежная маленькая грудь. Шрам, которого не было. Пушок на животе…

…спешить некуда.

Замечательно, что больше некуда спешить.

— …и я слышала, что на юге в моде круглые воротнички. — Леди Шарлотта обладала уникальным умением часами говорить об исключительно важных вещах. — Но, помилуйте, как это может быть красиво? Треугольный вырез и круглый воротничок?

Она была искренна в этом своем недоумении. И утомительна до невозможности.

— Квадратный и только квадратный, чтобы подчеркнуть изящество шеи…

Тисса вздохнула. Согласившись с необходимостью несколько обновить гардероб, она рассчитывала, что с нее снимут мерки и только.

— И все-таки взгляни на эти ткани… — Шарлотта, взяв дело в свои руки, не собиралась отпускать жертву так легко. — Бархат… или вот муар… атлас…

Красивые ткани. Темные. Не черные, но… почти.

— Какой-нибудь очень простой фасон, который при случае…

Нет, эта женщина вовсе не зла, скорее предусмотрительна и привычна к реалиям мира, которые она пытается донести до Тиссы и нашей светлости. Темное платье не будет лишним. Всегда кто-то умирает… завтра, послезавтра… когда-нибудь. Тем более что в Ласточкином гнезде почти готовы проводить его светлость в последний путь.

…хотя, конечно, венки из можжевельника и падуба следовало бы заказать заранее.

…и траурные ленты присмотреть, не говоря уже о том, чтобы выкрасить достаточно полотна для драпировки зала, а то потом будут говорить, что их светлость не уважают мужа.

…бальзамировщика хорошего опять же найти не так-то просто, а вряд ли в ближайшем времени удастся доставить тело в семейную усыпальницу Дохерти…

— Мы подумаем. — Я сдерживаюсь, потому что ссора, пусть бы и самая непродолжительная, ударит по натянутым нервам Тиссы. — Спасибо.

Шарлотта рада помочь настолько, насколько это вообще в ее силах. Ей жаль Тиссу. По-своему. А еще она считает ее полной дурой, которая не воспользовалась удобным случаем, чтобы избавиться от мужа. Нет, Шарлотта любит Седрика, ведь родила же ему двоих детей и подумывает над третьим — так оно верней: чем больше детей, тем надежней ее положение. Но вот возиться с тем, кто одной ногой в могиле и вряд ли вернется… увольте.

В конце концов, вдовой быть не так уж тягостно. А если вдовой при титуле и деньгах…

У нее хватает ума молчать, но не хватает такта скрывать мысли и оставлять советы при себе. И Тисса вновь белеет, прикусывает губу, стыдясь этой своей слабости.

— Она… она неплохая женщина.

Наверное, так.

Пухлая. Суетливая. Немного бестолковая. Она легко сочувствует и легко обижается, впрочем, так же легко забывает и о сочувствии, и об обидах. Так ведь проще.

Я собираю образцы тканей, якобы забытые Шарлоттой. Она все еще надеется на наше благоразумие, ведь каждому ясно, что приличное платье не сшить за день или два. Я не сомневаюсь, что в гардеробе леди Шарлотты отыщется с полдюжины платьев, которые будет уместно надеть на похороны.

— Урфин поправится. — Я присаживаюсь рядом и отбираю у Тиссы кусок темно-синего бархата, который безжалостно отправляю в камин. Камины, оказывается, крайне удобная вещь. — Он уже поправляется…

— Тогда почему мне нельзя к нему?

Не верит. Вернее, очень хочет верить и очень боится. И страх растет день ото дня, ведь все вокруг говорят обратное. Сложно идти против всех, но у Тиссы хватило смелости продержаться. Ей ведь советовали, ежедневно, назойливо, с дружеской снисходительностью…

Она рассказала мне об этом. Еще о темноте, что длилась и длилась. Гавине, который помогал, потому что сама Тисса не справилась бы, а она боялась подпускать к Урфину кого-то незнакомого. Долэг, требовавшей освободить Гавина, и о том, что эти двое впервые поссорились. И Гавин выговорил Долэг так, что она два дня рыдала.

А потом обвинила во всем Тиссу.

Про Шарлотту и остальных леди, решивших подготовиться к похоронам. Они действительно желали помочь Тиссе и оскорбились, когда она сорвалась на крик. А ей просто не хватило сил сдержаться.

Про молоко, которого вдруг не стало…

…и леди Нэндэг, что подыскала кормилицу и няню. А потом и вовсе взвалившую на себя все замковые хлопоты. Тисса не представляет, что бы делала без нее.

— Почему Урфин не хочет меня видеть? — Она подняла другой лоскут, иссиня-черный, гладкий.

Его я тоже отправила в камин.

— Потому что мужчина. Он не тебя не хочет видеть. Он не хочет, чтобы ты видела его слабым. Не слушай этих куриц… тебе пойдет зеленый, но не этот…

Траурная зелень с проблеском черноты сгорает быстро.

— Яркий. Изумрудный… и с золотом. Или серебром? Если под волосы, то лучше, чтобы серебро.

У нее в голове отнюдь не наряды. Она согласна на все — синий, зеленый, красный, серый… пожалуй, теперь я лучше, чем когда-либо прежде, понимаю Ллойда. Обладай я его способностями, удержалась бы от искушения их применить?

Сомнительно.

— Ты хозяйка дома. — Я точно знаю, что именно подействует на Тиссу. — И на балу ты должна выглядеть именно хозяйкой…