Это было нечто вроде длинного плота из скрепленных березовыми прутьями древесных стволов, но не с плоским, а с углубленным днищем, в котором все щели были замазаны салом и законопачены звериной шерстью, так что плот не только держался на воде, но и давал пловцам сухое помещение. Величина судна была порядочная, оно могло поднять нескольких человек, и ход у него был хороший. Шесты же были снабжены плоскими концами или лопастями, с помощью которых можно было двигать судно по глубокой воде, где до дна было не достать. Видбьёрн вместе с сыновьями опробовал свое судно на озерах и остался им очень доволен. Eсли ветер был попутный, они поднимали вверх густолиственные ветви; ветер упирался в них и гнал судно так, что пловцам не приходилось и браться за весла; шкура, распяленная на березовых палках, ловила ветер и везла еще лучше.
Приставив к глазам руку, Видбьёрн смотрел на юг, где на горизонте небо сливалось с морем; теперь уже совсем скоро они отправятся а путь! Но сначала надо было сделать судно побольше или выстроить их несколько – на всю семью.
Воор молчала и смущенно смотрела на своего господина, когда тот, с радостным блеском голубых глаз и напоминая всеми своими движениями готового взлететь орла, объявлял ей, что скоро они отправятся в путь. Муж повторял это уже столько лет, что дети Воор успели; за это время стать такими же большими и – не в обиду им будь сказано – такими же невменяемыми, как отец. Воор с глубоким изумлением взирала на своего супруга, который мог оставаться все таким же сияющим и полным надежд, как в дни их первой безграничной юности, даром что оба они были уже не молоды. Но его планы пугали ее и, когда он заводил свою песню о дальнем пути, она окидывала свой дом взглядом человека, сраженного ударом и бессильного подняться вновь. Воор было о чем жалеть.
Она не оставалась без дела те долгие годы, в течение которых Видбьёрн, так сказать, каждый день собирался сниматься с места; она невозмутимо жила день за днем и обустраивала дом. Для Воор не существовало ни будущего, ни многообещающих мечтаний, но зато она была верна себе в малом. Пока Видбьёрн до забвения всего окружающего увлекался постройкой своих судов, Воор, верная своему призванию, занималась насущными делами и под ее руками хозяйство с годами все росло и расширялось. Она никогда не увлекалась, никогда не меняла своих привычек; чисто по-женски, забывая хорошее для лучшего, она ввела с годами в обиход много новых и необходимых вещей.
Видбьёрн, пожалуй, мало обращал внимания на ее мелкие повседневные заботы – он ведь всегда был занят и увлечен своими мечтами о мореплавании; но он видел ее такой, какой она была, – сдержанной, вечно деятельной, как сама доброжелательная судьба, и ставшей как бы его вторым будничным «я». Воор всегда была дома, пышная и кроткая – даже в проливной дождь, – с длинными светлыми волосами, распущенными по плечам и вечно с малюткой, вечно снующая туда-сюда по недалеким путям домашнего очага, то кормя, то охраняя и защищая. Редко можно было увидеть ее на таком расстоянии от дома, чтобы нельзя было окликнуть ее, и в таких случаях за обедом непременно появлялось угощенье, в виде дополнительного блюда из зелени.
В эти годы грозы были особенно частыми, и раз-другой Видбьёрну случалось видеть при свете молнии Воор, стоящую под проливным дождем среди прижавшихся к ней детей и домашних животных. Она спокойно смотрела на непогоду, которая загоняла всех под ее крылышко; гром ее не касался, как и все, чем ведали Великие там, наверху, и вообще мужчины; вот она и оставалась спокойной, а дети и боязливые животные жались к ней, черпая успокоение в ее сердце.
Такой она и осталась в памяти Видбьёрна и тогда, когда молодость давно уже прошла; солоноватый вкус дождя на языке, сернистый запах близко ударившей молнии и – Воор, юная, Цветущая, с мокрыми распущенными волосами, благоуханная, как дикая бузина, простирающая отягченные цветами руки-ветви навстречу солнцу и дождю.
Теперь Воор превратилась в коренастую, крепко вросшую в свою семью мать, всегда готовую защищать свое добро, вооруженную молчанием и наученную опытом не торопиться и пока что оставить все как есть. Она чистосердечно улыбалась каждый раз, когда Видбьёрн с торжеством объявлял ей, что готов новый корабль, – скоро в путь! Воор был уверена, что судно придется поправлять и перестраивать еще не раз. Только когда муж очень уж твердо и уверенно говорил о поездке, так что она начинала казаться Воор неизбежной и близкой, она терялась и недоумевающе озирала свой дом, с которым так сжилась. А как же быть с коровами? Разве и их повезут по воде? Кроме того, у Воор было одно поле с ячменем, другое со льном, да целый огород с грядками гороха, тмина, лука и свеклы, что же она, и поля возьмет с собой? О чем это он говорит?
Да, Воор было жаль расстаться со многим. Она держала домашних животных, и у нее было полевое хозяйство. Вышло это все само собою. Сначала у семьи не было огня и нужда заставляла Воор перебиваться разными способами; потом же, когда огонь был добыт, она и вовсе разошлась – чего она только не предпринимала! Коровы были дороги ее сердцу; их она завела, когда очаг ее еще не был согрет огнем и они спасали жизнь и ей, и детям; никогда бы ей не пережить тех холодных дней, не будь у нее коров.
Дикий рогатый скот перекочевывал в низменность по мере того, как Ледник отступал; это были стройные, легконогие, похожие на оленей животные, с большими влажными глазами и любопытные, как в, первый день творения. Маленькие новорожденные телята, еще нетвердые на ногах и ковыляющие вслед за матерями, сразу овладели по-девически ненасытным сердцем Воор, и она, присаживаясь на корточки, простирала к ним руки и манила к себе.
Вначале животные даже не были пугливы; они начали бояться только после того, как Видбьёрн стал охотиться на них. Но и тогда коровы, по простоте своей, часто останавливались совсем близко, располагались полукругом и, повернув рогатые головы мордой к неведомому им существу, спокойно смотрели на него, пережевывая какой-нибудь цветок. Если он подходил близко, они отбегали немножко и опять оборачивались, останавливались и, осев на задние ноги, смотрели своими темными как ночь глазами и осторожно пофыркивали влажными ноздрями. Случалось также, что та или другая корова выступала из круга, движимая непреодолимым любопытством, приближалась и даже пробовала принять угрожающее положение, брыкая передними ногами и весьма зловеще посапывая; только кроткие глаза совсем не соответствовали этой воинственной осанке, да и скоро корова опять становилась сама собою, склоняла голову набок, моргала дрожащими веками и поворачивала обратно.
Улучив подходящий момент, Видбьёрн метал копье, и одно из животных оставалось на месте, барахтаясь с копьем в теле, а все стадо галопом пускалось прочь. Охотнее всего Видбьёрн убивал больших быков; на них охотиться было интереснее, и порою они даже волновали в нем кровь, сами переходя в наступление.
Теперь низменность изобиловала стадами животных; в солнечные дни с вершины холма открывались тянущиеся на многие мили болота и луга, испещренные тенями бегущих облаков вперемежку с кучками животных. Тут бродили не только дикие быки да коровы, но и олени, и туры, а по зарослям пробивались стада кабанов; на холмах в черничнике ютились медведи; у ручья лисицы ловили лапой форелей; в молодом березняке ходили стада лосей, а у карликовой сосны вдруг неожиданно появлялись крылья и вслед за ними – огромный глухарь; вереск казался живым от множества птиц.
Вблизи все пространство кишело зверьем, а вдали стада уже сливались в туманные полосы, уходившие за горизонт. Таким образом, в мясной пище недостатка не было и добывать ее было легко; это-то изобилие и позволяло Видбьёрну спокойно заниматься постройкой судов, чтобы уплыть за море.
Но Воор в первый же год попросила Видбьёрна поймать ей живьем несколько коров, которых она хотела приручить. Олени не прижились здесь, захирели, тоскуя по своей родине на Леднике, и перестали давать молоко. Просьба ее была исполнена, и коровы в первый же день послушно улеглись на привязи, жуя свою жвачку и поглядывая кругом глубокими сытыми глазами. Они давали гораздо больше молока, чем олени, были кроткими и скоро стали лучшими друзьями детей. Воор любила их – они были ее сокровищем, ее подругами. Она возилась с ними и вела с ними дружеские беседы; теплота их наполненных кровью рогов передавалась ее рукам и доходила до ее сердца. От них приятно пахло травой, которую они ели, и той пищей, которой они делились с другими.
