– Что с мотором? – напрягся сержант, вспомнив вчерашний рассказ Валентиныча.

– Черт его знает, – ответил Леха. – Сейчас гляну.

Он подхватил валявшуюся на дне холщовую сумку с ремкомплектом и достал оттуда отвертку. Быстро снял крышку мотора и долго возился в нем, несмотря на то, что волны раскачивали рыбацкое суденышко довольно прилично. Ветер начал свежеть. Через полчаса вынужденного наблюдения за волнами сержант перестал ждать радостных реляций. Кроме того, он заметил на горизонте, затуманившемся и почти уже не разделяющем небо и море, одну очень неприятную тучу, быстро приближавшуюся к ним.

– Эй, моторист, – крикнул он, – кончай возню. Давай, парус ставь. Что-то мне эта рыбалка перестает нравиться.

Леха не спорил. По его перемазанному маслом лицу было видно, что он сделал все, что мог. И даже больше. Для человека, который в моторах почти не разбирался. Он привязал потрепанный временем парус к веревке и парой ловких движений поднял его вверх. Ветер мгновенно надул парусину. Лодка ожила, и ее бессмысленный дрейф сменился направленным движением к берегу, сейчас едва различаемому по правому борту. И, несмотря на ясный вечер, уже начавшему скрываться в легкой дымке.

Леха устроился у руля и, поглядывая на подозрительные тучи, выраставшие над морем, выдерживал нужный курс. Что, впрочем, не составляло труда – все вооружение лодки ограничивалось одним парусом, управлять которым при необходимости мог и сам кормчий. Федор собрался было как-то поучаствовать, помочь Лехе, но тот и сам неплохо обходился.

Минут двадцать они шли ровно, и сержант уже стал успокаиваться, радуясь в душе медленному приближению берега, но ветер все свежел. Волнение усиливалось. И, наконец, неожиданно налетевший шквал перебросил парус со всей оснасткой на другую сторону, чуть не сметя Чайку за борт. Тот едва успел пригнуться. Лодка резко накренилась, уйдя с курса, и рулевой долго не мог вернуть ее в нужное положение.

– Едрена мать, сержант! – крикнул Леха. – Нас сносит в сторону.

Ветер, так долго и плавно дувший в сторону берега, стал вдруг резким и порывистым. Он несколько раз менял направление, а потом, словно определившись, почти изменил его на противоположное. Теперь их гнало вдоль берега и даже, скорее, от него, в открытое море. Погода портилась на глазах. Еще через полчаса, пока приятели упорно боролись с ветром, воздух вокруг потемнел – их догнали низкие облака с дождем.

– Леха, – попытался пошутить сержант, – ты прогноз вчера случайно не смотрел?

Но Леха шутки не оценил. Да и Федору скоро стало как-то не по себе. Видимость резко снизилась, берег пропал во влажных сумерках. Дождь уже не накрапывал, а сек косыми струями. С бортов захлестывали разъярившиеся волны. Чтобы не перевернуться и сохранить хотя бы слабую надежду на спасение, они убрали парус и даже сняли мачту, бросив все это на дно лодки, рядом с валявшимся там мотком веревки. Затем надели спас-жилеты.

Вцепившись в обшарпанный край борта и глядя в низкое серое небо, которое уже почти смыкалось с волнами, Федор припомнил невеселую шутку из арсенала северных рыбаков. «Мы надеваем спас-жилет, – говорил ему как-то один из них, – только для того, чтобы потом нашли наши трупы. Вода-то все равно холодная. Двадцать минут и готово». Оставалось надеяться на то, что в Черном море вода намного теплее.

Теперь их швыряло по волнам, как оторвавшийся поплавок. Морпехи безрадостно прикидывали, что налететь на камни было бы не самым плохим вариантом. Это могло означать, что берег все-таки близко, выберутся. Но лодку продолжало нести неизвестно куда. Скоро совсем стемнело, и начался настоящий кошмар. Ветер, по ощущениям, был узлов сорок, а то и все пятьдесят[4], выл между скамьями, играючи смахнул за борт мешок из-под продуктов и остатки Лехиной наживки. Безвольную посудинку бросало с волны на волну, и Федор ждал, что она вот-вот разломится пополам. А когда раздался хруст, и мотор ушел на дно, волны стали захлестывать не только через борт, но и через корму, у которой оторвало верхнюю кромку. Пришлось вычерпывать воду консервной банкой, оставшейся после наживки.

Как долго это длилось, Федор не смог бы сказать. В кромешной тьме он потерял счет минутам, а может, и часам. Потом они оба одновременно прекратили совершенно бесперспективное сражение с захватывающей все новые плацдармы стихией. Бутылки с «Нарзаном» всплыли и стали больно колотить по ногам. Один раз Федора приложило по ребрам незакрепленной мачтой. Спустя время смыло за борт оба весла. Чтобы с ними не случилось того же, измученные бойцы привязали себя веревками к скамейкам, легли на них и стали молиться морским богам.

Открыв глаза, Федор подумал, что уже попал в рай для морпехов. Судя по лазурному цвету неба, это должно быть где-то на островах Баунти с разгуливающими по ним дикими красотками-шоколадками, с вином дешевле воды, с рыбой, без посторонней помощи выпрыгивающей на берег, куда высаживать десант – одно удовольствие.

В этом мире было чудовищно тихо. Ни рева урагана, ни треска ломающегося дерева. А может, он просто оглох? Федор облизал соленые губы и сплюнул, в глотке остался мерзкий привкус морской соли. Попробовал пошевелить одеревеневшими пальцами – получилось, но не сразу. Спиной Федор тут же ощутил жесткое ребро скамейки. На ногах лежало что-то длинное и тяжелое. Весь мир вокруг мерно раскачивался. «Судя по тому, как мне плохо, я еще жив», – подумал сержант. И слегка приподнял голову.

Он был в лодке, слава богу, не один. Леха лежал рядом, привязанный к скамейке, но еще не очухавшийся. Ноги сержанта придавила мачта – с виду целая. Федор на ощупь развязал узлы и, собравшись с силами, рывком сел. Оттолкнул мачту, которая ударилась в борт с тихим стуком.

– Значит, не глухой, – осматриваясь, пробормотал сержант. – И не немой.

В лодке было полно воды, в которой плавали разбухшие куски хлеба, бумажная обертка от колбасы и – о чудо! – на дне сверкнула банка консервов с тушенкой, не смытая за борт водой. Но сколько ни пытался изможденный жаждой сержант найти заветную минералку, все было тщетно. Он только сглотнул соленую слюну и матернулся. Рядом застонал Леха. Чайка перебрался ближе, помог ему развязать узлы и сесть.

– Ну, как ты? – прохрипел Федор.

– Да жив вроде, – выдавил из себя Леха неуверенно и тут же закашлялся.

Несколько минут он озирался по сторонам, не понимая, что происходит.

– Где мы, сержант? – пробормотал он наконец таким тоном, что было непонятно, спросил он Федора или просто думает вслух.

– Еще не в раю, – ответил Федор и осмотрелся еще раз.

– Значит, не приснилось… – прохрипел Леха. – И то ладно.

– Не боись, – успокоил его Федор. – Шторм выдержали, теперь не пропадем. Интересно, берег далеко?

Вокруг, насколько хватало глаз, качались волны. Ветерок дул слабенький, освежающий, а не ломающий мачты. Сержант глянул на часы и недовольно чертыхнулся: на запястье осталась только светлая полоска. Всю армию с ним прошли, а здесь пропали! Время придется определять на глазок. С днями проще: раз желудок от голода не свело, значит, без сознания они пробыли не больше суток.

Тем временем Леха уселся на скамейке, покрутил головой и заявил:

– Жрать охота. И пить.

– Пить нечего, – огорчил его Федор, – а пожрать: вон там, под твоей скамейкой пайка консервов утопла. Только вскрыть ее тоже нечем.

– Как это нечем, – встрепенулся Леха, услышав про еду, – а ремкомплект?

Он тут же полез под скамейку и извлек оттуда банку тушенки, а заодно и бинокль, который чудом не утонул в морской пучине. Там же лежала и тяжелая сумка с набором железяк, которая не вылетела за борт во время качки только благодаря своей тяжести. Сумка была закрыта на молнию и тихонько булькала от каждого прикосновения. Вылив из нее воду и найдя отвертку, Леха немедленно вспорол брюхо консервам и стал жадно запихивать куски жирного мяса себе в рот все тем же инструментом.