Необходимо, чтоб внутри военных советов армий и фронтов мог происходить горячий обмен мнениями, смелое и без оглядки высказывание своих мыслей, своих соображений, особенно перед решением кинуть войска в бой, и – после боя – при обсуждении его результатов, всех допущенных ошибок и недочетов. Без демагогических выступлений. Без оглядки, повторяю, на кого бы то ни было, а сообразуясь только со своей – независимо от возможных последствий – совестью.

А это значит: особенно сильным, принципиальным, культурным и умным должен быть военно-политический аппарат, правильно воспитывающий сознание воина.

Всякие невежество и неразумие, себялюбие, карьеризм, всякие перестраховка и демагогизм в армии, особенно в среде высшего командования, всякая тупость и ограниченность мышления – наши враги, могущие принести больше вреда, чем немецкие, брошенные на нас дивизии!..

Я хорошо вижу: мы учимся. Учатся бойцы. Открывая личные «счета мести», учатся снайперскому искусству истребители, сплачиваясь в отделения, во взводы и даже в роты. Учатся саперы, создавая во фронтовом тылу такие же препятствия, какие наличествуют на передовой линии врага. Учатся рядовые стрелки, практикуясь в преодолении этих препятствий. Учатся командиры всех степеней – на горьких примерах порой неудачных для нас боев, на тяжелых потерях, теряя множество таких же, как они, воинов – своих боевых товарищей, бойцов, командиров. Уже многим приемам ведения боя научились наши артиллеристы, летчики, постепенно приобретают опыт танкисты… Учатся все. Но процесс обучения опыту – дело медленное. И медленное дело – подготовка новых резервов, налаживание массового производства боевой техники…

Сейчас у нас есть главное: выросшая ненависть к врагу, душевная боль за родину, всеобщая вера в победу и воля к победе. Поэтому мы победим. Но переломный период войны еще все-таки не наступил, хоть он уже ясно зрим, явно близится.

Первейшая наша задача сегодня: сделать все зависящее от нас, чтобы он наступил скорее. А что именно нужно и должно делать для этого?

Наращивая силы, следует избегать невыигрышных, заранее обреченных на неудачу боев, исподволь готовя беспроигрышные удары. Напряженней, скорее насыщать войска техникой. Мобилизуя резервы, сразу же, наилучше обучать их самым современным методам ведения войны, на основе тщательного анализа и изучения опыта уже прошедших на всех наших фронтах боев. Воспитывать, вызывать к действию личную, смелую инициативу каждого воина – идейного, смелого, умного советского человека. Целиться во врага нужно лучше, зорче, увереннее, может быть дольше и терпеливее, – но уж бить его нужно наверняка. Так, как действуют наши снайперы![14]

Ночь на 11 мая

Сегодня политотдел перебрался в леса, что восточнее Полян, во второй эшелон. Туда же переберется и редакция армейской газеты.

Ко мне приходил прощаться майор Данилевский, сегодня он уехал в Москву. Спокойный, вдумчивый, приятный. В Москву едет, чтобы устроиться в кавалерийскую часть, он старый кавалерист. Охотно взял мои поручения, письма в издательства.

У нас, в 8-й армии, так тихо, что даже никаких мелких стычек на передовой линии нет. По мнению командования, так будет продолжаться еще с месяц. Армия стоит в обороне. Немцы не предпринимают решительно никаких действий, кроме налетов авиации да артиллерийских обстрелов. На финском участке – еще тише, финны давно уже фактически не воюют. Видимо, все развернется не раньше июня. Отовсюду сведения, что наши армии на Западном фронте уже превосходно снабжены техникой, очень сильны, свежи. Основные, решительные бои, конечно, развернутся там. И только после нашего решительного наступления там, да на Калининском фронте, и после успеха 2-й Ударной армии можно ждать, что немцы отхлынут сами с Ленинградского фронта, и тогда наша задача будет заключаться в преследовании и уничтожении их.

Вынужденная пассивность, томление ожидания, отсутствие чего-либо «действенного» в сводках Информбюро, все затягивающееся фронтовое затишье, длящаяся блокада Ленинграда влияют на всех здесь у нас удручающе. И по тысяче признаков знаю: все, все в нашей армии ждут новой волны боев с огромным нетерпением. Первая же весть о начале наступления, первые же горячие схватки на нашем участке фронта вызовут необычайный подъем духа, все воспламенятся, будут воевать с ожесточением, охотно, уверенно. Общее убеждение: июнь и июль принесут такие бои, и бои эти сокрушат фашистов. А сейчас понимаемая умом необходимость затишья не воспринимается сердцем, чувствами. Нынешний застой (кажущийся, конечно: ведь учеба в обороне – это тоже активное действие!), «благополучие» здесь, в 8-й армии, переносятся тяжело.

Мы сыты, нам тепло, светло, спокойно. Кое-кому здесь и делать-то почти нечего. Но насколько это томительнее тех страшных, пережитых нами в Ленинграде зимних месяцев, когда мы были окружены смертью и сами уже, можно сказать, ворочались в ее лапах! Было сознание героичности всего нами переживаемого. Даже в самых страшных трагедиях было ощущение необыденности, исключительности непрестанного нашего подвига. Здесь такого ощущения нет. Затишье!..

Хлебный паек достаточен! 8-я армия. Весна 1942 года.

Конечно же и положение и это, и такое состояние духа – явление частное, местное, временное!

Мне хочется поездить опять по передовым, но все кругом убеждают меня, что я напрасно стремлюсь «рыпаться», ибо нигде, ни в одном подразделении армии, не найду решительно никакого боевого «материала»: нигде ничего не происходит. Сегодня политрук Курчавов, информатор политотдела, уговаривал меня: «Наберитесь терпенья, поездка в любую часть была бы пустой тратой сил и времени».

Не верю! Сидеть так не могу. Вот отредактировал за четыре дня книжку Курчавова о действиях понтонеров на Неве в районе Невского «пятачка» осенью – зимой прошлого года и решил: как только переберемся из Полян на новое местожительство, поеду по частям. Что-нибудь да найду! Если не как спецкор ТАСС, то как писатель – хотя бы для будущего!..

Вчера в редакции был сотрудник газеты «В решающий бой», приехавший из соседней с нами 54-й армии. Рассказывает, что там так же тихо, как и здесь, – никаких боев, даже мелких. Действует только корпус Гагена, на днях он продвинулся на четыре километра вперед, в направлении западнее Любани…

… Странно каждый день, по пути в столовую, смотреть на проходящие у самой деревни рельсы безжизненной железной дороги. По ней до Ленинграда семьдесят два километра. Из них километров двенадцать заняты немцами. Сколько раз проезжал я в поезде по этой дороге! Думал ли когда-нибудь, что вот буду жить в такой вот, никогда прежде не замечаемой мною деревушке; что она станет первой линией фронта и что путь от нее до Ленинграда окажется неодолимым для всей нашей страны на долгие месяцы!

А столбы высоковольтной линии, что стоят сейчас как мертвые пугала на заброшенном огороде! Они – без проводов. Провода пошли на всяческие саперные работы, на всякие поделки. Они рассеяны по армии кусочками проволоки, употребленной для удовлетворения самых мелких, порой попросту бытовых нужд!.. Сегодня немецкая авиация опять бомбила Назию. Взрывы слышались близко, отчетливо…

12 мая. Лес, северо-восточнее дер. Городище

Сегодня редакция «Ленинского пути» перебралась сюда, на заросшую мелким молоднячком, заболоченную опушку высокого соснового леса. Странно, что почва болотиста, – ведь эти места находятся на значительной высоте над уровнем Ладожского озера!

Через Жихарево и Троицкое ехал я сюда со Всеволодом Рождественским на перегруженном редакционным имуществом грузовике. Дорога, с таким трудом сооруженная по болоту, плоха, проседает, вся в рытвинах и буграх, болото везде водянисто и глубоко. Только здесь, вокруг деревни Городище, местность суше, здесь начинается жизнь: пашни разрыхлены, в бороздах; колхозницы в ватных штанах, с граблями идут по дороге. Сельскохозяйственным работам коегде помогают красноармейцы. В деревнях резвятся ребятишки, но каждая деревня, конечно, превращена в военный лагерь, всюду лошади, обозы, военное имущество, красноармейцы. В лесу – в землянках и палатках – располагается теперь второй эшелон штаба армии. Немецкие самолеты проходят низко и, слышу, то здесь, то там бомбят лес.