– В этом вряд ли возникнет необходимость. А вот все остальное... хорошо, что у вас есть опыт... – Рамиро на мгновение прижал ладонь к глазам: – Извините.

– Вам нужен отдых.

– Не могу это отрицать, сеньорита Сантана.

Беатрис указала на стоящую у противоположной стены кушетку:

– Тогда что вас останавливает? Я буду здесь.

Он с благодарностью посмотрел на девушку:

– Вы должны обязательно разбудить меня, если в состоянии дона Мигеля произойдет перемена.

– Конечно, сеньор Рамиро.

Рамиро уснул прежде, чем его голова опустилась на подушку, а Беатрис села в кресло, которое он занимал прежде. Она продолжала вглядываться в лицо де Эспиносы. Как разительно сейчас он отличался от того блестящего гранда, который появился в их доме, верно, только для того, чтобы смутить душу сеньориты Сантана!

...Впервыеона увидела дона Мигеля де Эспиносу за обедом. Отец представил его как прославленного адмирала и друга Ксавьера Сантаны.

Дона Мигеля привели в Ла-Роману дела, и сеньор Хуан гостеприимно предложил ему оставаться в их доме, пока все не будет улажено. Дон Мигель вежливо поблагодарил, сказав, что привык находиться на борту своего галеона, и возможно, лишь иногда составит компанию радушному алькальду за обедом или ужином. Весьма довольный сеньор Хуан заверил, что всегда рад принимать выдающегося флотоводца и друга его дорогого кузена. Любезность следовала за любезностью, пока де Эспиноса не расхохотался, клятвенно пообещав злоупотребить добротой хозяина.

Нечасто у них бывали подобные гости – прямо сказать, ни разу. Остроумный собеседник, де Эспиноса стал центром притяжения для всех присутствующих за столом. Лишь также приглашенный к обеду отец Игнасио хмурился и что-то бормотал себе под нос.

Дон Мигель был намного старше Беатрис, с резким лицом человека, привыкшего повелевать. Его черные волнистые волосы обильно пронизывали серебряные нити, а виски были совсем седыми. Беатрис с удивлением поняла, что в нарушение всех приличий ей хочется заговорить с ним – о каких-то пустяках, о море, о видах на урожай, о прочитанных книгах... Ей пришлось одернуть себя: такого рода поведение было бы совершенно недопустимо.

И разумеется, возможности для подобных излияний Беатрис не представилось и представиться не могло, хотя дон Мигель действительно появлялся в доме алькальда почти каждый день. Да и вряд ли бесхитростные беседы заинтересовали бы знатного гостя. Темные глаза де Эспиносы равнодушно скользили по Беатрис, и той отчего-то становилось грустно. А ведь сеньорита Сантана всегда была здравомыслящей и уравновешенной девушкой. Впрочем, она и сейчас прекрасно осознавала всю беспочвенность своих тайных грез.

В те редкие моменты, когда Беатрис все-таки удавалось обменяться с доном Мигелем парой фраз, тот держался до невозможности учтиво. Однако любезность не могла скрыть его бешеной гордости и высокомерия. Казалось, им владела какая-то идея, заслонившая ему весь окружающий мир. И в конце концов, Беатрис вынуждена была признать, что дон Мигель де Эспиноса совершенно непостижим для нее.

Когда же «Санто-Доминго» поднял якорь и скрылся за гористым мысом, она вздохнула с облегчением и посоветовала себе выбросить все глупости из головы — и чем скорее, тем лучше. Для окружающих ее терзания остались тайной. Но как знать, не тревожил ли сон Беатрис глубокий взгляд сиятельного адмирала, и не орошала ли она в ночном мраке подушку слезами...

…Из задумчивости ее вывел глухой стон. Голова дона Мигеля мотнулась, он пробормотал что-то неразборчивое. Его лицо покрывала обильная испарина. Беатрис робко коснулась горячего влажного лба. Несмотря на то, что она сама вызвалась помочь, ею владела неуверенность. Она оглянулась на столик, где уже были приготовлены губки и глубокая миска с водой.

«Пора вспомнить, зачем я здесь. Дон Мигель сейчас болен, и в этом он ничуть не отличается от тех несчастных, за которыми я ухаживала в монастырском госпитале», – эта мысль вернула ей решимость.

Беатрис плеснула в воду ароматного уксуса и осторожными движениями обтерла лицо и шею раненого, затем провела губкой по его широким, мускулистым плечам, по груди над повязкой. Теперь ее движения были сосредоточенными и уверенными, но все же она остановилась, дойдя до края простыни, укрывающей де Эспиносу. За тяжелыми больными ухаживали исключительно монахини, и Беатрис попросту не знала, как ей действовать. Пока она колебалась, дон Мигель тихо, но отчетливо произнес:

– Арабелла, не уходи, прошу тебя...

Беатрис вздрогнула. Глаза раненого открылись, но он смотрел куда-то сквозь нее и девушка поняла, что дон Мигель не осознает ее присутствия.

– Арабелла! – он попытался приподняться, и Беатрис положила руки ему на плечи, удерживая его.

–Т-с-с, тише, тише, — прошептала она.

Раненый закашлялся, в пробитой груди сипело и клокотало. Беатрис испугалась, что сейчас у него пойдет горлом кровь.

– Да ложитесь же! – воскликнула она. – Вам нельзя разговаривать!

– Где ты? – он обессиленно опустился обратно на постель.

– Я здесь. Все хорошо, – Беатрис положила ладонь ему на лоб.

Кажется, это прикосновение успокоило его, потому что он закрыл глаза и повторил за ней:

– Все хорошо, да... теперь все хорошо...

***

Женское имя, сорвавшееся с губ де Эспиносы, подвело черту под всеми неясными мечтами Беатрис. Она вздохнула:

«А чего я ожидала? Наверняка он встречал в своей жизни женщин, которые были способны вызвать у него любовь и восхищение...»

Отец сказал, что у дона Мигеля нет семьи, а только племянник, сын подло убитого брата. Беатрис довелось увидеть и Эстебана де Эспиносу — красивого надменного юношу, который появился в их доме за день до отплытия.

Но кто мог утверждать, что сердце дона Мигеля оставалось свободным? Что оно свободно сейчас? Она ощутила горечь и жгучую досаду. Господи, неужели она ревнует?

«Арабелла... но ведь это не испанское имя. Французское? Английское?»

Словно в ответ на ее мысли, дон Мигель произнес несколько слов по-английски. Беатрис недостаточно знала язык, чтобы точно понять смысл сказанного, но это весьма напоминало проклятия.

«Ну а мне-то что за дело до того, кого гранд Испании зовет в бреду и кого он проклинает на чужом языке?»

Она даже рассердилась, и странным образом это помогло ей справиться с собой.

«Сама жизнь его под угрозой, и его сердечные привязанности — последнее, о чем я должна думать. Я сделаю все, что в моих силах, и исполню долг христианского милосердия. Если угодно Господу, он выживет, а дальше наши пути разойдутся. Так о чем я страдаю?»