«Да! Да!» – вскричало сердце.
Но девушка не спешила радоваться:
– Как это возможно?
– Вот и я в замешательстве. С одной стороны, он оказывает нам великую честь, но с другой — я же дал слово отцу Игнасио... Скажи, Беатрис, – Хуан Сантана с тревогой взглянул на нее, – между вами... э-э-э, возможно, ты не соблюла себя... – он запнулся, не зная, как объяснить своей невинной дочери терзающее его подозрение.
– Уж не думаешь ли ты, что гранд Испании обесчестил дочь человека, давшего ему приют? – грустно усмехнулась Бестрис. – Не беспокойся, ничего такого не было и быть не могло. Но ты же сказал дону Мигелю о своем обещании?
– Разумеется, но гордыня рода де Эспиноса непомерна. Дон Мигель ответил, что раз обряд не был свершен, то и говорить не о чем. И его даже не интересует размер твоего приданого, — с почтительным придыханием закончил сеньор Хуан.
Беатрис строптиво вскинула голову:
– А мои чувства его интересуют?
– Не глупи, дочь, – отмахнулся Сантана, думая совершенно о другом. – Такая честь... Однако уладить это дело со святым отцом будет непросто...
– Вот значит как. Дон Мигельде Эспиноса необычайно самоуверен. Могу ли я поговорить с ним наедине?
– Учитывая изменившиеся обстоятельства, это не вполне пристойно, – очнувшийся от своих размышлений, сеньор Хуан нахмурился.
– Мы поговорим в патио, и сможешь наблюдать за нами. Нет никакого повода для беспокойства, – спокойно, но твердо возразила ему Беатрис.
– Хорошо — неохотно согласился он, – я велю принести факелы, уже совсем стемнело.
***
Де Эспиноса неподвижно стоял в круге света от двух факелов, и мятущееся пламя бросало резкие тени на его лицо. Он не смотрел на Беатрис,и ее охватила грусть. Событий последних недель могло бы хватить на несколько лет размеренной и ничем не примечательный жизни девушки, и в этот миг ей было не до соблюдения приличий. Она спросила с пугающей ее саму немыслимой прямотой:
– Дон Мигель, что побудило вас к такому неожиданному и необдуманному шагу?
– А если я скажу, что ваша прелесть, сеньорита Сантана, вы не поверите мне?– помолчав, задал он встречный вопрос.
– Не поверю. К тому же вы не любите меня.
– Не будьте столь наивны. Для удачного брака нужно совсем другое. Любовь хороша для поэтов с их сонетами или для юнцов шестнадцати лет отроду. Да и те ее себе придумали, – жестко сказал дон Мигель. – Я ни тот, и ни другой, да и вы изволили заметить, что не являетесь «юным созданием».
Он и раньше заставлял Беатрис забыть о благоразумии своей язвительностью, а в эту минуту его высокомерный тон, и более того — слова, больно ранили ее.
– А как же ваши чувства к донье Арабелле? Или вы себе придумали эту любовь? – выпалила она.
Лицо де Эспиносы исказилось от ярости, он развернулся к Беатрис, и свет факелов был бессилен проникнуть в мрачную бездну его глаз.
– Кто посмел? – с глухой угрозой в голосе спросил он. – Кто назвал вам это имя?!
Беатрис отвечала ему бесстрашным и печальным взглядом.
– Вы сами. Не думаю, что наш брак можно было бы назвать удачным. Или вам нужны еще какие-то доводы?
Он не отвечал, продолжая яростно смотреть на нее. Тогда она спокойно добавила:
– Прощайте, дон Мигель, и будьте счастливы.
Глава 22
Не пристало гранду гоняться за строптивой девчонкой
«Черт меня дернул делать предложение и выставлять себя на посмешище!»
Проклятая лихорадка! И его болтливый язык! Тайна, которую он считал надежно погребенной в своем сердце, оказывается, стала достоянием гласности. Де Эспиноса опешил до такой степени, что позволил чувствам взять верх над собой. Но его ярость не испугала Беатрис.
Сначала миссис Блад, теперь сеньорита Сантана – обе были с ним дерзки и невоздержны на язык. Ну, донью Арабеллу можно понять, но эта девчонка казалась такой скромной и благовоспитанной...
Дон Мигель ворочался на ставшей вдруг неудобной постели. Сон не шел, и виной тому было уязвленная гордость, гнев и что там еще? Уж не хочет ли он признать, что его интересует эта женщина? Час от часу не легче. Утром все будет выглядеть в ином свете.
«Какого дьявола я торчал здесь столько времени?! — задавал он себе резонный вопрос. Его разум, взбудораженный безумным днем, будто стряхнул наконец тенета безразличия. — Раз уж я в состоянии совершать глупости, то путь до Санто-Доминго давно мне по силам...»
Де Эспиноса закрыл глаза и попытался сосредоточиться на своих делах, требующих скорейшего разрешения.
***
Небо уже начинало светлеть, когда де Эспиноса оставил бесплодные попытки продумать свои действия по прибытию в Санто-Доминго. И единственный вывод, к которому он пришел, касался вовсе не его проблем.
Есть что-то такое в сеньорите Сантана, из-за чего он не может отпустить ее. Он привык добиваться своегои не отступит и сейчас. Утром он еще раз и без гнева поговорит с своенравной дочерью алькальда. Решив так, дон Мигель сразу же крепко заснул, и поэтому не услышал раздавшихся сначала в доме, потом на улице шагов и негромких голосов. Затем за окнами зацокали копыта и простучали колеса кареты, увозившей Беатрис Сантана навстречу избранной ею судьбе.
Де Эспиноса проснулся, когда солнце еще только вставало, но прислушавшись, он понял, что в доме алькальда не спят. Ничего бы удивительного, здесь поднимались довольно рано, чтобы успеть завершитьдела до наступления жары, но в это утро все вскочили и вовсе ни свет ни заря. Он ощутил скорее любопытство, чем тревогу и, накинув камзол, вышел из комнаты.
Слуга алькальда чуть не налетел на него, неуклюже кланяясь на бегу и бормоча извинения. Де Эспиноса остановил его вопросом:
– Где сеньор Сантана, парень?
– Да как сеньориту Беатрис проводил, так и ушел к себе в кабинет. Знамо дело...
– Так сеньорита Сантана уехала? Когда?!
– На самом рассвете, сеньор.
Слуга говорил что-то еще, но дон Мигель уже быстро шел по коридору.
«Уехала! Да что она о себе возомнила! И почему, интересно, я бегу?»
Он распахнул дверь кабинета алькальда, и пригорюнившийся над бокалом вина Хуан Сантана изумленно воззрился на бесцеремонно ворвавшегося к нему гостя.
– Сеньор Сантана, – отрывисто произнес де Эспиноса. – По какой дороге поехала ваша дочь?
– Но... дон Мигель, что вы задумали? После вашего разговора Беатрис сказала мне, что вы осознали... ваше заблуждение, и что ваш брак с ней невозможен... Я был огорчен, но....