– В самом деле? – хмыкнул де Эспиноса, пристально глядя на него. – Раз ты уж заговорил об этом, тебе известно что-то еще.

– Только то, что сеньора де Эспиноса преисполнена доброты, вот и отец Амброзио во время воскресной мессы упомянул о вашей супруге, как о благочестивой женщине, не гнушающейся убогих, и которая «не убоится ни замарать богатых одежд своих, ни возложить персты свои на разверстые язвы страждущих» – так он сказал.

Судя по тому, что дон Мигель хмурился все сильнее, он не разделял восторгов своего духовника.

– А особенно сейчас, когда ваша супруга приняла такое деятельное участие в судьбе несчастного юноши...

– Какого еще юноши? – уже вовсе недовольно спросил дон Мигель.

– Того, что едва живым добрел до госпиталя. Отец Амброзио приводил этот пример в доказательство того, что надо всегда уповать на милость Всевышнего. Ведь это Он ниспослал несчастному спасение в лице доньи Беатрис. Она спрашивала у сеньора Рамиро рецепт его снадобий, разве она не говорила вам? И произошло чудо. Это было еще до вашего отплытия... Правда, когда я выходил из церкви, до меня долетел шепоток какого-то гнусного насмешника, дескать это все из-за того, что у юноши — лицо ангела, но разве...

– Довольно, – резко прервал его де Эспиноса. – Отправляйся в госпиталь, раз уж ты так хорошо осведомлен о местонахождении доньи Беатрис. Пусть возвращается немедленно.

***

Сидевший на кровати Донато при виде Беатрис смущенно улыбнулся: его до сих пор поражало, что знатная сеньора снизошла до такого бедняка, как он.

– Вижу, что скоро ты будешь отплясывать фанданго, – Беатрис рассмеялась. – Не смотри на меня так, право, я начинаю чувствовать, что мой земной путь закончен, и я являюсь тебе в видениях.

Юноша залился краской:

– Я буду ежедневно упоминать вас в молитвах, сеньора де Эспиноса.

Беатрис хотел ответить что-то шутливое, но заметив, что взгляд Донато устремлен куда-то поверх ее плеча, обернулась. На пороге стоял управляющийФернандо и, не мигая, смотрел на нее.

– Донья Беатрис, вас ищут, – скрипуче выговорил он. – Вернулся ваш супруг.

Беатрис не думала, что дон Мигель вернется так скоро и обрадовалась, и в то же время от мрачного взгляда Фернандо ей стало тревожно. Тем не менее, она спокойно сказала:

– Разве ты не знаешь, что я провожу эти часы в госпитале? – и немного иронично добавила: – Дон Мигель дал на то свое соизволение.

Ее колкость достигла цели: взгляд управляющего стал еще мрачнее.

– О да, дон Мигель дал свое соизволение, – пробормоталФернандо. – Вот только на что именно?

Бедный Донато испуганно смотрел то на Беатрис, то на надменного незнакомого сеньора:

– Сеньора де Эспиноса?

– Я проведаю тебя завтра, Донато, – ответила молодая женщина и вскинула голову, твердо глядя на Фернандо: – В твои полномочия не входит задаваться этим вопросом, Фернандо, не так ли? Ступай, я тоже уже иду.

– Дон Мигель сказал — немедленно, – на губах Фернандо появилась кривая усмешка. – Прошу вас, донья Беатрис. — Он преувеличенно учтиво поклонился ей и шагнул в сторону, всем своим видом показывая, что не намерен уходить без Беатрис.

***

У ворот госпиталя стояла карета. Фернандо махнул рукой слугам, ожидавшим сеньору де Эспиноса возле портшеза, а сам приглашающе открыл перед молодой женщиной дверцу кареты. Весь путь до дома прошел в молчании. В полуприкрытых морщинистыми веками глазах управляющего Беатрис чудилось злобное торжество. Дурные предчувствия охватили ее — Фернандо никогда особо не радовался ее появлению в жизни дона Мигеля, и с чего бы ему теперь торжествовать?

Брусчатка улицы под колесами кареты сменилась на ровные плиты внутреннего двора. С мягким толчком карета остановилась и соскочивший с запяток слуга распахнул дверцу и опустил откидную лесенку. Беатрис вышла и огляделась: мужа нигде не было видно.

– Где дон Мигель, Фернандо? – обернулась она к управляющему.

– Дон Мигель сказал, что будет ожидать вас в кабинете, – сухо ответил тот, и поклонившись, направился в сторону бокового входа.

Беатрисрастеряно проводила его взглядом: что же такого могло случиться, чтобы управляющий в открытую выказывал ей свою враждебность?

***

– Дон Мигель, рада, что вы вернулись так быстро. Все ли было благополучно?

Муж стоял к ней спиной и не обернулся при звуке ее голоса.

– Рады? – саркастично переспросил он. – Разве я не оторвал вас от дела, куда более занимательного, чем постоянное ожидание супруга, который то в море, то занят?

– Я не понимаю...

– Прекрасно понимаете, донья Беатрис! – он круто развернулся к Беатрис, и у нее сжалось сердце при виде его искаженного от гнева лица. – Я дал вам достаточно свободы, взамен же потребовал лишь двух вещей: вашей преданности и чтобы вы были достойны моего имени!

– Но что случилось? – воскликнула Беатрис.

– Вы все еще не понимаете? – де Эспиноса шагнул к ней и с издевкой в голосе сказал: – Что вы можете сказать о подобным ангелу юноше, к которому вы проявляете столь глубокое сочувствие, что об этом уже говорят в городе?

– Дон Мигель, бедный мальчик был при смерти, – Беатрис стиснула руки, пытаясь сохранить остатки самообладания. – И я попросила о помощи доктора Рамиро...

– А я ясно дал вам понять, что ваше участие в делах госпиталя ограничится лишь благотворительностью!

– Признаю, что я в чем-то вышла за установленные вами рамки...

– В чем-то?! Я не потерплю, чтобы мое имя стало пищей для досужих сплетен!

Беатриссобралась с духом и смело встретила гневный взгляд мужа:

– Я не сделала ничего, что могло бы бросить тень на имя де Эспиноса!

– Вы злоупотребили моим доверием и данной вам свободой! – в голосе дона Мигеля клокотала едва сдерживаемая ярость. – С этой минуты вы останетесь в своих покоях. Я подумаю, как с вами поступить.

Задыхаясь от обиды и возмущения, Беатрис отступила к двери и молча вышла из кабинета.

По-видимому, слуги уже знали о ссоре, потому что огромный дом как будто вымер, и она дошла до своих комнат, никого не встретив.

***

Испуганная Лусия несколько раз подходила и спрашивала, не нужно ли Беатрисчего-либо, но та качала головой. Она отказалась от ужина и до позднего вечера просидела в кресле возле окна. Они с мужем ни разу не ссорились, и его несправедливые слова жгли ее. Как же так? Почему?