— Неправда, — отвечаю я, но не очень убедительно. Я слишком пуста внутри, чтобы возражать.

— Правда, — говорит беззлобно, задумчиво. — Трэвис в детстве просил пересказывать ему твои небылицы. Он хотел знать, что поведала тебе мама, а Гарри вечно расспрашивал, что ты любишь и не любишь. И так каждый день. «Что знает Мэри, чего хочет Мэри?..»

— Прости, — говорю я, не зная, что еще сказать.

Кэсс пожимает плечами:

— Я не поссориться с тобой пытаюсь. Я просто хочу, чтобы ты меня поняла. Поняла, почему я изменилась, почему мы все изменились. Наверно, я хочу снова быть твоей лучшей подругой, но это невозможно, пока я злюсь на тебя, а ты делаешь вид, что меня не существует.

— Я никогда не делала вид, что тебя не существует.

Кэсс едва слышно смеется:

— Я ни в чем тебя не упрекаю, но ведь раньше я была для тебя на первом месте, важнее всех остальных. А потом все изменилось. Я не только потеряла Гарри и Трэвиса, я потеряла и свою лучшую подругу. Еще до вторжения Нечестивых. Но потом я нашла Джейкоба, и все встало на свои места. Он теперь смысл моей жизни…

Я по-прежнему не знаю, что ей сказать.

— Наверно, я хочу тебя простить. Знай, что Гарри, Трэвис и все остальное больше не имеют для меня никакого значения. Главное, это Джейкоб. Я хочу, чтобы он жил полной жизнью, вырос и нашел свое место в мире. Джейкоб мне как сын, а я ведь с детства только и мечтала, что о семье. — Она пожимает плечами. — Все прочее кажется мне теперь бессмысленным. Пустой тратой чувств и сил.

Я ложусь на платформу, ощущая спиной приятное тепло прогретых на солнце досок. По синему небу ползут пушистые белые облака, размеренно и неторопливо, словно на земле под ними ничего не изменилось. Словно наш мир не полон смерти, разложения и боли.

— Знаешь, надежды уже почти не осталось, и сейчас самое время попытаться хоть что-то исправить, — говорит Кэсс.

— Надежда еще есть. Вы же придумали план. — Я пытаюсь угадывать в облаках очертания каких-нибудь зверей или фигур, но ничего не вижу.

Она снова смеется:

— Ты про план дождаться зимы и попробовать проскользнуть мимо Нечестивых к забору? Вряд ли из этого что-нибудь получится. Думаю, тогда нам и придет конец.

Кэсс, моя подруга детства, никогда не была столь прагматична. Этот мир изменил нас всех, застал врасплох и вынудил принимать ужасные решения.

— И все же моя надежда, моя мечта увидеть океан не умерла, — говорю я.

— Так я и думала. Но ты должна отдавать себе отчет: если мне придется выбирать между безопасностью Джейкоба и твоей мечтой об океане, я выберу Джейкоба.

— Знаю, — говорю я. А через несколько секунд добавляю: — Из тебя получилась прекрасная мать, Кэсс.

Мне хочется сказать, что когда-нибудь мы обязательно выберемся отсюда и найдем безопасное место, где она выйдет замуж и заведет большую семью. Но ничего такого я не говорю. Вместо этого я предлагаю Кэсс вместе со мной поглазеть на облака, и весь день мы разглядываем небо, словно ничего страшного вокруг не происходит и никогда не произойдет.

— Пожар!

Я просыпаюсь и лихорадочно пытаюсь нащупать рядом с собой Трэвиса или Гарри, хоть кого-нибудь. Но я совершенно одна, и каждый вдох огнем обжигает легкие, пока я пытаюсь сообразить, что вырвало меня из тяжелого забытья.

— Пожар!

Опять это слово. В дверях появляется мой брат с Джейкобом на плече. Только тут я сознаю, что все вокруг подернуто пеленой дыма, и начинаю кашлять.

— Мэри, быстрей! — кричит мне Джед и убегает, взметая за собой дым. Он тревожно клубится, словно бы тоже разбуженный ночной суматохой.

Прижав ко рту подол ночной рубашки, я встаю с постели и начинаю осторожно продвигаться к двери, пытаясь ни во что не врезаться. Когда я подхожу ближе, кто-то хватает меня за руку и выдергивает на свежий воздух. Не успеваю я толком сориентироваться, как меня уже тащат по платформам к тому месту, где собрались все остальные.

Спиной я чувствую жаркое дыхание голодного пламени, стремительно пожирающего наше укрытие. Оно разгорается все ярче, набрасываясь на дома, запасы еды и ветви деревьев.

Все столпились на краю платформы, где мы с Кэсс днем разглядывали облака. Она пытается удержать на месте Джейкоба, который весь дрожит, хнычет и без конца извиняется. Джед, Гарри и Трэвис стоят с закатанными рукавами, на лбу у всех блестят капли пота.

Треск сухого воздуха заглушает стоны Нечестивых под нами.

Мы оказались в ловушке — причем смертельной. Под нами деревня с толпящимися то тут, то там Нечестивыми, а позади — огонь, постепенно охватывающий все новые платформы.

Время от времени горящие обломки падают на Нечестивых, и те превращаются в ходячие факелы, разнося пламя по деревенским постройкам.

— Может, все Нечестивые сгорят и нам удастся сбежать? — спрашивает Кэсс, упершись подбородком в голову дрожащего Джейкоба.

Мужчины ей не отвечают. Они стоят абсолютно неподвижно, как будто любое действие слишком рискованно. На правой руке Джеда я замечаю россыпь волдырей.

Наш мир заполнен жаром и светом, поэтому, когда Трэвис заговаривает, его слов почти не слышно:

— Кто-то должен добраться до ворот и привязать канат, чтобы остальные могли спуститься на тропу.

Кэсс сжимает Джейкоба и закрывает ему уши. Гарри и Джед кивают.

— Только не ты, — говорит Гарри Трэвису. — У тебя нога больная.

Я прокручиваю его слова в голове, пытаясь расслышать в них упрек, но напрасно.

— Могу я… — выдавливаю шепотом.

Я жду возражений — молю Бога, чтобы их услышать, и несколько ударов сердца спустя слышу простой и прямой отказ:

— Нет. Пойдет либо Джед, либо я.

Джед и Гарри не смотрят на друг на друга, молча решая, кому пожертвовать жизнью ради остальных.

— Хотя бы принесу канат, — бормочет Трэвис и уходит на другой край платформы, навстречу пламени, которое с каждой секундой бушует все ближе и ближе.

Джед кладет руку на плечо Гарри, Гарри обнимает Джеда за талию, и они вместе отходят подальше от нас, склонив головы.

Со стороны может показаться, будто они молятся. Внезапно меня охватывает уверенность, что это я во всем виновата — ведь я давным-давно перестала верить в Бога. И если сейчас я откажусь от океана, откажусь от Трэвиса, откажусь от всего, что стояло между мной и Господом, быть может, тогда он смилостивится?

И спасет нас. Спасет их.

Трэвис обходит Джеда с Гарри и неуклюже опускается на колени у края платформы, который ближе всего к Лесу Рук и Зубов и к тропе, нашему единственному шансу на спасение.

Я подползаю ближе и помогаю ему завязывать узлы.

— Не понимаю, как мы туда переберемся, — говорю я. Пальцы дрожат и не слушаются.

— Так же, как мы перебрались сюда. Только сначала кто-то должен сбегать к воротам и привязать канат.

Трэвис кладет ладони мне на руки — такое знакомое и приятное тепло…

— Мэри, наша жизнь в том доме…

Это был мой мир. Моя мечта, моя правда. Мой океан.

В его глазах я вижу множество слов, которые так и просятся наружу, но вслух Трэвис произносит лишь:

— Прости, что не смог тебя защитить.

Он проводит пальцем по моим губам, встает и относит канат Гарри и Джеду, чтобы те начали готовиться к последнему броску через деревню.

Мои ноги подгибаются, я падаю на платформу, и в этот самый миг мимо меня проносится хромая тень.

Тень отталкивается от края платформы, перелетает через скопление Нечестивых прямо под нами, ударяется оземь и кубарем катится дальше. В каждой руке у Трэвиса по ножу, клинки мерцают в свете пламени.

Он приходит в себя, встает и начинает ковылять к Лесу, к воротам и заветной тропе. Моя пестрая веревка из платьев, повязанная вокруг его талии, волочится следом.

Нечестивые не сразу замечают его присутствие, но вскоре устремляются за ним: голодные, неумолимые.

— НЕ-Е-ЕТ! — кричу я, хватаясь за край платформы, словно хочу взять плетеную веревку и втащить Трэвиса обратно.