Черная овчарка вдруг вскочила, вздыбила шерсть. Эмма тотчас соскочила с камня, кинулась к одежде, торопливо оделась. Нет, ее Дала, как звали собаку, по-прежнему спокойно лежит на траве, высунув красный язык. Эмма, склонившись, застегнула ремешки сандалий и стала сушить на солнце волосы, расчесывая их рукой.

Она еще не собиралась уходить. Весь склон по бокам от водопада пестрел травами, и она стала собирать их. Здесь были целые заросли мать-и-мачехи, мяты, спорыша, медвежьего уха. Эмма опустилась прямо на траву, положила на колени сорванные цветы и стала перебирать их, укладывая в корзину.

Было удивительно тихо, только в траве трещали кузнечики да шумела, сбегая по уступам, вода. Где-то рядом вспорхнула птица, пролетела бесшумно и, опустившись на камень, стала пить, запрокидывая головку. Эмма сидела умиротворенная и расслабленная, наслаждалась этой тишиной. Ее распущенные волосы просохли, и ей стало жарко под ними.

Дала вдруг подняла голову и в следующий миг, вскочив, кинулась в лес. Эмме было так хорошо и покойно, что она не придала этому значения и продолжала перебирать цветы, решив, что ее собака учуяла какую-то зверюшку. Однако вскоре громкий лай собаки перешел в ласковое поскуливание, и из-за темных стволов елей внизу показался Тьерри.

Пока он поднимался по склону, дурачась с собакой, Эмма наблюдала за ними, заслонясь рукой от солнца. Тьерри, по обыкновению отлынивая от работы, ушел в лес. За плечом его висел лук, но колчаны наполнены стрелами, и было ясно, что он не очень-то утруждал себя, выслеживая зверя. Эмма вдруг ощутила нежный трепет в груди. Сейчас, играя с собакой и по-мальчишески смеясь, Тьерри был так хорош собой!.. Его смоляные волосы растрепались и легкомысленными прядями спадали на светлые глаза. Он загорел, и белозубая улыбка казалась еще ослепительнее на смуглом лице. Одет он был просто: в тунику из домотканого сукна и просторные штаны из той же материи, стянутые в щиколотках переплетенными ремнями. Талию его обвивал ремешок кожаного плетения, и почти до него туника была расшнурована, открывая крепкую мускулистую грудь.

У Эммы вдруг забилось сердце. Захотелось коснуться ладонью этих твердых мышц, ощутить их тепло. Она поспешно отвернулась, боясь, что выдаст себя. Но Тьерри беспечно разлегся рядом на траве, болтая без умолку. В селении монастыря сейчас самая сенокосная страда, а он еще до рассвета улизнул в лес с луком. Дичь ему, как всегда, не попалась. Да, неважный из него охотник. Зато он встретил ее, а это получше, чем вспугнуть стадо оленей или подстрелить перепела. И где – возле самого водопада Лесных Эльфов, как называют это место местные жители. Говорят, утром и вечером в брызгах воды здесь можно увидеть танцующие силуэты маленьких хозяев леса.

– Замолчи, Тьерри! Разве можно поминать в такой глуши лесные божества?

– А где их еще поминать? Уж не в церкви ли?

Эмма окинула взглядом лес. Было тихо, пахло нагретой солнцем хвоей, но порой она не могла отделаться от ощущения, что из сумрака под елями за ней кто-то наблюдает. Глупости! Вон Дала лежит спокойно, да и чего ей опасаться, если рядом Тьерри? Сильный, отчаянный Тьерри. Она окинула взглядом всю его крепкую, ладную фигуру, сильные плечи, взглянула в живые блестящие глаза.

А он вдруг подсел ближе, взял в руку одну из ее распушившихся после купания прядей.

– Сдается мне, приди я немного раньше, мог бы увидеть не эльфов, а русалку, прекрасную нагую русалку, плескавшуюся в воде.

Она, смеясь, оттолкнула юношу.

– Ты бесстыжий. Мне следует благодарить лесных духов, что они так долго кружили тебя по лесу и дали мне возможность побыть одной.

Тьерри точно не слышал, что она говорила. Был он какой-то странный, на редкость серьезный, напряженный. Опять он поймал ее блестящую на солнце прядь, прижался к ней щекой, коснулся губами.

– Ваши волосы пахнут свежестью.

И опять Эмму оглушил стук собственного сердца. Она видела затаенный огонь в глубине его серо-голубых глаз, слышала неровное дыхание. Так случалось и раньше, когда Тьерри находился рядом, но она еще ни разу не видела такой призывной мольбы в его взоре. И никогда еще не была так расположена внять этой мольбе.

Но совладала с собой.

– У тебя заманчивые, греховные глаза, Тьерри. Да, именно греховные. Ибо ты смотришь на меня сейчас совсем не так, как брату положено глядеть на сестру.

Тьерри вдруг беспечно рассмеялся.

– О, клянусь всеми духами леса! И признаюсь, что никогда и не думал, что мы состоим в кровном родстве.

– Тьерри! – возмутилась Эмма, но больше с деланной обидой, нежели всерьез. – Разве ты не знаешь, кто твой отец? – И добавила, отводя глаза: – И мой тоже.

Но он продолжал смеяться.

– Даже если вы поклянетесь всеми святыми, что вы родня воину Эврару, я и тогда не поверю. Я наблюдал ваши отношения, когда господин Белого Колодца был здесь. И готов в доказательство взять в руки каленое железо, что между вами столько же родства, как между мной и Далой, к примеру.

И, схватив собаку за морду, он чмокнул ее в нос и тут же был повален ею, когда она радостно принялась его облизывать.

Эмма предпочла отшучиваться.

– Видишь, Дала признает тебя за своего.

Но Тьерри неожиданно стал серьезен. Оттолкнув овчарку, он умостился у ног Эммы.

– Некоторые – Бруно, к примеру, – поговаривают даже, что вы совсем не дочь Эврару, а… его женщина.

– О нет! – даже ужаснулась Эмма. И стала кричать, что только такой распутник, как Бруно, мог распускать о ней подобные толки.

Но Тьерри даже заступился за старосту.

– Но подумайте, госпожа: Эврар привозит в свою усадьбу дивно красивую женщину, которая к тому же еще беременна. «Дочь», – сообщает он. Но вы похожи на него не более, чем вон та ель на струю в водопаде Эльфов. Да вы и сами, упоминая Эврара, ни разу не обмолвились о нем как об отце.

– Моя Герлок не от Эврара! – стукнула кулачком по земле Эмма.

– Но и не внучка ему, – улыбнулся Тьерри. Его словно забавляла горячность «сестры». А потом он добавил уже серьезно, но с каким-то болезненным напряжением: – Поклянитесь мне тогда, что вы дитя господина из Белого Колодца! Скажите мне это – и я тотчас уйду.

Эмма давно поняла, что Тьерри уверен, что они не брат и сестра. Да и не только он. Но сейчас незаконнорожденный сын Меченого ждал от нее подтверждения этого. Ему требовалось только одно слово, но она не могла решиться солгать. Да и не хотела. И она смешалась под напряженным взглядом Тьерри, а потом опустила ресницы, и на щеках ее появились ямочки.

А Тьерри вдруг склонился к ее ноге и нежно коснулся губами ее щиколотки. Но, когда Эмма попыталась вырваться, он не отпустил ее.

– Так вы мне не сестра?

Она медленно отрицательно покачала головой. Попыталась вырваться, но слабо, без желания.

«Господи, дай мне силы уйти! Я совершу глупость, если поддамся ему. Потом я буду сожалеть».

Она не двинулась с места. А Тьерри, все так же не поднимаясь, взял ее ногу в ладони и осторожно целовал губами каждый палец, и от прикосновений жарких губ Эмма слабела. Чувствовала, как от ласки Тьерри по ногам пошло тепло, как разлилось в низу живота, поднялось к сердцу. И она задрожала. Нет, она словно бы мелко вибрировала, не в силах отвести от склоненной черноволосой головы внизу туманного взгляда. И она не воспротивилась, когда его рука медленно подняла подол ее платья до колена, и губы Тьерри стали скользить вверх, поцелуи стали жадными, обжигающими, покоряющими… И, словно обессилев, она откинулась на траву, раскинув руки.

Что его руки делали с ней!.. Что его губы делали с ней!.. Казалось, она отзывается каждой своей клеточкой на эти прикосновения, и когда его силуэт возник над ней, заслоняя солнце, она сама обняла его, сама открыла губы навстречу его поцелую. Как давно ее никто не целовал! И Эмма отвечала на поцелуй Тьерри, уже не думая, что он простой виллан. О, как упоителен был этот поцелуй!

Тьерри играл ее губами, обводил языком их контуры, нежно обхватывал их ртом. И Эмма отвечала ему со страстью, которая так давно была запрятана глубоко в ней и теперь радостно рвалась наружу, делая ее свободной и раскованной. И она сама нетерпеливо сорвала с него тунику, ее ладони скользили по его теплой гладкой коже. Она задыхалась, когда он расшнуровал ее платье, стал покрывать поцелуями полушария ее груди, не спеша ласкал. И Эмму словно закружил бурный водоворот, уносил, сметая все на своем пути.