Василиса домыла посуду и вышла на крыльцо. Августовское солнце мягко пригревало, и семнадцатилетняя девушка с наслаждением подставила лицо под ласковые лучи. Села на ступеньки и замерла, тоскливо рассматривая знакомый с раннего детства двор. Сердце сжалось, к глазам подступали злые слезы: неужели через день-другой она всего этого не увидит?

Растущие под окнами яркие осенние хризантемы; пышные кусты сирени, служащие границей участка; шиповник у крыльца; пламенеющие над дровяным сарайчиком гроздья рябины…

Василиса вытерла мокрые щеки: когда-то она сама принесла из леса хрупкие саженцы рябины. И сирень посадила, и шиповник, и цветы. И сама за ними ухаживала. Теперь же придется расстаться с ними. Надолго.

Отца и младшей сестры сейчас нет, никто не мешает подумать и решить наконец — ехать или не ехать в город. Василиса до сих пор колебалась.

Конечно, она прекрасно понимала: здесь делать нечего. Окончила школу, пора подумать о будущем, не она первая, не она последняя расстается с домом. Почти все выпускники крошечной школы уезжали в «большой» мир, работы в лесничестве на всех не хватало. И мама хотела, чтобы она, Василиса, получила высшее образование.

Василиса непроизвольно оглянулась, будто могла сквозь дверь увидеть большую фотографию под стеклом. На ней совсем юная мама — только-только вышла замуж — весело улыбается, и глаза ее полны ожиданием счастья.

Синие-синие глаза, удивительно яркие.

Лельке повезло, ей такие же глаза достались. Мамины. А у нее, у Василисы, светло-карие, почти желтые.

Мало ей рыжих волос!

Василиса досадливо поморщилась: мама никогда не верила, что в местной школе ее девочки смогут получить нужное образование. Особенно сейчас, когда в старших классах должна изучаться информатика, а в их лесничестве нет ни одного компьютера.

Да и преподавать некому, если уж честно. Ни книг нужных в маленькой библиотеке, ни справочников.

Уже заболев, мама настояла, чтобы отец съездил в город, купил спутниковую антенну и компьютер. Она даже заставила его продать старинную брошь, сохранившуюся в семье невесть с каких времен. И специалиста папа из города привез, тот помог подключиться к Интернету.

Василиса снова сморгнула непрошеные слезы: институт — это, конечно, неплохо. Но жить несколько лет в чужой семье? В незнакомом городе? Пять лет, по сути, не видеть родные леса и чистой веселой речушки Росной? Не собирать ягоды, грибы, забыть об охоте и рыбалке? Бросить отца и Лельку?

Девушка удрученно покачала головой: еще неизвестно, смогут ли они без нее. Все-таки в последнее время она заменяла Лельке мать, да и хозяйство на ней, отец почти дома не бывает, он же лесник.

Василиса нежно коснулась пальцем колючей ветки шиповника, разросшегося прямо у крыльца, и помрачнела: ее волновали не только отец с Лелькой. Как она сама будет чувствовать себя в городе? В жизни никуда не ездила дальше райцентра.

Василиса вытерла повлажневшие ладони о футболку.

Папа говорил: людей в городе — тьма. Как деревьев в лесу. Или муравьев в самом большом муравейнике. А если верить компьютеру, то в Петербурге живут несколько миллионов человек, настоящий кошмар, в голове не укладывается…

У них в деревне всего шестнадцать семей, и Василиса никогда не считала, что это мало. Почти под сотню человек выходит. Здесь все друг друга знают.

В городе же, по словам папы, все совершенно по-другому. Даже люди, живущие в одном доме, частенько не здороваются. Могут и в лица соседей не знать. Странно в городе.

Василиса нервно одернула себя: глупо так настраиваться. И заранее пугать себя. Тем более жить придется не у чужих людей, а у родной тетки, сестры умершей матери. И Санкт-Петербург не самый плохой город в мире.

Василиса угрюмо улыбнулась: бабушка оставила на ее имя комнату в коммунальной квартире, пусть небольшую, но все же…

Она уже несколько лет пустует, тетка писала — необходимо делать ремонт. И звала к себе: мол, Василисе для начала нужно адаптироваться, лесничество — это не многомиллионный город. Мол, поживет у них, а потом, года через два-три, если очень захочет самостоятельности…

На голову опустился слегка тронутый позолотой березовый лист, и Василиса нервно вздрогнула: интересно, как ее встретят? Письма — письмами, а жизнь — жизнью. У тетки и своих детей двое, зачем ей лишняя головная боль?

Василиса сердито фыркнула: да еще гостья из такой глухомани! Наверняка тетка думает — совершенный дичок приедет.

И вдруг рассердилась: ну и не ошибается! Она, Василиса, действительно дичок. Подумаешь!

Василиса бросила угрюмый взгляд на проселочную дорогу, петляющую среди пышно разросшегося орешника. Других изб с крыльца и не разглядеть, крыши теряются в густой листве.

Где-то лениво залаяла собака и тут же подавилась собственной зевотой. Ветер принес с болот звук выстрела, кто-то из соседей бил уток. С реки тянуло прохладной свежестью.

«И чем плохо у нас? — грустно подумала девушка. — Компьютер есть, в Интернете можно найти все, что угодно, я бы запросто могла учиться экстерном, так нет, папа против…»

Василиса неприязненно вспомнила старую преподавательницу математики — уговорила-таки отца! Убедила, что старшей дочери нужно обязательно учиться в институте. Грех, мол, такой талантище в землю зарывать.

Это про нее, Василису! И с чего Людмила Иннокентьевна взяла только?! Если бы не Интернет…

На плечо Василисы с размаха шлепнулась бесцеремонная Кара. Девушка вздрогнула от неожиданности и вскрикнула:

— Опять ты со своими когтями! Тысячи раз говорила — я не насест! Прямо как медом тебе намазано.

Она стащила слепо жмурящуюся на солнце сову. Пристроила на коленях и привычно проворчала:

— Спать днем положено, ясно, нет? Ты же ночная тварь!

Кара не возражала. Василиса перебирала перья доверчиво жмущейся к ней птицы и грустно говорила:

— Придется тебе в лес вернуться. Мышей, правда, и здесь хватает, в сарае их полно, да без меня тут делать нечего. Запросто снова подстрелят. — Она погладила птицу. — Думаешь, кто-то возиться с тобой захочет? Вот уж нет. Ты, дорогуша, не та птаха. Не любят тебя. И мне сколько раз влетало, и папе, что подобрали да вылечили. Хорошо — в деревне никто за это время не умер…

Кара недовольно запыхтела. Нахохлилась, напыжилась, стала похожа на шар.

— Ладно-ладно. — Василиса усмехнулась. — Сама знаю, что глупости. Но ведь не докажешь. Темной птицей тебя считают, колдовской. Мол, хуже черной кошки…

Василиса занесла сову в сарай, где хранилось сено. Стряхнула с руки и расстроенно сообщила:

— Уезжаю я скоро, Кара. Далеко уезжаю. И надолго.

Кара сделала круг над ее головой и хрипло закричала.

— Может, в самом деле тебе лучше в лес податься? Папа с Лелькой не выгонят, понятно, но и защитить не смогут. — Василиса тяжело вздохнула и неохотно признала: — Меня-то здесь побаиваются, сама знаешь…

— Васька, ты где? Папа тебе билет купил! На поезд! На завтра!

Взъерошенная Лелька пулей влетела в кухню и возбужденно заплясала вокруг застывшей старшей сестры.

— Представляешь? Завтра в город поедешь! Поездом! Настоящим! Счастливая какая! И место, папа сказал, хорошее, нижнее! Значит, получается, и верхнее есть, да? Это как? — скороговоркой сыпала Лелька.

Василиса положила ложку на стол и вопросительно подняла глаза на отца.

— Купил, Вася, купил. — Прихрамывая сильнее обычного, отец подошел к столу. Неловко сел и виновато улыбнулся.

Василиса не смогла ответить улыбкой. Лицо ее горело от волнения, сердце сбоило, в висках стучало. Больше всего хотелось убежать в свою комнату и запереть дверь.

А еще лучше — в лес.

Чтобы никого не видеть и не слышать!

— Чего уж теперь. Ехать так ехать. Решили же. Пойми, я матери обещал, что выучу тебя. — Отец сгорбился, отошел к окну. Махнул рукой и глухо пробормотал: — Знаешь ведь, не по ней жизнь здесь была. Глушь, мол. Из-за меня мирилась.