Девушка поймала удивленный взгляд медсестры и одними губами сообщила:

— Там посетитель.

Лидия Николаевна сморщила лоб, пытаясь понять. Потом кивнула и громко прошептала:

— Знаю, отец.

— Отец?!

— Ну да, — пожала плечами медсестра. — Он почти каждый день приходит, вот только в палату раньше не заглядывал, обычно сразу шел к врачу…

Василиса негодующе покосилась на дверь: так разговаривать с собственным отцом?!

— Я подожду, — пробормотала Василиса.

— Конечно, жди, — ободряюще улыбнулась Лидия Николаевна.

Она снова уткнулась носом в толстый глянцевый журнал, и Василиса с облегчением поняла, что Лидии Николаевне не слышно злого голоса Кирилла. Отсюда и Василиса слов не разбирала, только интонацию…

Василиса порадовалась, что ни Кирилл, ни его отец не заметили ее, когда она приоткрыла дверь. Рокотову могло не понравиться, что Василиса сует нос не в свои дела.

Кирилл никогда не упоминал об отце, говорил исключительно о матери. Василиса раньше не сомневалась: отца у Рокотова нет. Развелись, умер, уехал куда-нибудь на Крайний Север или в Америку, просто не было, Кирилл его и не видел…

Оказывается, есть!

И Рокотов буквально ненавидит отца за что-то.

Василиса непроизвольно поежилась: она раньше не слышала в голосе Кирилла такой злости, такого неприятия, такого холода. Интересно, что нужно сделать, чтобы тебя настолько ненавидел собственный сын?

Василиса почему-то совсем не удивилась, когда из палаты вышел Евгений Наумович, наверное, была к этому готова. Она лишь плотнее вжалась в стену, стараясь слиться с ней, только бы дядя Женя не заметил ее в коридоре.

Уж очень он казался… нет, не несчастным, скорее угрюмым. Шел ссутулившись, мрачно о чем-то размышляя, как-то сразу постарев, осунувшись и даже потеряв в росте. И выглядел он сейчас не на свои сорок четыре года, а на все сто сорок четыре.

Василиса смотрела на него из-за стеклянного шкафа, медицинские пузырьки странно искажали фигуру Евгения Наумовича, девушке казалось, что она видит сон.

Лидии Николаевне тоже что-то не понравилось. Она привстала со стула и негромко окликнула посетителя:

— У вас все в порядке?

Дядя Женя вздрогнул и обернулся. Виновато улыбнулся и еле слышно пробормотал:

— Да-да, все хорошо. Это я так… о своем.

Он почти бежал прочь, а Василиса сочувственно смотрела вслед. Она жалела Евгения Наумовича всем сердцем и злилась на Кирилла: как он мог?! Дядя Женя такой мягкий, такой добрый, такой щедрый, внимательный…

Кирилл едва сдерживался, до того хотелось избавиться от капельниц. Они мешали ему, приговаривая к неподвижности, не давали полноценно отдыхать, он чувствовал себя связанным по рукам и ногам.

К тому же Кирилла трясло от волнения и злости, он никак не мог успокоиться после прихода этого… этого… этого типа, так называемого отца по крови.

Папочка, чтоб его!

Пришел навестить сыночка, наконец-то спохватился. Кирилл тут уже третью неделю лежит, а до Колядина только что дошло.

Наверняка мать уговорила его, чтобы навестил «сына», никак не поверит, что Кирилл не нуждается в отцовском внимании. Он давно не мальчишка, черт возьми, да и мальчишкой не нуждался, если честно, к чему ему объедки с чужого стола…

Кирилл мрачно усмехнулся: он впервые откровенно высказался. Теперь папенька знает, что старший сын о нем думает, наконец-то Колядин перестанет таскаться к ним в дом, мать, правда, жалко, но какого черта…

Кирилла передернуло от отвращения к самому себе, и он глухо замычал от боли: заштопанное тело ныло так, будто нож Бекмуратова все еще оставался в нем, любое самое малое движение заставляло стискивать зубы — не орать же в полный голос, пугая медперсонал, ту же добрейшую Лидию Николаевну…

И что он так разошелся? Молчал ради матери столько лет, а сегодня сорвался, как нервная барышня, уж слишком взбесили встревоженная физиономия Колядина и его сочувственные расспросы о здоровье — да какое ему дело?!

Кирилл поморщился, вспоминая беспомощное лицо отца. Колядин даже не пытался возражать или оправдываться, принимая оскорбления как должное. Этот невозможный тип еще и успокаивал Кирилла — мол, ему нельзя сейчас волноваться!

Смешно — Рокотов чувствовал себя последним подлецом, но не мог остановиться. И из-за этого еще больше ненавидел отца.

Проклятый Колядин вел себя так, что по всему выходило — Кирилл бил лежачего. Бил, испытывая прямо-таки садистское наслаждение.

Кирилл всегда считал, что на такое способны только такие подонки, как Рустам. Получается, он ничуть не лучше.

Кирилл посмотрел на принесенный матерью будильник и с досадой подумал, что Василиса сегодня опаздывает. Обычно она всегда прибегала к десяти, едва наступали приемные часы, а сейчас почти одиннадцать. Или решила, что Кирилл уже достаточно здоров и в ее опеке не нуждается?

Кирилл угрюмо усмехнулся — впрочем, хорошо, что малышка где-то задержалась. Не хватало, чтоб она застала безобразную сцену с отцом, вернее, с Колядиным, какой он отец, смешно просто…

Кирилл вздрогнул от неожиданности, с таким грохотом распахнулась дверь, и тут же зашипел от боли — любое движение напоминало о недавних событиях.

Кирилл с коротким смешком подумал, что Василиса выбивает из его головы последние связные мысли. Он, Кирилл Евгеньевич Рокотов, вполне взрослый и состоявшийся человек, таращится на рыжую девчонку, как трехлетка на воздушный шарик. Вожделенно и благоговейно, желая и страшась дотронуться — а вдруг…

Кирилл изумленно отметил пылающее лицо посетительницы, горящие гневом глаза — снова одно золото! — и судорожно стиснутые кулачки.

Спросить, что случилось, он не успел. Гостья пинком отшвырнула с пути стул и разъяренно прошипела:

— Как ты мог?!

Стараясь сохранить серьезность, Кирилл отозвался:

— Мог — что?

— Притворяешься?! — Василиса топнула.

— Тебе говорили, что ты прекрасна в гневе?

— Не превращайся в шута! Я спросила: как ты мог так разговаривать с моим дядей Женей?!

— С кем? С каким еще дядей… ах да! — значит, с дядей… ты его только что видела…

— Вот именно! И заметь — успела услышать, как ты на него орал!

— Тебе родители в детстве не объясняли, что подслушивать под дверью некрасиво?

— Я не подслушивала!

— Да-а?

— Просто подошла к палате и… нечаянно услышала тебя. Заметь — не дядю Женю, а именно тебя, потому что ты бессовестно кричал — нет, орал! — на… хорошего человека!

— Бессовестно, значит?

— Да, бессовестно! А еще — по-хамски, нагло, беспардонно, невежливо, невоспитанно…

— Какой богатый словарный запас, впрочем, я тебе это уже говорил…

— Тебе не стыдно?!

— Послушай, малышка…

— Я не малышка! Мне скоро восемнадцать, чтоб ты знал!

— Соболезную — почти старость…

— Клоун!

Василиса в сердцах швырнула на пол пакет с апельсинами. Тонкий полиэтилен лопнул, и оранжевые пупырчатые шарики весело раскатились в разные стороны.

Кирилл рассмеялся. Василиса оглянулась — к счастью, Лидия Николаевна по-прежнему сидела за столом, занятая своим журналом.

Василиса аккуратно прикрыла дверь и с тяжелым вздохом принялась собирать апельсины.

Не дождавшись продолжения занимательного скандала, Кирилл примирительно заметил:

— Твой дядя Женя по совместительству…

— Знаю, твой отец!

— Ты даже это услышала?

— Да. Но это не дает тебе права…

— Крошка, да что ты понимаешь?! Дает не дает… Василиса подняла закатившийся под кровать апельсин и гневно выпалила:

— Я не крошка! А ты просто хам, настоящее быдло, раз позволяешь себе так разговаривать с собственным отцом!

Раскрасневшееся личико Василисы оказалось слишком близко, Кирилл едва не утонул в огромных светлых глазах, опушенных густыми рыжеватыми ресницами. На него так знакомо пахнуло лесом, солнцем, летом…

— Дядя Женя вышел от тебя еле живой, я видела! — обвиняюще крикнула Василиса, глядя в упор.