— Месье Рено, может быть, вы пересмотрите свое решение? Ведь если мы задержимся в пути, люди еще долго не смогут узнать правду, и это принесет им ненужные страдания. Кроме того, мы должны как можно скорее предстать перед губернатором Нового Орлеана, чтобы нам компенсировали потерянное имущество.

— Имущество? — с усмешкой спросил Рено.

— Конечно! Ведь мы потеряли все, что имели, лишившись крова и безопасности.

— Ваша безопасность зависит только от вас самих.

Элиз вспыхнула.

— Если вы имеете в виду меня, мое тело… — начала она голосом, полным гнева.

— Нет, — отрезал Рено, сделав энергичный жест рукой.

Элиз нечего было возразить. Она верила ему, но понимала, что дальнейшие уговоры бесполезны.

Прокашлявшись, Сан-Амант предложил:

— Давайте проголосуем.

— Я считаю, что нам нужно идти с месье Шевалье, — сказала Мари Дусе.

Элиз удивленно взглянула на нее: судя по всему, мадам Дусе соображала лучше, чем они думали.

После небольшого замешательства Сан-Амант согласился. Паскаль и Генри хотели идти в форт. Элиз колебалась, не зная, что ей предпринять.

— Последнее слово за вами, мадам Лаффонт.

Элиз посмотрела на Рено и увидела в его серых глазах мрачное торжество победы. Она уже было открыла рот, чтобы ответить, но тут вмешался Паскаль:

— Все это ерунда. У женщин нет права голоса.

— Так же, как и у юноши-подростка. А это значит, что голосовали только двое: вы и Сан-Амант. Значит ли это, что последнее слово за мной? Или все-таки предоставим его леди?

Элиз сначала решила взять сторону Генри и Паскаля, однако, поразмыслив, пришла к выводу, что глупо так рисковать своей жизнью. Лучше позволить Шевалье упиваться победой, чем сгинуть в этой глуши навсегда.

— Ладно, хватит разговоров, — проворчал Паскаль. — Где находится твой дом, Шевалье? Далеко ли он отсюда?

— Если идти так, как вы идете сейчас, то до него еще два, а то и три дня пути.

— Тогда давайте трогаться в путь, и чем скорее, тем лучше.

Рено был недоволен тем, что так и не узнал мнения Элиз. Взвалив на плечи поклажу, он двинулся вперед и вскоре так намного обогнал французов, что встретился с ними только на привале перед заходом солнца. Выйдя на сигнальный огонь костра, они увидели Рено, сидевшего на берегу реки, — в том месте, которое он выбрал для ночлега.

Луна медленно поднималась над горизонтом — огромный желто-оранжевый диск в голубом ореоле. Стояла прохладная ночь, в листве деревьев шелестел легкий ветерок. Вздохнув, Элиз подумала, что скоро наступят холода и грянут морозы, но сейчас еще тянулись последние теплые деньки бабьего лета.

Паскаль ушел спать, мадам Дусе тоже спала. Сан-Амант и Генри сидели у огня, негромко беседуя. Рено вскоре после ужина исчез и так и не возвращался. Элиз не хотелось спать, несмотря на усталость. Греясь у огня, она не участвовала в разговоре мужчин, но слышала, как Сан-Амант в беседе то и дело упоминал Рено, и это почему-то раздражало ее. Генри же смотрел на нее так по-собачьи преданно, что ей становилось не по себе.

Элиз снова вздохнула при мысли о том, как нелегко людям уживаться с себе подобными. Они постоянно кого-то осуждали, ссорились и убивали друг друга. А ведь все могли бы процветать, если бы проявляли к своим собратьям терпимость и миролюбие.

Созданные богом мужчины и женщины греховны, однако у кого-то хватает ума, чтобы понять, что корысть и измена, как в случае с начезами, приводят только к ненависти и мести. Сколько времени пройдет, прежде чем французы снова смогут жить в мире со своими бывшими индейскими союзниками? Разве они не видят, что побежденные всегда стараются взять реванш, развязывая, таким образом, беспрерывную кровавую бойню?

А впрочем, она и сама хороша. Из-за обиды, нанесенной ей в прошлом, она сегодня тоже совершила свою маленькую вендетту по отношению к человеку, отказавшемуся защищаться. Рено, возможно, и заслуживал мщения за то, что заставил ее разделить его ложе. Но, обнаружив ее нежелание вступить с ним в любовные отношения, он проявил столько такта и терпения, что с ее стороны было несправедливо так обижать его. Элиз сознавала, что поступила нечестно по отношению к Рено Шевалье, воспользовавшись своим преимуществом, и теперь испытывала угрызения совести. Ведь он не мог ответить ей тем же, поскольку дал слово, и она верила, что он сдержит его.

Верить… Это слово звучало странно в отношении человека, который требовал ее благосклонности как должного, который заставлял ее каждую ночь ложиться рядом с ним, использовал бессовестный шантаж для того, чтобы покорить ее своей воле. И тем не менее она не могла отрицать, что верит ему. Верит, что он сдержит клятву, не тронет ее и даже в гневе не поднимет на нее руки.

Он избавил ее от страха!

Элиз боялась многого: бури, змей, мышей и других подобных вещей. Но все это было ничто в сравнении с одним-единственным главным страхом: тайным ужасом перед мужчиной, его недюжинной силой и необузданными желаниями. Она боролась с этим страхом, боролась с мужчинами, которые могли относиться к ней подобным образом, однако все было напрасно: он, этот страх, всегда был с ней. И только Рено Шевалье всего несколькими словами и железной волей, управляющей каждым его поступком, помог ей избавиться от этого страха.

Элиз руководствовалась в жизни своим кодексом чести. Она выработала его за те три года, прошедшие со дня смерти мужа, когда ей приходилось самой общаться с мужчинами и вращаться в их обществе. Главным в этом кодексе была честность. Она отмеряла продукцию своей фермы полной мерой и ждала того же взамен. Платила за товар хорошую цену, отказываясь, однако, дать на пиастр больше. Продавала только здоровых животных, и если ей пытались подсунуть больных, нещадно отчитывала обманщиков. Дав обещание, она выполняла его, ожидая того же от других.

В случае с Рено она это обещание не выполнила и поэтому понимала, что ей каким-то образом нужно исправить положение. Это, однако, не означало, что она должна сознаться в своей ошибке. Пожалуй, будет достаточно, если она окажет ему какую-либо услугу — просто так, не объясняя причин.

Решив, что это было бы справедливой компенсацией, Элиз немного приободрилась. Однако где же Рено? Пока она сидела, размышляя, Сан-Амант и Генри погасили костер и ушли спать. Она знала, что Рено перед сном имел обыкновение обходить лагерь; возможно, сейчас он как раз это и делает. А может быть, он пошел к реке, чтобы искупаться…

Элиз встала, разминая затекшие ноги, и огляделась. Их лагерь потонул в лунном свете. Леса, окружавшие его, жили своей тихой жизнью, давая приют вышедшим на ночную охоту животным. Слышались только храп Паскаля и негромкие стенания мадам Дусе.

Внезапно до Элиз донесся всплеск воды. Не задумываясь, она пошла на звук и, выйдя из леса, увидела залитую лунным светом реку. Она текла так медленно, что казалось, вода стоит на месте. Деревья росли по самому краю берега, отбрасывая на воду большие черные тени, и Элиз не сразу заметила Рено. Он плыл быстро и бесшумно, рассекая воду мощными взмахами рук.

Улыбнувшись при мысли, что нашла-таки его, Элиз подошла к краю воды. Она спугнула лягушку, и та с шумом плюхнулась в воду. Рено перевернулся на бок и посмотрел туда, откуда донесся шум. Увидев в тени Элиз, он поднял руку, потом сильными, уверенными движениями стал грести к ней.

— Что-нибудь случилось? — спросил он, подплыв поближе.

— Нет, просто мне было интересно, где ты.

Недалеко от Элиз была косая отмель, по которой животные ходили на водопой. Рено поплыл к ней. Достигнув дна, он встал и пошел по отмели. Его мокрое тело отливало медью при свете луны, превращая Рено из человека в какое-то языческое божество. Далекое, дикое и великолепное в своей наготе.

Он снова был обнаженным! Элиз надеялась, что на нем хотя бы набедренная повязка… Она отвернулась и услышала, как он засмеялся. Украдкой она наблюдала за тем, как он нагнулся, подбирая одежду. Она уже видела его нагим и тем не менее вздохнула с облегчением, когда он облачился в набедренную повязку.