Мышка хотела возмутиться, заявить, что она не ребенок. Но сдержалась.

— Ага, — иронично хмыкнула она. — Детям надо слушать всякую там муру типа «Я к тебе не подойду, и ты ко мне не подходи…».

— Ну, это ваши личные проблемы, — рассмеялся Бейз. — Но размышлять о конце пути в самом начале — глупо. Думай лучше о любви.

— А я о ней и думаю, — призналась Мышка. — Только почему-то мне кажется, что я куда лучше пойму ее, оставшись хотя бы на несколько мгновений наедине с этой «Лестницей».

Он посмотрел на нее внимательно и серьезно. Она ждала его ответа, но он молчал, разглядывая свою чашку.

— Или ты хочешь меня уверить, что вот эти глупости — «я к тебе не подойду» — и есть настоящая любовь? — не выдержала она затянувшейся паузы.

— Откуда ты взялась такая? — пробормотал он.

— С луны свалилась, — ответила она. — Чем и горжусь…

— Не ушиблась, падая?

— Ушиблась, — развела она руками. — Заметно, да? Ушиблась-то я головой…

Он молчал. Даже не усмехнулся.

Просто сидел молча и смотрел на нее. Серьезными глазами.

Наконец он заговорил, очень тихо:

— Меньше всего я хотел бы, чтобы ты тут осталась. Но видимо, ты все равно тут останешься. Может быть, тебе просто некуда больше бежать.

— Я так тебе не нравлюсь?

— Нет, — покачал он головой. — Ты славная девочка. Именно поэтому я и не хочу, чтобы ты тут оставалась.

— Почему?

Она почти выкрикнула последние слова. Бейз вздрогнул.

— Мы бродячие собаки, хобо, — тихо сказал он. — Иногда собачники бездействуют. Пока им не дадут приказа очистить улицы. И тогда начинается травля. Понимаешь, детка, лестница-то тут ни при чем. И никто не знает, успеет ли он добраться до нее, до лестницы.

Она молчала, слушая его, впитывая каждое слово. На этот раз она ему верила. И все яснее становилось — если Кинг подвергается опасности, то она тоже должна быть с ним рядом. Это просто. Даже если он не любит ее, она-то его любит.

Он еще что-то говорил, про то, что по приказу каждый хочет стать собачником. Она вспомнила вдруг, как давно, еще в детстве, увидела, как соседка снизу несет на руках окровавленного пса, плача и ругаясь на ходу, уже поняв, что не донесет его живым. Пес умирал, и в его глазах, когда Мышка подошла близко, она увидела горечь и непонимание. Немой вопрос: что я вам сделал? За что вы меня так?

А кровь все текла и текла, и еще Мышка помнит, как какой-то дядька сказал: «Да что вы тут устраиваете, в самом деле, они же загрязняют улицу…»

Как она тогда хотела ударить его, рванулась к нему, сжав кулачки, но мать ее остановила.

Но почему-то ей до сих пор кажется, что тот дядька тогда ее испугался. Испугался маленькой девочки со сжатыми кулачками…

Теперь она узнавала, что тот, кого она любит, тоже бродячая собака. И ей стало так страшно, что с ним что-то случится — нет, уже случилось! — что, когда дверь открылась и на пороге возник Кинг собственной персоной, живой и невредимый, она не поверила своим глазам. И чуть не бросилась к нему, вовремя удержалась.

Она же еще не знала, как он к этому отнесется. А вдруг — оттолкнет?

Он стоял, прислонясь к дверному косяку, и смотрел на нее, пытаясь спрятаться за ласковой усмешкой. Почему-то вспомнилось ему: «Проявляйте иронию и жалость, тогда будете спасены…» И он искренне старался убежать от теплого чувства в груди, но ее огромные глаза требовали от него совсем другого, большего, чем дурацкая ирония. Больше, чем неуместная жалость…

Голос внутри напомнил ему — а как же Джерри Ли Льюис? В конце концов, его подружке было тринадцать…

«Но я-то не этот самый Джерри, — сказал он себе. — Я не он, и Мышка не глупенькая американка из провинции… Она другая. Она вообще другая. Просто бывают такие люди, не вписывающиеся в законы жанра. Они рождаются редко и все-таки рождаются…»

Подняв глаза, он встретил ее взгляд и понял, что никуда не сможет убежать. Если бы она даже захотела, чтобы он исчез, Кинг не смог бы этого сделать.

— Привет, — сказала она тихо. Едва слышно. Как вопрос задала.

— Привет, — ответил он с легким вздохом. Скорее выдохнул эти слова ей навстречу…

— Это ничего, что я пришла? — спросила она.

Он рассмеялся:

— Думаю, ты поступила правильно. Всегда надо делать то, что тебе заблагорассудится. Иначе твои неисполненные желания начнут угнетать твой мозг, и ты станешь маньячкой…

— Знаете, — сказал Бейз, — как-то мне пришло в голову, что я у вас тут вместо шкафа. И вроде бы не мешаю особенно, но стопроцентно лишний… Поэтому я, пожалуй, пойду потихоньку… Тем более Ирка заждалась. А вы потом подтянетесь.

Он не стал ждать ответа, открыл дверь и исчез. Правда, на секунду в проеме двери снова возникла его физиономия. Он посмотрел на Мышку и сказал:

— Помни, что я тебе говорил, ангелочек… — И подмигнул ей на прощание.

— Давай пройдем в комнату, — предложил Кинг. — Как-то нелепо торчать в прихожей…

Он открыл дверь, пропуская туда Мышку.

— Странно, — сказала она, оглядываясь. — Как-то одиноко на «площади Дам» без людей.

— Без людей везде одиноко, — кивнул он. — Но иногда с людьми еще хуже… А кто тебе, собственно, нужен?

— Никто, — сказала она.

— Тогда тебе повезло. Никто перед тобой…

— Ты?

Она подняла на него глаза. Ему захотелось крикнуть, чтобы она прекратила так на него смотреть. Потому что он устал сражаться с самим собой и сил почти не остается.

— Что ты будешь пить? — спросил он, чтобы не смотреть в ее глазищи. — Виски? Бургундское? Джин?

— Чай, — сказала она.

— Разумное решение, — усмехнулся он. — Виски-бургундского-джина у меня и нет. Кончился запас напитков…

Запер дверь и прошел на кухню.

— Только не пугайся, что я запер дверь, — сказал он, вернувшись. — В этом нет никакого тайного умысла. Просто ветрено стало…

Мышка стояла у окна, сложив руки на груди. Как крылья, подумал он. Птичка, сложившая уставшие крылышки…

— А я и не боюсь, — произнесла она в ответ. — Я не боюсь тебя. Ты сам себя боишься… И я не могу понять почему.

— Да так исторически сложилось, — рассмеялся он. — Как с утра свою физиономию в зеркале увижу, так весь день трясет от ужаса…

— Ты красивый, — сказала она серьезно. — Если бы я каждое утро видела тебя, то была бы счастливым человеком.

Он не знал, куда ему деться. И обрадовался, когда чайник закипел.

— Ну, слава богу, — сказал он. — Кажется, чай готов… Пошли.

Он шагнул в сторону кухни, но она остановила его.

— Подожди, — попросила она.

— Так ведь чайник…

— И пускай. Я должна сказать тебе самое главное. Я думала очень много… Я тебя люблю.

— Ты уже говорила это.

— Я буду говорить это тебе каждый день. Каждый день, пока ты наконец-то к этому не привыкнешь, и мне наплевать, если ты меня не любишь. Потому что тебе все равно нужно, чтобы я тебя любила. Тебе это необходимо…

Он молчал.

— Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, — прошептала она. — Все.

Он рассмеялся:

— Боже, как это мило с твоей стороны…

Он выключил чайник, машинально дотронулся до его раскаленной поверхности и тут же отдернул руку.

— Смешно, право, — прошептал он.

Вернувшись, он обнаружил Мышку сидящей на полу. Она прятала лицо в ладонях, и сначала он испугался, что она плачет.

Присев перед ней на корточки, он нежно отвел ее руки. Она была серьезной, но не плакала. Это его успокоило.

— Можно я переверну тебя вверх ногами? — прошептал он. — Именно это мне больше всего… за-бла-го-рассудилось…

Она грустно посмотрела на него, покачала головой и повторила:

— Я тебя люблю.

— Мы договаривались, что ты будешь это говорить один раз в день. Сегодня это уже второй раз.

— Я люблю тебя!

— Третий, — вздохнул он. — И не кричи так.

— Буду кричать, — прошептала она. — Если ты отказываешься меня услышать…

— Я не отказываюсь. Ты меня любишь. Что мне теперь делать?