«Чего Ты хочешь?»

Храм уже опустел. Служба кончилась, а Бейз все задавал и задавал один вопрос, и, только когда помимо него осталось двое-трое человек, иногда посматривающих в сторону странного человека, простоявшего на коленях всю службу, Бейз прошептал первые слова молитвы:

— Ты можешь все исправить. Я прошу Тебя не ради него и не ради себя. Ради нее. Я знаю, Ты можешь это исправить… Может быть, мир и в самом деле полон бесами, и бесы вокруг нас разрушают Твой мир, но, Господи, покажи, что Ты сильнее… Я знаю, нельзя держаться за земную жизнь, но — что будет делать она? Одна, в этой пустыне, где и взрослый-то человек не знает, куда идти… Подожди, когда она наберется сил, Господи. Просто немного подожди…

Он говорил, говорил, рассказывая зачем-то, как первый раз появилась Мышка. Такая хрупкая, немного настороженная. Привыкшая к ударам и в то же время — открытая для счастья…

Он понимал, что это глупо — рассказывать Господу то, что наверняка Он знает без него, и в то же время почему-то ему казалось, что, если сейчас Господь посмотрит на все это его, человеческими, глазами, все исправится.

— Вот так, Господи, и, если бы я знал, что мне делать, не посмел бы тревожить Тебя… Если бы Ты все исправил теперь, Господи!

И почему-то пришла уверенность, что его, растерянного и угнетенного Бейза, сейчас внимательно слушают, и словно кто-то от неожиданности сказал тихо: «Но на земле так много зла…» Голос был женским, и Бейз даже дернулся, обернулся. Рядом никого не было. Откуда же донесся этот грустный голос, наполненный странной печалью?

— Много зла…

«Как эхо», — подумал Бейз.

— Молодой человек, уже поздно… Нам пора закрывать двери…

Он поднялся с колен. Пытливо посмотрел на женщину, сказавшую последнюю фразу. Но это был другой голос!

— Простите, это… Вы только что сказали…

— Ну да, — кивнула женщина.

— А что вы сказали?

— Нам пора закрываться, — терпеливо повторила она. — Да и вам надо идти… Поздно уже, стемнело… Сейчас ведь по ночам лучше не ходить… Слишком зла много…

Она пошла дальше, уже не обращая внимания на Бейза. А он смотрел ей вслед еще несколько мгновений — фраза была примерно такая, да, но голос-то был другой…

Еще раз обернувшись, он попытался понять, что же за голос он слышал, но теперь ему показалось, что все лишь померещилось.

Он вышел на улицу. С Волги веяло прохладой. В сквере у храма какая-то компания «употребляла», изредка разрывая спокойную тишину воплями и хохотом. Он почти физически ощутил агрессию, исходящую от них, и машинально ускорил шаг. На земле так много…

Невольно обернувшись, он увидел, что один из этой компании смотрит на него, но на секунду ему показалось, что это нечеловеческий взгляд. В принципе, в сумерках они становятся страшны, усмехнулся он про себя. Низкие лбы. Маленькие глаза… Агрессивно сжатые челюсти… Может, все-таки часть людей на самом деле произошла от обезьян?

Он пошел дальше, прекрасно зная, что стоит ему замедлить шаг, как агрессия выплеснется наружу. Принимать же участие в драке возле храма, именно сейчас, после молитвы… Нет.

— Они несчастны.

Уже около остановки троллейбуса он посмотрел туда, в темноту, сгустившуюся вокруг храма, и снова услышал эти слова. На этот раз их произнесли совсем рядом, с глумливой интонацией, и голос был совсем непонятный, бесполый, отвратительный, как все, нарушающее гармонию…

— На земле ведь зла-то побольше…

«Что со мной происходит?»

Когда подошел троллейбус, он с удовольствием вошел, и тут же ему показалось, что он только что сбежал, так и не рискнув узнать до конца ответ.

Так и не узнав, услышана ли его молитва…

К ночи дождь превратился в ливень.

Кинг стоял, не обращая внимания на то, что совсем промок. Он стоял, пытаясь представить себе, что она делает там, за единственным освещенным окном. Он рисовал в воображении каждое ее движение, поворот головы, полуулыбку, иногда появляющуюся на губах, комнату, в которой никогда не был… Господи, они так долго жили в мире для двоих… Только для двоих. Теперь каждый вынужден научиться самостоятельности…

«В конце концов, мы ведь были счастливы, — подумал он. — Пусть немного. У других и этого не было…»

Мимо пробежала парочка — они прятались от дождя под его пиджаком, и Кинг им позавидовал. Ему тоже хотелось бы так быть с Мышкой. И они не стали бы убегать от дождя — если помнить, что никто не может знать, какой из дождей окажется последним. Человек вообще этого не знает. Какое утро последнее. Какой вечер. Какая молитва…

Свет в ее окне погас.

Кинг охотно продлил бы эту ночь на целую вечность, но он знал — ему пора…

— Спокойной ночи, любимая, — прошептал он.

И пошел прочь, по мокрой заплаканной дороге, не замечая, что дождь становится еще сильнее и поднявшийся ветер швыряет дождь ему в лицо, отчего оно стало мокрым, как от Долгих слез.

Он уходил в свой дом, уже давно превратившийся в тюрьму. Дом, где окна выходят на железную дорогу и постоянно слышится траурный вой поезда…

Она подошла к окну. Сквозь стекло, сплошь покрытое каплями дождя, невозможно было ничего рассмотреть. На минуту ей показалось, что кто-то стоит под ее окном. Но это же глупо, тут же отругала она себя. Этого быть не может… Кому придет в голову стоять под проливным дождем?

И все-таки она выключила свет, чтобы лучше видеть то, что за окном, и прижалась лбом к оконному стеклу.

Потом отпрянула, не веря самой себе.

Она теперь ясно увидела удаляющуюся тень. Человек, идущий по улице, был так похож на Кинга, что она была уверена — это он, но лишь несколько мгновений. Потом это прошло.

— Этого не может быть, — прошептала она. — Он не придет сюда. Никогда… Наверное, все так и бывает.

А вдруг это он?

Она вскочила, накинула на плечи куртку и выбежала на улицу.

— Кинг! — крикнула она в темноту.

Ей ответил только дождь.

Улица была пустой. Она прошептала едва слышно:

— Только показалось. Как жаль…

И медленно пошла назад, понурив голову. Она не обращала внимания на то, что совсем промокла. Если бы это был он, она смогла бы с ним поговорить. Но…

— Значит, он меня больше не любит, — прошептала она, поднимая голову.

Там, в черной пропасти, иногда появлялась лестница на небеса. Если бы она появилась сейчас!

Она ушла бы по ней прочь, нисколько не раздумывая… Зачем ей, Мышке, этот мир без его любви?

Кинг даже не мог определить, спал он этой ночью или просто думал… Странное состояние, когда явь перестала быть отличима от сна.

«Это просто потому, что в данный момент ты находишься в пограничной ситуации», — сказал он себе.

Поднявшись, он сварил себе кофе, привычно включил музыку-Телефон зазвонил, и он даже сначала не сделал шага по направлению к нему. Просто сидел, продолжая мелкими глотками потягивать кофе, и тупо смотрел на дребезжащую «тень». Все вокруг было теперь тенями. Только Мышка сохранила явные очертания. Иногда ему казалось, что, если вцепиться в ее руку, может случиться чудо и ты сам перестанешь расплываться в пространстве. Обретешь форму. Но разве не был возможен и второй вариант? Что и она начнет растворяться, превращаясь в смутный абрис?

Телефон упорствовал. Кинг поднял трубку. Он хотел тут же положить ее назад, но не сделал этого.

— Кинг, ты меня слышишь?

Голос Бейза вторгся в его пространство, и Кинг подумал — он же будет продолжать звонить…

— Да, я тебя слышу, — сказал он в трубку.

— Сегодня спектакль… Кинг, я тебя прошу…

— Нет, — отрезал он.

— Кинг, не будь ты мерзавцем!

— Я и не хочу им быть. Я хочу им казаться…

— Учти, грань между «казаться» и «быть» настолько зыбка, что…

— Бейз, я большой мальчик. Не надо, право, читать мне нотации…

— Я просто попросил тебя прийти на ее спектакль… Неужели тебе это трудно?