Но осёл продолжал реветь во всё горло:

– Как я рад! Как я счастлив! Я хочу петь! И я буду петь!

Напрасно бедный верблюд умолял его замолчать. Осёл ревел всё громче и громче.

Погонщики услышали его рёв, отправились на поиски, а через некоторое время поймали и осла и верблюда.

Осёл радостно ревел.

Верблюд стоял и плакал.

А потом? Потом караван отдохнул, верблюда и осла нагрузили, как и других, и даже больше других, потому что они были сильнее, и снова начался путь по раскалённой пустыне. Длинный, тяжкий путь под ударами погонщиков.

Верблюд шёл следом за ослом.

– Ну как, доволен, проклятый осёл? – говорил он. – Да ниспошлёт аллах все беды на твою ослиную голову! Теперь нам с тобой до смерти таскать тюки и терпеть побои!

– Го-го-го! – загоготал осёл. – Я совсем не собираюсь таскать эти проклятые тюки! Теперь-то я знаю, что нужно делать. Вот посмотри.

И он лёг.

Сперва погонщики подумали, что осёл споткнулся. Но он не вставал. Они принялись осыпать его ударами. А он не вставал.

– Что это с ним? – удивился хозяин каравана. – Такой жирный, здоровый осёл! Жалко бросать! Видно, он заболел.

И хозяин велел разгрузить осла и распределить его ношу среди других животных.

Но осёл и тут не встал.

– Взвалите его на верблюда, – сказал хозяин, – дотащим его до какого-нибудь города, а там я его продам.

И осла взвалили на спину верблюда. Того самого, с которым он был в оазисе.

Верблюд шёл, нёс проклятого осла и плакал.

– Из-за тебя я потерял свободу, несчастный дурак! – говорил он. – А теперь вот приходится тащить тебя самого.

– Зато лично я нисколько не устану, – издевался осёл. – Что касается меня, то лично я обязательно освобожусь.

Пустыня кончилась, а караван всё шёл и шёл. Наконец на пути его встретилась река. Через реку был мост, но такой узкий, что по нему можно было идти только в одиночку. Один за другим вступали на мост ослы. Дошла очередь и до верблюда.

Добредя до середины, он остановился.

– Ах, как мне весело! – сказал он вдруг.

– Иди скорей вперёд, не то мы упадём в воду! – сердито закричал лежащий у него на спине осёл.

– Ах, нет! – ответил верблюд. – Мне очень весело. Я хочу сплясать!

– Так пляши, пожалуйста, только на берегу! – завопил осёл.

Но верблюд принялся со всей присущей ему грацией танцевать тут же на мосту.

– Ой, ой, – орал осёл в ужасе, – я утону!

– А, вот как! – засмеялся верблюд. – А помнишь, как я умолял тебя не петь?

– Зачем вспоминать то, что было! Мне тогда захотелось запеть, и я запел…

– Ну, а теперь мне захотелось плясать, и вот я пляшу!

Верблюд так лихо прыгал на мосту, что доски под ним стонали и ломались.

– Но ведь и ты со мной потонешь!

– Ну и что ж? Из-за тебя я потерял свободу, а жить в неволе уже больше и не могу, и не хочу. Да и другим ты не станешь вредить.

И верблюд взвился на дыбы.

Раздался страшный треск досок, и он вместе с ослом рухнул вниз. Тучей поднялись брызги, потом пошли по воде сильные круги, а потом и они исчезли.

* * *

– Никуда не годная сказка! – раздражённо сказал сын. – Зачем было верблюду погибать – не понимаю! Сбросил бы осла в воду – и всё!

– Они были привязаны друг к другу крепкими верёвками, – пояснила я.

А Валя вдруг заплакала – ей было жаль верблюда. В самом деле, до чего горько сложилась верблюжья судьба!

– Опять костёр гаснет, – сказал кот.

Да, костёр угасал. Уходить из лесу ещё никому не хотелось, и снова начался спор о том, кому идти за хворостом.

– Вот что, – сказала я решительно, – мне это надоело. Пожалуйста, никаких споров. Валя с Павликом идут за хворостом, мы со зверями остаёмся и следим за тем, чтобы костёр не потух.

Мы остались у костра: я, пёс и кот. Кот подполз поближе к огню и лежал, не открывая глаз. Я подбрасывала в костёр оставшиеся веточки. Ральф сидел рядом со мной, свесив уши.

– Я хотел с вами поговорить, – сказал он вдруг.

Я с удивлением взглянула на него.

– О нашей бабушке, – пояснил он. – Она очень волнуется.

Да, конечно, теперь я и сама вспомнила её слова, а главное, то, каким тоном они были сказаны. И совсем уже нехорошо стало у меня на душе.

– Ты что-нибудь знаешь, пёс?

– Тише, – ответил он и оглянулся: не идут ли дети. – Кое-что.

Васька лежал с закрытыми глазами.

– Тот парень, – сказал Ральф, – которого наша бабушка… Ну да вы знаете про туфли… Так вот дядька этот- я его встречал, от него отвратительно пахнет – всё время вертится около нашего дома. И бабушка это знает. Когда они встречаются, он прячется за угол и оттуда высматривает. Я вижу это из окна.

– Ну и что же тут такого? Как видно, это он её боится, а не она его.

– В том-то и дело, что всё не так просто. Вот Васька вам расскажет. С тех пор как Васька стал… был… ну, словом, он и сейчас по старой памяти вместе с Кудлатычем подходит к пивному ларьку, просто так, по привычке: пиво ему больше уже не нравится, но ему нравится слушать тамошние беседы. Васька, расскажи.

– Знаю я его, – сказал Васька.

– Кого?

– Да парня этого с разными бровями. Я с ним ещё тогда познакомился, когда сам человеком был.

– Ты расскажи толком, – вмешался Ральф. – Шура ничего не знает.

Ах вот как, между собой они называют меня просто Шурой.

Васька не спеша повернулся на живот и протянул лапы, потягиваясь, впиваясь когтями в землю.

– Парень, у которого наша бабушка… украла туфли, решил, что она сделала это нарочно, так уж ловко заранее придумала его одурачить. Ведь это надо понять: до сих пор ни один человек на свете его обмануть не мог, он сам всех обманывал, и вот теперь такой позор впервые в жизни. В его глупую пьяную башку запала идея – отомстить. А тут ещё Павлик с Валей как увидят его на улице, так и смеются – вспоминают про туфли. От этого он прямо как бешеный становится.