– Гарри? Что там?

Я поднял руку, останавливая его, и вгляделся в окружающую нас темноту.

– Смотри в оба, – сказал я. – Кажется, мы здесь не одни.

Откуда-то из окружавших нас теней послышалось негромкое шипение. Теперь мурашки ползали уже по всему моему телу, и я чуть подернул рукав, открывая свой браслет-оберег.

– Я чародей Дрезден, – произнес я, возвысив голос, – эмиссар Зимнего Двора, направляюсь поговорить с Зимней Леди. У меня нет ни времени, ни желания биться. Позволь мне пройти.

В ответ из тени послышался голос – таким голосом разговаривала бы кошка, которую дергают за хвост, обрети она дар речи:

– Нам известно, кто ты, чародей, – промяукал кто-то невидимый. Какой-то неправильный, дикий был у него выговор; звук исходил откуда-то справа от меня, почти от самой земли. Элиди испуганно взвизгнула и, метнувшись ко мне, спряталась у меня в волосах. Жар ее сияния ощущался на коже подобием солнечного луча.

Я переглянулся с Билли и повернулся к источнику звука.

– Кто ты?

– Слуга Зимней Леди, – последовал ответ, на этот раз из-за моей спины. – Я послан проводить тебя через ее владения, к ее двору.

Я резко повернулся и пристальнее вгляделся в направлении, откуда слышался голос. Неяркий свет моего амулета отразился в паре звериных глаз, расположенных футах в двадцати от меня и в нескольких дюймах от земли. Я оглянулся на Билли. Тот тоже заметил уже глаза и встал спиной ко мне, настороженно вглядываясь в темноту. Я повернулся обратно к говорившему.

– Еще раз спрашиваю: кто ты?

Глаза чуть подвинулись, и невидимый собеседник испустил раздраженное рычание.

– Многими именами называют меня, и многими тропами я прошел. Охотником был я, и наблюдателем, и провожатым. Моя госпожа послала меня привести тебя к ней в целости и сохранности.

– Ох, не беси меня, Чарли, – рявкнул я. – Тебе правила известны не хуже, чем мне. В третий и последний раз я спрашиваю: кто ты?

Голос сделался совсем уже сиплым и сдавленным, едва членораздельным:

– Грималкином зовет меня Холодная Леди, повелевшая мне проводить эмиссара ее матери к ее двору, к ее трону.

Я перевел дух.

– Ладно, – буркнул я. – Веди нас.

Глаза опустились и снова поднялись, словно в поклоне, а потом Грималкин еще раз мяукнул. В тени что-то шевельнулось, а потом на земле вдруг засветилось тусклым зеленоватым сиянием небольшое пятно. Я шагнул к нему и обнаружил на земле светящийся отпечаток лапы – очень похожей на кошачью, но с непропорционально растопыренными, длинными пальцами. Стоило мне оказаться рядом с ним, как в нескольких футах дальше засветился новый след.

– Поспеши, чародей, – промяукал голос Грималкина. – Не медли. Госпожа ждет. Время года на исходе. Время не терпит.

Я подошел ко второму следу, и тут же перед нами возник третий, потом четвертый – и так далее.

– К чему все это было? – шепнул Билли. – В смысле, когда ты трижды спрашивал одно и то же?

– Это обязывает, – отвечал я таким же шепотом. – Фэйре не позволено говорить ложь, и если кто-то из них произносит что-то трижды, ему придется сделать так, чтобы это оказалось правдой. Ему придется исполнить обещание, произнесенное трижды.

– А... – кивнул Билли. – Выходит, даже если эту тварь и не посылали проводить нас, ты заставил его трижды сказать так, чтобы он поступил так наверняка. Что ж, ясно.

Я покачал головой.

– Я просто хотел убедиться в том, что Грималкин на самом деле тот, за кого себя выдает.

Где-то впереди вспыхнула на мгновение пара светящихся глаз, и новый мяукающий рык заставил меня похолодеть.

– О, – сказал Билли. Похоже, ему тоже было не по себе. Лицо его слегка побледнело, а руки сжались в кулаки. – Послушай, а если Грималкин и правда имел лишь добрые намерения, не вывели ли его твои расспросы из себя?

Я передернул плечами.

– Я здесь не дружбу заводить, Билли. Я здесь затем, чтобы найти убийцу.

– Слушай, а про такую штуку, как дипломатия, ты когда-нибудь слышал, а?

Минут двадцать мы так и шли по сырым туннелям, следуя светящемуся следу. Все чаще встречались нам следы недавнего строительства – если только неровные слои камня, вдавленные в стену как в мягкое мороженое, можно назвать «строительством». Несколько туннелей вообще казались проложенными совсем недавно. Кто бы здесь ни жил, он явно не ограничивал себя в пространстве.

– Далеко еще? – поинтересовался я.

Грималкин отозвался новым мяукающим звуком, послышавшимся совсем близко – и с направления, отличавшегося от того, куда вели следы.

– Очень близко, благородный эмиссар. Теперь уже близко.

И невидимый проводник-фэйре не солгал. Еще один светящийся след оказался последним. Вместо следующего нас ждала дверь – высокая, футов в восемь или девять, из незнакомого мне черного дерева, украшенная замысловатой резьбой. Орнамент показался мне поначалу исключительно растительным: листья, вьющиеся побеги, цветы и плоды. Однако подойдя к двери поближе, я разглядел в свете своего амулета и другие детали. Среди извивов лиан лежали люди. Одни жадно сжимали друг друга в сладострастном порыве, от других остались только скелеты, сквозь кости которых пробивались побеги роз, третьи смотрели незрячими глазами, лежа в маковом поле... Там и здесь на рельефе угадывалось присутствие сидхе: закутанная в вуаль фигура или просто пара глаз. Ну и, естественно, фэйре разрядом пониже: мелочь вроде Тук-Тука, одетые в наряд из листьев дриады, играющие на флейтах сатиры и множество других скрытых от взгляда смертного существ, сошедшихся в танце.

– Славные картинки, – заметил Билли. – Что, пришли?

Я огляделся по сторонам в поисках нашего провожатого, но не увидел ни следов, ни горящих кошачьих глаз.

– Похоже на то.

– Что-то они не отличаются особым уж изяществом, а?

– Ну, Лето в этом отношении лучше, чем Зима. Впрочем, все они при необходимости могут быть на уровне.

– Ну и ладно. А знаешь, Гарри, что мне не нравится?

– Что?

– Грималкин ведь не сказал, что выведет нас обратно.

Я покосился на Билли. Из темноты послышалось негромкое, шипящее хихиканье. Я сделал глубокий вдох. Спокойно, Гарри. Не показывай детям, что нервничаешь. Я повернулся к двери и трижды ударил по ней кулаком.

Удары разнеслись по пещере гулким эхом. Потом в подземелье на мгновение воцарилась тишина, а затем створки медленно растворились, выпустив на нас вал света, красок и звуков.

Трудно сказать, чего я ожидал от Зимнего Двора, но никак не биг-бенда. Самый настоящий духовой оркестр наяривал где-то за дверями, а барабаны громыхали и ухали с качеством, какого не достичь каким-нибудь драм-синтезатором, только настоящей кожей. Свет за дверью был приглушенный, окрашенный в разные цвета, словно помещение освещалось елочными гирляндами, и я разглядел за дверью кружащиеся в танце силуэты.

– Осторожно, – пробормотал я. – Не давай музыке захватить себя, – я сделал еще вдох и шагнул через порог.

Помещение, в котором мы оказались, больше всего напоминало отель времен славных двадцатых годов. Блин, да это, возможно, так и было, если отель просел в землю, чуть покосившись при этом набок, а после его украсили в стиле, не имеющим ничего общего с человеческой культурой. Впрочем, чем бы раньше не служило это место, оно явно предназначалось для танцев. Пол был вымощен розовым мрамором, понижавшимся в нескольких местах невысокими ступенями. И на этой мраморной поверхности танцевали Зимние Сидхе.

Назвать это зрелище красивым было бы преуменьшением. Блин, это было бы все равно, что не сказать ничего. Мужчины и женщины словно попали сюда из мюзикла сороковых годов: чулки, юбки до колена, армейская и флотская форма тех лет... Прически и стрижки тоже вполне укладывались бы в тот стиль, если только не обращать внимания на цвет волос. Первая девица-сидхе, попавшаяся мне на глаза, щеголяла волосами купоросно-синего цвета, да и остальные не уступали ей в этом с их золотыми, серебряными и любыми другими локонами. Там и здесь вспыхивали бликами самоцветы украшений, продетых в уши, брови или губы, а вокруг танцоров переливался завораживающий нимб, имеющий у каждого свое неповторимое сочетание цветов – корона энергии, магической силы сидхе.