Все было в порядке. Пожелав доброй ночи и потрепав Мусу по голове, она вышла, Эллис за нею. В вечернем ветерке Джейн почувствовала легкую прохладу – первый признак, что лето близится к концу. Она посмотрела на далекие вершины Гиндукуша, откуда должна была прийти зима. Заснеженные пики розовели в лучах заходящего солнца. Какая красота вокруг, а об этом так легко позабыть, особенно в дни, когда так много забот. «Хорошо, что удалось повидать эту страну, – подумала она. – Хотя я и не могу дождаться, когда, наконец, попаду домой».

Она пошла вниз по склону рядом с Эллисом. В закатных лучах его лицо, бронзового оттенка, казалось вытесанным как бы из грубой каменной породы. Она вдруг подумала, что прошлой ночью ему, должно быть, почти не удалось поспать, и сказала:

– У тебя усталый вид.

– Я уже давно не был на настоящей войне, – ответил он. – Мирное время размягчает человека.

Он говорил об этом, как о чем-то обыденном, но, по крайней мере, ему не доставляли удовольствия все эти убийства, в отличие от афганцев. Он просто сообщил как факт о том, что им взорван мост в Дарге. Но позднее один из раненых партизан рассказал обо всем подробно, объяснив, что время взрыва было рассчитано так, чтобы изменить ход боя, и художественно описал начавшуюся резню.

Внизу, в селении Бэнда, настроение было праздничное. Мужчины и женщины, вместо того, чтобы разойтись по дворикам, стояли группами и оживленно разговаривали. Дети играли в шумные военные игры, устраивая засады на воображаемых русских в подражание старшим братьям. Откуда-то доносилось пение мужского голоса под аккомпанемент барабана. Мысль о том, чтобы провести вечер в одиночестве, внезапно показалась Джейн невыносимой, и, подчиняясь этому порыву, она сказала Эллису:

– Пойдем вместе выпьем чаю – если ты не против того, чтобы я при тебе кормила Шанталь.

– Я не против, – ответил он.

Входя в дом, они услышали плач ребенка, и, как обычно, организм Джейн непроизвольно отреагировал на этот крик, из одной груди вдруг потекло молоко. Поспешно сказав:

– Садись, Фара принесет тебе чаю, – она бросилась в другую комнату, чтобы Эллис не успел заметить мокрое пятно на блузке.

Быстро расстегнув пуговицы, она взяла ребенка на руки. После обычных судорожных стараний, пока Шанталь искала сосок, она начала сосать, вначале ухватившись так, что стало больно, затем помягче. Джейн смущала необходимость вернуться к Эллису. «Не будь дурочкой, – сказала она себе, – ведь ты его спросила, и он сказал, что не против, да и когда-то ты проводила почти каждую ночь в его постели.» Все равно она, входя, почувствовала на своем лице легкую краску.

Эллис рассматривал карты Жан-Пьера.

– Вот это самое мудрое, – заметил он. – Ему были известны все пути, потому что Мохаммед всегда пользовался его картами. – Подняв глаза и увидев выражение ее лица, он поспешно добавил: – Но не будем об этом. Что ты теперь собираешься делать?

Она уселась на подушку, прислонясь спиной к стене, – ее любимая поза во время кормления. Эллиса, казалось, ничуть не смущал вид ее обнаженной груди, и она немного успокоилась.

– Приходится ждать, – сказала она. – Как только откроют дорогу в Пакистан и пойдут конвои, я отправлюсь домой. А ты?

– И я тоже. Моя работа здесь закончена. Разумеется, надо будет следить за соблюдением условий договора, но у ЦРУ есть люди в Пакистане, которые этим займутся.

Фара внесла чайные приборы. Джейн задала себе вопрос, а какое будет следующее задание Эллиса – заговор с целью военного переворота в Никарагуа, шантаж советского дипломата в Вашингтоне или убийство какого-нибудь африканского коммуниста? Когда они были любовниками, Джейн расспрашивала Эллиса о Вьетнаме, и он рассказал о том, как все ожидали, что он найдет повод избежать мобилизации в армию, но он всегда поступал противоположно тому, чего от него ожидали. Она не была уверена, что верит этому, но даже если это было правдой, все же было непонятно, почему он занимался делом, связанным с насилием, даже после того, как демобилизовался.

– Так чем же ты будешь заниматься, когда попадешь домой? – спросила она. – Опять станешь изобретать подходящий способ убрать Кастро?

– ЦРУ не занимается убийствами, – ответил он.

– Но ведь такое случается.

– Это экстремистские элементы в нашей работе, из-за которых мы имеем дурную славу. К несчастью, президенты не могут устоять против соблазна вести игры с использованием тайных агентов, а это возбуждает клику сумасшедших.

– Почему ты не оставишь их, чтобы вернутся в общество обычных людей?

– Слушай, в Америке полно людей, верящих, что и другие страны, подобно их собственной, тоже имеют право на свободу. Но именно они-то отворачиваются от этих проблем и живут обычной жизнью. Поэтому ЦРУ приходится брать на работу в основном разных психопатов и слишком мало порядочных, душевных граждан. А потом, когда ЦРУ по капризу президента свергает правительство иностранного государства, общественность начинает недоумевать, как такое вообще могло произойти. Ответ ясен – они сами допустили это. В моей стране демократия, а если что-нибудь не так, надо винить только самого себя. А если что-то требуется исправить, надо самому заняться этим, потому что это – личная ответственность каждого.

Джейн это не убедило.

– Неужели ты хочешь сказать, что для того, чтобы, например, реформировать КГБ, необходимо с ними работать?

– Нет, потому что КГБ в высшей инстанции не подчиняется народу. Это относится только к ЦРУ.

– Контролировать не так-то легко, – сказала Джейн. – ЦРУ обманывает народ. Их нельзя проконтролировать, если нет никакой возможности узнать, чем они на самом деле занимаются.

– Но ведь, в конце концов, это наше ЦРУ, и наша ответственность за его действия лежит на нас, гражданах.

– Можно стремиться к упразднению его, вместо того, чтобы работать в нем.

– Но нам необходимо иметь центральное разведывательное управление или что-то в этом роде. Мы живем во враждебном мире, и надо получать информацию о своих врагах.

Джейн вздохнула.

– Но посмотри, к чему это приводит. Ты собираешься отправлять Масуду больше оружия, крупнее калибром, чтобы он мог побыстрее убить еще больше людей. И это то, чего вы, парни из ЦРУ, всегда добиваетесь.

– Но дело ведь не в том, чтобы он смог побыстрее убить еще больше людей, – возразил Эллис. – Афганцы борются за свободу – воюют против кучки убийц.

– Все они воюют за свободу, – перебила Джейн. – ПЛО, кубинские беженцы, «уитермэны», ИРА, белые южноафриканцы, Армия свободного Уэльса.

– Кто-то из них борется за правое дело, а кто-то – нет.

– А ЦРУ умеет различать?

– Оно должно уметь.

– Но оно этого не делает. За чью свободу воюет Масуд?

– За свободу для всех афганцев.

– Ерунда! – яростно воскликнула Джейн. – Он – исламский фундаменталист, и если когда-нибудь придет к власти, то первым делом отнимет права у женщин. Он никогда не даст им участвовать в выборах, он хочет отнять даже те незначительные права, которые они сейчас имеют. А как, по-твоему, он поступит со своими противниками, раз его политический идеал – Аятолла Хомейни? Разве научные работники и учителя получат академические свободы? А гомосексуалисты, мужчины и женщины, разве получат сексуальную свободу? Что станет с индуистами, буддистами, атеистами, «Плимутскими братьями»?

Эллис спросил:

– Ты что, серьезно полагаешь, что режим Масуда будет хуже режима русских?

Джейн на секунду задумалась.

– Не знаю. Единственное, что несомненно – режим Масуда будет афганской тиранией, а не русской. А ради того, чтобы заменить иностранного диктатора местным, не стоит убивать людей.

– Афганцы, видимо, уверены, что стоит.

– Большинству из них никогда не задавали этот вопрос.

– Думаю, это очевидно. Впрочем, я все равно не занимаюсь такими делами. Обычно я работаю, как детектив.

Это было то, что не давало покоя Джейн уже больше года.

– В чем же, собственно, состояла твоя миссия в Париже?