«Надеюсь, что ничего не испортил из-за Джейн», – подумалось Жан-Пьеру.

Леблон вернулся в сопровождении какого-то мужчины. Оба остановились в дверях, и Леблон указал жестом на Жан-Пьера. Второй уперся взглядом в Жан-Пьера, словно желая запечатлеть в памяти его лицо. Жан-Пьер ответил таким же взглядом. Мужчина был очень крупным, с широченными плечами, как у футболиста. Волосы были длинные, но редкие на макушке. Усы смотрели уныло в пол. На нем был вельветовый зеленый пиджак, с разрезом на рукаве. Мгновение спустя он кивнул и вышел из комнаты.

Леблон закрыл за ним дверь и сел за стол.

– Случилась беда, – проговорил он.

«Это не связано с Джейн, – подумал Жан-Пьер. – Слава Богу».

– В кругу наших друзей оказался агент ЦРУ, – произнес Леблон.

– Боже милостивый! – сказал Жан-Пьер.

– Но не в этом беда, – раздраженно добавил Леблон. – Едва ли стоит удивляться тому, что в круг наших друзей просочился американский шпион. Без сомнения, внедрились еще израильские, южно-африканские и французские агенты. Чем бы пришлось заниматься этим людям, если бы они не проникли в группировки юных политических активистов? У нас, разумеется, тоже есть свой агент.

– Кто это?

– Вы.

– Ого! – Жан-Пьер оторопел, откровенно говоря, он никогда не воспринимал себя как шпиона. Но что еще означала фраза: быть полезным партии в тайной роли? – И кто же этот агент ЦРУ? – спросил он, испытывая нарастающее любопытство.

– Некто по имени Эллис Тейлер.

Эти слова настолько потрясли Жан-Пьера, что он вскочил с кресла.

– Эллис?

– Вы с ним знакомы? Это хорошо.

– Эллис – агент ЦРУ?

– Сядьте, – решительно проговорил Леблон. – Нас занимает не то, кто он такой, а что он предпринял.

Жан-Пьер задумался, если Джейн все узнает, она отбросит Эллиса от себя, как горячую картофелину. Заставят ли меня все ей рассказать? Если нет, дойдет ли она до истины самостоятельно? Поверит ли в это? Станет ли Эллис это отрицать?

Леблон продолжал говорить. Жан-Пьер заставлял себя сосредоточиться на сказанном.

– Беда в том, что Эллис устроил засаду, в которую попался достаточно важный для нас человек.

Жан-Пьер вспомнил слова Рауля о том, что Рахми арестован.

– Рахми важен для нас?

– Да не Рахми.

– А кто?

– Зачем вам это знать?

– Тогда зачем вы привезли меня сюда?

– Молчите и слушайте, – резко оборвал его Леблон. Жан-Пьер впервые испытал страх перед собеседником. – Я, разумеется, никогда прежде не встречался с вашим другом Эллисом. К сожалению, Рауль тоже не знаком с ним. Поэтому ни один из нас не знает, как он выглядит. Только вам это известно. Вот почему вас привезли сюда. Кроме того, вы, наверное, знаете, где живет Эллис?

– Да. Он занимает комнату над рестораном на улице Древней комедии.

– Его комната выходит на улицу?

Жан-Пьер нахмурился. Там он был однажды, Эллис не любил приглашать людей домой.

– Думаю, что да.

– Вы в этом не уверены?

– Дайте мне подумать. – Он был там как-то поздно вечером с Джейн и компанией других людей, возвращаясь из кинотеатра в Сорбонне. Эллис угостил их кофе. Это была небольшая комната. Джейн сидела прямо на полу у окна. – Да. Окно с видом на улицу. Почему это так важно?

– Это значит, что вы сможете дать сигнал.

– Я? Зачем? Кому?

Леблон измерил его угрожающим взглядом.

– Прошу прощения, – проговорил Жан-Пьер.

Леблон сделал паузу. Когда он снова заговорил, его голос зазвучал чуточку мягче, хотя интонация оставалась такой же невыразительной.

– Вы проходите крещение огнем. Я сожалею, что вынужден привлекать вас к… подобной операции… при том, что вы еще ничего не сделали для нас. Но вы знакомы с Эллисом, и вы здесь, а в данный момент у нас нет больше никого, кто бы знал его. То, что мы намерены осуществить, утратит свой смысл, если это не произойдет немедленно. Поэтому слушайте внимательно, ибо это важно. Вам придется зайти в его комнату. Если он там, вы войдете под каким-нибудь предлогом. Решайте сами, под каким. Подойдя к подоконнику, вам надо будет высунуться из окна – знак того, что Эллис в комнате. Поэтому, что бы вы ни сделали, не приближайтесь к окну, если его там нет. Вам все понятно?

– Мне понятно, что вы от меня хотите, – проговорил Жан-Пьер. – Мне неясно только, для чего все это?

– Чтобы удостовериться в личности Эллиса.

– А когда я удостоверю, что это он?

Леблон дал Жан-Пьеру такой ответ, на который он даже не смел надеяться и который потряс его до глубины души: «Ясное дело, мы собираемся его убить».

Джейн расстелила белую скатерть в пятнах на крохотном столике Эллиса, выложив два набора старых ножей. Она нашла бутылку Флёри в шкафу под раковиной и открыла ее. Ей страшно хотелось попробовать, но потом она решила дождаться Эллиса. Джейн поставила бокалы, соль и перец, горчицу и бумажные салфетки. Она уже хотела начать готовить ужин, но потом решила, пусть этим займется сам Эллис.

Ей не нравилась комната Эллиса. Она казалась голой, тесной и безликой. Джейн просто оторопела, когда впервые оказалась здесь. Она назначала свидания этому сердечному, мягкому зрелому мужчине и надеялась, что его жилье отражает его натуру, что его привлекательная удобная квартира содержит черты насыщенного опытом прошлого. Однако, глядя на его кров, никак не скажешь, что здесь живет человек, который был ранее женат, участвовал в войне, принимал ЛСД, возглавлял в своей школе футбольную команду. Холодные белые стены были украшены торопливо подобранными плакатами. Фарфор попал сюда из мелочных лавок, а кастрюли для варки пищи представляли собой дешевую оловянную утварь. На бумажных обложках стихотворных сборников, стоявших на книжной полке, отсутствовали названия. Свои джинсы и свитера он хранил в небольшом пластмассовом чемодане под скрипучей кроватью. Куда подевались его старые школьные сочинения, фотографии племянников и племянниц, драгоценная копия «Гостиницы разочарования», его перочинный ножик в память о посещении Булони или Ниагарского водопада, салатница, которую каждый раньше или позже получает в подарок от своих родителей? В комнате не было ничего действительно важного, ни одной вещи, которые хранят не во имя их функционального назначения, а в память того, что они символизируют, будучи частичкой души их владельца.

Это была комната замкнутого и скрытного человека, который ни за что не поделится с кем-либо своими сокровенными мыслями. Постепенно, с ощущением жуткой печали, Джейн пришла к осознанию того, что по характеру Эллис напоминает свою комнату, холодную и замкнутую.

Просто невероятно. Какой Эллис был самонадеянный. Он ходил с высоко поднятой головой, словно никогда в своей жизни никого не боялся. В постели он чувствовал себя полностью раскрепощенным, абсолютно свободным в проявлении своей сексуальности. Он мог все, что угодно, делать, не испытывая при этом беспокойства, колебания или стыда. Джейн никогда не приходилось прежде общаться с таким человеком. Однако весьма часто – в постели, в ресторане или просто во время прогулки по улице – когда Джейн смеялась вместе с ним или слушала его рассказ, или разглядывала морщинки вокруг глаз, или в минуты его серьезных размышлений, или когда прикасалась к его теплому телу, – она ощущала, что он вдруг как бы отключался. В такие минуты «отключки» он больше не любил ее и не развлекал, переставал быть к ней внимательным и предупредительным, забывал о джентльменстве и сострадании. В такие мгновения Джейн ощущала себя брошенной и откровенно чужой, вторгающейся в его тайный мир. Ей казалось, будто солнце скрывается за облако.

Джейн понимала, что ей неизбежно придется с ним расстаться. Она любила его до безумия, но он, судя по всему, не мог ответить ей тем же. Эллису было тридцать три года, и если он до сих пор не постиг искусства сердечности, ему уже не постичь этого никогда.

Сидя на диване, Джейн стала читать «Обсервер», который купила в международном киоске на бульваре Распай по пути сюда. На первой полосе была напечатана статья о событиях в Афганистане, изложение которых убеждало ее в том, что именно туда надо ехать, чтобы забыть Эллиса. Эта идея сразу завладела ею. Хотя Джейн любила Париж, и ее работа по крайней мере не была однообразной, ей требовалось нечто большее: опыт, приключения и возможность ощутить себя причастной к борьбе за свободу. Ей неведомо было чувство страха. Жан-Пьер сказал, что врачей слишком высоко ценят, чтобы посылать в зону военных действий. Но всегда была опасность, что тебя настигнет шальная пуля или убьют в перестрелке. И все же, наверное, риск смерти был не больше, чем в Париже, где можно было запросто попасть под машину. В Джейн все больше пробуждался интерес к образу жизни афганских мятежников.