Вот тогда она и задумалась. В итоге уговорила её одну приходить, тем более с ночёвкой, что было контрольным аргументом в голову.

Я за неё не переживаю. Если паренёк её бросит, что запросто может случится, Юлька долго переживать не будет, не тот человек. Тут же её к нашим парням затащу, моментально оживёт.

С Пистимеевым просто, он очаровательно примитивный парень. В смысле обращения с ним. Посадила за компьютер, показала программу, с которой работаю и всё, можно за него не переживать. Только время от времени подноси ему пирожки, чай, компот и прочее. Руки, правда, приходится ему самой полотенцем вытирать, а то он всё время об штаны норовит. Обормот!

— Гёрлс! (Только сегодня! Эксклюзивное зрелище исключительно для вас! Мужской стриптиз)! — выставляю перед собой с хаотическим энтузиазмом размахивающего всеми пятью конечностями и восторженно гикающего Витюшку.

— Ах! — дружно восхищаются Вика с Юлей. Юляшка держит на руках Настеньку. Я только что принесла свежевымытого и сверкающего белизной пухленького тельца Витюшку.

— Ай! — Юля неосторожно приблизила к лицу Настеньку, точнее, зарылась лицом в неё и моя сестрица не упускает такую соблазнительную возможность. Тут же запускает ей в волосы обе ручки.

Есть у них такая страсть, очень любят потрепать и потискать что-то пушистое. Я хитренькая, не попадаюсь, а вот Эльвире иногда достаётся. Отцепить очень трудно, у этих младенцев непропорционально размеру и возрасту мёртвая хватка.

— Ой, мамочки! — верещит Юлька. Вика покатывается со смеху. На самом деле, визуально чуть-чуть улыбается, но я-то знаю, что это значит.

— (Подержи, Вика), — отдаю ей брата, — (только сама не попадись).

Помочь Юле очень легко и просто. Ей повезло, что попалась Настеньке. Очень она щекотки боится.

— И-и-и-е-е-е! — верещит уже Настенька и ослабляет хватку, дёрнув взвизгнувшую Юлю в последний раз. Дальше дело техники. Через неполную минуту подружка спасена.

Эльвира, пользуясь случаем, отдыхает от детей на кухне, колдуя над праздничным ужином. Предварительно мы ей всё начистили, нарезали и нашинковали, осталась практически только ритуальная часть.

Наблюдать за молодой уже не якобы мамочкой забавно. Человеческим самкам свойственна некая бестолковость, с которой у мужчин сложные отношения. Общий счёт — со знаком плюс. Мужчины обычно легко находят выход из ситуаций, в которых женщины совершают множество бессмысленных и даже вредных делу действий. Эта способность и необходимость решать проблемы, большие и малые, даёт им право смотреть на женщин снисходительно, почти с родительских позиций. Женщины, если не дуры и не стервы, ценят в своих мужчинах эту надёжность, «за мужниной спиной, как за каменной стеной».

Эльвира по неопытности вляпалась. Её реакция на детский плач носит комплексный, но шаблонный характер. Детвора проверяется на наличие сброса ненужных веществ из организма. При обнаружении таковых веществ проводятся санитарные мероприятия. Далее младенцы приникают к источнику питания, расслабляются, переходят в умиротворённое состояние и засыпают.

Всё дело в том, что цикл переваривания дозы материнского молока очень короткий. Всего лишь два часа. Вот так быстро оно усваивается. Цикл заканчивается понятно чем, выведением отбросов из организма, что приводит к дискомфорту и громким требованиям его устранить.

Эльвира не додумалась сделать паузу на ночь. Причём я заметила, что днём они могут обходиться без кормления до трёх-четырёх часов. А вот ночью никак, только два часа, а потом вынь и засунь им сиську в рот.

Родители оказались в ловушке замкнутого цикла. Плач — перепеленание — кормёжка — два часа сна — новый цикл. Эльвира хронически не высыпается, ходит, как тень, папахен раздражён. Но злился он недолго. На выходных пару недель назад он сказал деткам своё веское отцовское слово. Я ему помогала. Мы устроили им жесточайший локаут, точнее, ограниченный игнор. Эльвиру заперли в спальне и к детям ночью не допускали. На требовательные крики подходит папочка, меняет пелёнки, говорит что-то успокаивающее и уходит. Если через полчаса плач и хныканье продолжается, а пелёнки были сухие, процедура повторяется.

Вторую половину ночи — я.

— Why are you shouting (Чего разорались), братс (обормоты)?! — миниатюрные обормоты таращатся на меня и неуверенно гундосят. Перевести их следует так:

— А можно кто-нибудь другой придёт?

— (Нельзя)! — я зла и категорична, — (вы уже у всех кровь выпили, маленькие упыри. Молчать, я сказала)!

Сухие? Замечательно. Хлопаю их легонько по попкам, грожу кулаком и, не обращая внимания на неуверенное хныканье, удаляюсь. Вторая половина ночи вообще лёгкая. Опорожниться они уже не могут, нечем. Так что можно прийти, пощупать, отругать за ложный вызов и уйти. И даже пропустить какой-то раз. В качестве наказания за ложные вызовы.

График мы с папахеном установили жёсткий. Последняя кормёжка не позже семи и спать им не даём. Играем с ними, разговариваем, гуляем. А вот после того, как испачкают пелёнки, часов в девять-десять, укладываем спать. Минимум, до шести.

И всё. Всего три ночи, и то, на третью ночь всего два раза проснулись, но сухие. Я их отругала на первый раз, а второй совсем не пришла. Короче, указали этой мелочи их место. Ибо нефиг!

За столом с маленькими мне неудобно. У меня зарок — в их присутствии говорить только по-английски. Эльвире приходится иногда переводить. Но в девять часов с копейками они отключаются и в их отсутствие можно потрещать в своё удовольствие.

— Лично я скептически отношусь к широкому освоению океана, — заявляет Сашок, — подводные города? Как колония для преступников прокатит. Только дорого слишком…

Мы слушаем, Юля кривится. От умных разговоров её на зевоту пробивает.

— Если не интересно, Юляш, можем о твоём молодом человеке поговорить, — предлагаю я, и подружка оказывается в фокусе всеобщего внимания. Только Эльвира глядит сочувственно. Корпоративная солидарность блондинок даёт осечку только на Вике. Но она, строго говоря, не блондинка, она экстраблонди.

— Нет-нет, я внимательно слушаю, — испуганно и торопливо. Я с подозрением, поднятым до таких гротескных высот, что папахен издаёт громкий смешок, гляжу на подружку.

— Пусть там много полезных ископаемых, ну и что? Пусть их в два раза больше, чем на суше и что?

— Как что? — переключаюсь на него к величайшему облегчению Юли, — запасов полезных ископаемых на суше хватило на создание могучей человеческой цивилизации.

— Хватило. И ещё надолго хватит, — соглашается Сашок, но явно при этом прячет за спиной дубинку, — но как бы велики не были запасы на океанском дне, у них есть одно неприятное свойство.

— Какое? — папочка делает вид, что не догадывается, а, может, натурально не знает.

— Они ограничены, — бьёт своей дубинкой Пистимеев.

— Любые ресурсы везде ограничены, — пожимает плечами папахен.

— В космосе — нет, — Сашок выкидывает главный козырь.

— В космосе — тоже ограничены, — папочка не сдаётся, — пусть на два-три порядка ресурсов больше, но всё равно ограничены.

— Вы не понимаете! — Пистимеев начинает горячиться. Под шумок Юлька исчезает, уходит с Эльвирой на кухню.

— Во-первых, освоение ресурсов Солнечной системы займёт всё человечество на пару столетий, не меньше. Во-вторых, Солнце — всего лишь одна звёздочка из миллиардов в нашей галактике. И галактик во Вселенной сотни, если не тысячи.

— До галактик ещё добраться надо, — скептически усмехается папахен.

— Зачем? — встреваю я, — зачем перепрыгивать через ступеньки? Когда Солнечная система будет освоена, наверняка придумают способ добраться до других звёзд. Это же лет двести займёт.

— Вопрос любых ресурсов в своей крайней точке упирается в одно, — замечает Пистимеев, — в объёмы энергии, которыми мы располагаем. В конце концов, будь у нас неисчерпаемый источник энергии, мы любые другие ресурсы можем сделать возобновляемыми. Или бесконечными. Например, заняться трансформацией элементов.