— Кто сказал «принцесса жжёт»? Быстро признавайся! — грозно смотрю на переглядывающихся парней.

— Ну! — нетерпеливо топаю ножкой. — Это учителям нельзя никого сдавать, а перед царствующим дуумвиратом никаких секретов быть не может. Быстро мне сюда, — показываю пальчиком перед собой, — дерзнувшего.

Дело стронулось. Несколько человек прямо тычут пальцем в испуганно оглядывающегося парнишку.

— Быстро ко мне! Пятисекундная готовность! Квикли, квикли! — иногда употребляю английский.

Парнишку выдёргивают из-за парты двое наших порученцев и подтаскивают ко мне. Протягиваю руку, хватаю за прядь волос и слегка дёргаю. Объявляю:

— Свободен!

Парни с хохотом, провожая дружескими пинками и тычками, гонят дерзнувшего обратно. Приземлившись на место, тот недоумевающе оглядывается.

— Это было поощрение, остолопы, — провозглашает королева. Смех в классе начинает приобретать завистливые нотки. Паренёк гордо выпрямляется. Да, комплименты мы любим.

— В следующий раз благодари её высочество, кланяйся и только потом можешь удалиться, — холодно просвещает королева о правилах этикета.

Развеселившиеся мальчишки тут же принимаются репетировать отходы, подходы, поклоны и разные обороты речи. Особенно хорош Паша. Изображает нечто совершенно вычурное. С прыжками, маханием воображаемой шляпой и фиг знает чем.

Переглядываемся с Викой, совещаемся и выносим королевский вердикт.

— Это будет вариантом парадного особо торжественного подхода, — показываю рукой на Пашу, — Всем изучить. Неделя вам на это. Повседневный подход проще. Короткий наклон головы, обращение «ваше высочество» или «ваше величество». Перед уходом быстрое принятие стойки смирно, короткий кивок и можете идти. При желании можете каблуками щёлкнуть.

В игру вступает королева. Вика выходит вперёд, я сразу замолкаю, отхожу чуть в сторону.

— Паша, за удачное изобретение важного элемента этикета вознаграждаешься правом поцеловать королеве ручку.

О-о-о-у! — изображает неподдельный восторг Паша.

— Давай, — поощряю я, — как раз опробуешь свой выход.

И Паша даёт! Минуты три скачет, подпрыгивает и благоговейно шипит «вашество» и «вашличество». Вика аж руку держать устала. Класс стонет от смеха. Наконец это шут приникает губами к нежной королевской ручке. Потом его долго не могут оторвать. Когда пажи его оттаскивают, орёт:

— Пустите меня, гады! Я жениться на ней хочу!

— Ишь, ты, умник какой. Мы все на них жениться не прочь, — пажи хладнокровно утрамбовывают клоуна на место.

— Ой, не могу больше… — это я издаю стон.

6 сентября. Вечером дома.

Пристраиваюсь на диванчике головой на коленях Эльвиры. Листаю книжку.

— Даночка, может, в покер зарежемся? — предлагает мачеха. «Зарежемся» это она у меня переняла.

Ехидненько улыбаюсь.

— О, моя милая мамулечка, — с некоторых пор величаю её именно так. Эльвира поначалу подозревала толику иронии и даже лёгкой издёвки, — справедливо подозревала, не буду спорить, — делала вид, что сердится, потом махнула рукой. Только норовила меня ущипнуть, дёрнуть за ухо, — вот как сейчас, ай! — или за волосы. Немножко больно, но очень смешно.

— О, мамулечка! Я, как ты, может, забыла, учусь в элитарном учебном заведении. С напряжённейшей учебной программой. И мне уроки надо учить, а не убивать время попусту за глупыми играми, ай!

Мачеха дёргает на этот раз за ухо.

— Но, невзирая на тяжелейшую учебную программу, ты просто валяешься на диване. Убивая время попусту.

— О, мамулечка! Ты совершеннейшим образом не права. Сейчас я читаю английскую книжку. Вот! — сую ей под нос обложку, на которой крупноформатная латиница свидетельствует в мою пользу.

Эльвира разочарованно вздыхает. Бережно поправляет мне причёску.

— Хорошо, хорошо… учись… доченька, — ага, это она наносит ответный удар. Только со мной этот номер не пройдёт. Замираю, делаю глупую счастливую моську, преданно завожу на неё глаза:

— О, мамулечка! Ты наконец-то признала меня своей дочечкой! Мамулечка, я так счастлива… — хотела слезу пустить, но актёрского таланта на это уже не хватает.

— Ну, Даночка, ну, хватит измываться… — Эльвира сдаётся, гладит меня по голове. Торжествую победу.

— Как скажешь, — не имею манеры добивать сдавшихся, — Но ты же знаешь, я действительно тебя люблю.

— Интересно только, с чего вдруг? — задумчиво теребит мои многострадальные рыжие волосы.

— Что тут непонятного? Ты столько для меня сделала. С тобой легко и весело. А ещё… — я замолкаю. Признания в любви делать не просто. Я, кстати, вовсе не вру. Мы даже спим иногда вместе, когда папочки дома нет.

— Что ещё?

— Наверное, мне всё-таки мамы не хватает, — вздыхаю я. Потом блаженно жмурюсь от покрывающих моё лицо поцелуев Эльвиры.

Нечто странное происходит. Дана перестаёт прятаться от Эльвиры, пропустила момент, когда это началось. И, бывает, выходит на первый план. Как сейчас. Кстати, а чего мы перестали по-английски говорить? Надо возобновлять.

С отцом встречаемся только за ужином. Он не стал меня отвлекать от домашних заданий.

— Как вы тут без меня? Дана, как в Лицее?

— В Лицее всё замечательно. А дома меня Эльвира всё время мучает. То и дело за уши таскает, — горестно жалуюсь «папе» на бесчинства «злобной» мачехи. «Злобная» мачеха хихикает.

— Зная тебя, полагаю, это ты её мучаешь, — улыбается «отец». И заслуживает благодарный взгляд Эльвиры.

— А я думала, ты ей за меня отомстишь, — пригорюниваюсь я и тихо добавляю, — ночью…

Они оба одновременно чуть не давятся. Потом «папа» вытирает выступившие слёзы, а Эльвира, отсмеявшись, опять дёргает меня за волосы.

В общем, веселимся вовсю. Как каждый день. Рассказываю о Лицее.

— Мальчишки отрабатывали парадный подход к её величеству и моему высочеству. Нет-нет-нет! Повторить не смогу. Как-нибудь сами увидите.

Про наши с Викой титулы я уже рассказывала.

— Как жалко, что я не могу учиться вместе с тобой, — вздыхает Эльвира. — Никогда бы не подумала, что учиться так весело.

— Надо было тебе восемь раз на второй год оставаться, — глубокомысленно заявляю я. — Тогда смогли бы в одном классе оказаться.

— Второгодниц в Имперский Лицей не берут.

На ночь, сидя перед зеркалом в пижаме, занимаюсь лицом. Всякие там очищающие маски, скрабы и прочая женская хренотень. Эльвира обучает меня женским премудростям. Втираю в лицо и руки ночной крем. Мужчины не знают, но есть и такое деление средств ухода.

Входит «отец». Встаёт сзади, кладёт руки на плечи.

— Дана, давно хотел тебе сказать… я счастлив, что вы нашли общий язык с Эльвирой.

Пожимаю плечами.

— С ней поладить просто. Она очень лёгкий человек. Ты сам знаешь.

— Я знаю, — «отец» целует меня в щёчку. — Спокойной ночи.

Подставив ему щёку, смеюсь.

— Вам тоже спокойной ночи. Только я не уверена, правильно ли это: желать вам спокойной ночи.

— Не можешь без подначек, — смеётся он и дёргает меня за волосы. Мученически вздыхаю.

Вдруг уже на пороге спохватывается.

— Даночка, я тут договариваюсь о твоей программке. «Шарики». Её хотят купить, дополнят новую операционную систему.

— Что предлагают? — продолжаю растирать руки.

— Пять тысяч сразу и все права переходят им. Либо единовременно тысячу и потом какие-то выплаты в течение пяти лет. После пяти лет права такого рода обобществляются.

Что-то такое я слышала. Вполне разумно. Автор получает премию, но не до конца жизни ему авторские платят. Потом могут в некоммерческих целях использовать, кто угодно. Да и в коммерческих тоже, но там государству небольшая пошлина платится. Причём сразу за всё. Платишь пошлину — получаешь доступ к банку обобществлённых прав. И опять же государство может продавать за рубеж в свою пользу. Автор может через специальное соглашение получать свою долю, но обычно этим кланы занимаются. О, кстати!