Демьян отложил телефон и тоже смотрит в окно. У меня закрываются глаза от ровной скорости и тихого бурчания радио из динамиков. Максим внимательно смотрит на дорогу.

— Поспи, — предлагает. Даже не думала, что он заметил, что я клюю носом. — Я разбужу, как приедем.

Помогает мне поменять положение кресла. Сворачиваюсь на нем клубочком, скинув обувь. Воскресенский накрывает мои ноги своей курткой. Я тону в его мужском запахе, в сохранившемся на подкладке тепле и приятной тяжести. Глупо романтично фантазирую, что это не куртка, а сильные руки так меня обнимают. Спокойно засыпаю, почувствовав на щеке одно единственное легкое касание его пальцев. Макс убрал мешающие волосы с моего лица.

От еще одного прикосновения я проснулась.

— Пойдем, — подают руку Макс.

Они успели разбить настоящий походный лагерь. Поставили две большие палатки, организовали место под костер, расставили удочки. Дёма уже стоит с одной из них на берегу с важным видом.

Максим вручил мне горячую железную кружку с чаем. От мужчины и напитка пахнет костром. В своих камуфляжных штанах и высоких ботинках он смотрится еще мужественнее и как-то совсем естественно вписывается в походные условия.

— Что мне делать? — спрашиваю у него.

— Отдыхай, — улыбается. — Через часик можешь овощей на уху начистить. Готовить я буду сам. Рыба и мясо, особенно на улице, дело совсем не женское.

— Я ужасно готовлю рыбу, — опускаю взгляд в землю.

— О чем я и говорил, — самодовольно хмыкнул Максим.

Для меня мужчина на рыбалке стойко ассоциируется с неприятными запахами, бутылкой беленькой, а то и не одной. Воскресенский продолжает меня удивлять. Он играет с сыном в догонялки, показывает ему, как правильно чистить и потрошить рыбу. Они варят вместе уху, пока я накрываю раскладной столик. В меню все максимально просто. Свежие овощи, хлеб, сыр, колбаса. На вечер лежат сардельки для костра.

— М-м-м, — с удовольствием ем горячий рыбный бульон «с дымком», крупно нарезанными овощами и зеленью. — Это очень вкусно.

— Я рад. Хлеб бери. Там еще вкуснее.

Ржаные подсоленные ломтики, зеленый лук, и я в экстазе. Демьян тоже с удовольствием уплетает все, что ему предложено. Он с утра почти не отходит от отца. Носится за ним маленьким хвостиком, впитывает все, чему Макс его учит.

После обеда Максим отправляет сына немного поспать. Мы остаемся вдвоем в странной неловкости. Я наблюдаю, как он моет в реке посуду и складывает ее замерзшими пальцами в пластиковый сетчатый ящик. Греет руки у костра, подмигивает мне, улыбается.

«Держись от него подальше, — говорил мне отец. — Он опасен!»

Это Зарецкий для меня опасен, а зеленоглазый Максим совсем другой. Приятно, что меня впустили за занавес, чтобы посмотреть на его жизнь с иной стороны. Не думаю, что он из тех, кто абы кого готов подпустить так близко, в самое личное. Это же уязвимость. Это не про Воскресенского.

— Замерзла? — спрашивает у меня.

— Немного, — зачем-то вру.

Солнышко греет и от костра тепло. Мне совсем не холодно, просто хочется вновь ощутить на себе тяжесть его куртки и окунуться в запах силы, уверенности, надежности.

Макс садится рядом. Берет мои ладони в свои, накрывая их снизу и сверху. Смотрит на огонь, гладит кожу большим пальцем.

— Не говори никому о том, что видишь здесь, — тихо просит. — О том, что я был женат, знают единицы. Про сына еще меньше людей. Это должно так и оставаться как можно дольше.

— Я не буду, — обещаю ему и решаюсь положить голову на сильное плечо.

Он только рвано вздыхает, не гонит, не отталкивает. Продолжает согревать мои ладони своими, переместив взгляд от костра на спокойную зеленоватую речную гладь.

Юна

— Что же ты делаешь? — папа гладит меня по волосам. Поднимаю голову от учебников, не понимая, куда он клонит.

Мы вчера вечером вернулись в город. Максим завёз сына к бывшей жене, потом закинул меня домой. Я привезла из этой поездки море впечатлений и новые чувства к тому, кто всеми силами старается отвернуть от себя окружающих.

Сегодня еле смогла сосредоточиться на лекциях. Вспоминала его кошачьи глаза с лёгким прищуром и короткий ёжик волос, забавно торчащий с утра после сна в палатке.

Макс купался в реке, обнажившись до облегающих чёрных боксеров на широкой резинке. Я покраснела, но он не увидел, нырнув в холодную воду. Потом грелся у костра и пил ароматный чай с дымком и травами.

У него есть татуировки на теле. Одну из них, голову крупного волка, я сегодня нарисовала в тетради по литературе. Подтянутое, гибкое тело даже в воспоминаниях разливается теплом, под кожей пульсируя внизу живота приятным жаром.

Сегодня Воскресенский позвонил и сказал, что не сможет забрать меня после занятий. Обещал появиться вечером на танцах. Я доехала сама, быстро перекусила и села заниматься, пока весь мозг не расплавился и не вытек от мыслей о Максиме. А тут папа со странными вопросами... Я растерялась.

— Не понимаю тебя сейчас, пап. Что не так? — сжимаю в кулачке ручку.

— Ты влюбляешься, Юна. И влюбляешься не в того! Мы же договорились. Все решили. Что ты делаешь? Зарецкий не простит такого, дочка!

— Зарецкий сам приставил ко мне Максима, — отвечаю спокойно.

— Максима? — заводится отец. — Это не студент с твоего курса, Юна. Не смей, слышишь меня?! Ты себе жизнь испортишь. И остальных за собой утянешь. Присмотрись к Владу. Вы ещё не женаты, а он уже столько для тебя делает.

— Покупает шмотки и постоянно указывает, что мне надо в себе исправить? Да, папа. Это очень много. Ты абсолютно прав, — обиженно складываю на груди руки.

— Учит, воспитывает и обеспечивает, как мы с ним и обговаривали, — поправляет отец. — У вас очень большая разница в возрасте. Влад успешный бизнесмен и публичная личность. Тебе стоит прислушиваться к его советам.

Мне хочется спорить. А ещё сказать, что я пожалела, что согласилась на этот брак. Хочется по-детски топать ногами и поплакать на плече у... Максима. Но обижать отца не хочется совсем. Он ведь заботится. Я так оправдываю факт принесения меня в жертву Зарецкому. Все равно бы меня за него выдали. То, как давит сейчас отец, об этом очень красноречиво говорит. Но в кого влюбляться моему сердцу, они не могут мне указывать!

Во мне бушуют гормоны и адреналин, а это страшный коктейль для обиженной и влюблённой восемнадцатилетней девчонки.

Я быстро собираюсь на танцы. Просто сбегаю из дома. На репетиции выкладываюсь на всю и жду, когда же этот чёртов наглый кошак войдёт в дверь. Сердце отсчитывает музыкальный ритм. Он такой же стремительный, как горячая кровь в моих венах.

Только попробуй не приди, Воскресенский! Не смей срывать мне план по совершению глупостей на сегодня. Я очень хочу совершить эту глупость и импульсивность. На мгновение перестать быть хорошей для всех, правильной, идеальной. Наверное, впервые в своей жизни хочется сделать сознательный шаг в пропасть.

Мы заканчиваем занятие. Переодеваемся, перебрасываясь шутками и колкими, но необидными фразочками.

Хватаю сумку, вешаю её на плечо и, не застегнув куртку, выскакиваю на улицу. Макс сидит на капоте своей машины. Играется с зажигалкой. Ловит меня взглядом. Выпрямляется.

— Привет, — подхожу к нему как можно ближе.

Сильный мужской запах добавляет мне решимости. Я смотрю в его зелёные глаза и понимаю, что окончательно в них пропала. Встаю на носочки, чтобы дотянуться... И прижимаюсь губами к его холодным губам.

Он замер. Даже не дышит.

«Вот дура! Ну что же ты делаешь, Юна?» — думаю словами отца.

Отстраняюсь, опускаю взгляд.

— Не делай так больше, — хрипло говорит Максим.

А вот не надо было в озере купаться в такой холод! Простыл.

— Садись в машину. Мокрая вся. Заболеешь.

— Ну и пусть, — поправляю съехавшую лямку сумки.

— Влад звонил. Он приезжает послезавтра. В машину, Юна, — подталкивает меня.