А сама прошла прямо к Елене Петровне.

– Елена Петровна! Что делать? Опять этот Яшка здесь. Ну чтоб он пропал куда-нибудь! Почему такие люди живут на земле? Хоть бы он провалился!

Зина готова была расплакаться от досады. Она так устала бороться с этим противным, отвратительным Яшкой!

– Ты опять за свое, Зина? Зачем же Яшке куда-то проваливаться? Он ведь тоже человек.

– Ну какой же он человек, Елена Петровна? Он уже и сейчас вор и бродяга, а когда вырастет, будет бандит. Это разве человек?

– А все-таки пока что человек. Надо выручать его.

– Откуда выручать?

– Да вот из той трясины, в которую он попал. Он сейчас как слепой, он не понимает, куда идет.

– Да разве с ним можно сговориться? Вы, Елена Петровна, еще не знаете, как мы все намучились из-за него. Хоть бы он куда-нибудь сбежал! Он уже убегал из дому, только его поймали. Ну пусть бы убежал так, чтобы его и не поймали больше, чтобы мы избавились от него!

Елена Петровна опустила шитье на колени, подняла на Зину глаза, и между бровями у нее появилась знакомая горькая морщинка.

– Зина, Зина, что ты говоришь! Ну мы избавимся от него. А те люди, к которым он явится, пускай мучаются? И вообще, пускай пропадает человек? Человек, который мог бы сейчас готовиться вступать в комсомол, который стал бы учиться и работать, как настоящие советские люди.

– Он не будет учиться и не будет работать.

– Попробуем, посмотрим. Яшка тебе кажется страшнее, чем он есть. Поверь мне.

Зина почувствовала, что не права. Но ей было так жалко Антона, который, притихший и все еще испуганный, сидел в дальнем уголке площадки и глядел на нее оттуда своими широко раскрытыми глазами. И себя жалко. Разве не из-за этого противного Яшки так расстроился отец, и разве не из-за него она не пошла с ребятами в поход?

И все-таки она была не права, а права Елена Петровна. Только как же быть? Значит, так и терпеть этого противного Яшку?

– Терпеть не надо, – сказала Елена Петровна, и опять морщинка появилась между бровей. – Надо нам с тобой постараться сделать так, чтобы этот противный Яшка не стал бы противным. А стал бы таким же хорошим парнишкой, как и все наши ребята.

– А разве это может быть?

– А почему же нет? Давай постараемся. Трудно очень, Но если мы с тобой все-таки очень постараемся?

Зине было приятно слышать это «мы с тобой», в сердце росло чувство признательности к ее с детства любимой учительнице. Но все-таки ей трудно было согласиться с Еленой Петровной.

– Я не могу, – сказала Зина, – я не люблю его. Я не хочу глядеть на него. Не могу глядеть.

Елена Петровна вздохнула и снова принялась за шитье.

– Я понимаю тебя, Зина, ты слишком от него натерпелась. Но ведь каждый человек многогранен. Ты увидела только самые плохие стороны Яшки. А может, он так повернется, что станут видны и хорошие. И тогда ты скажешь сама себе: «А ведь я была к нему несправедлива!»

Свежая зелень деревьев, кустов и трав заслоняла от жаркого, душного дыхания асфальтовых мостовых и каменных домов. Шум городского движения почти не доносился сюда. Вошли в железную калиточку за высокую ограду и сразу очутились в тихой зеленой стране, где цветут липы, а по розоватым дорожкам рассыпаны солнечные зайчики, где на большом пруду плавают лебеди, утки, гуси, и розовые фламинго стоят и дремлют, отражаясь в темно-зеленой воде.

Дорожка ведет все дальше, в глубь этой необыкновенной страны, и все новые неожиданности возникают в пути. Вот зеленая полянка, отделенная от дорожки редкими прутьями изгороди, а среди этой яркой зелени гуляют забавные зебры, маленькие упитанные полосатые лошадки. А дальше – олени, хорошенькие олешки с россыпью светлых пятен на коричневых спинах.

– А почему у них такие пятнышки? Вот у северных оленей нету, а у них есть.

– Потому что они пятнистые. – Тамара не нашлась, что еще ответить Кондрату, она как-то не задумывалась над этим.

– А почему эти пятнистые, а северные не пятнистые? – продолжал Кондрат, сосредоточенно сдвинув брови. Этот человек был вдумчивый и пытливый, и таким ответом от него отделаться было нельзя.

– «Почему, почему»… – Тамара понемногу начинала раздражаться. – Потому что та одна порода, а эта – другая.

– А может, потому, что они в лесу живут? – задумчиво сказала Юля Синицына. – Может, чтобы им лучше прятаться? Идет какой-нибудь зверь, тигр или еще кто, а олень прижмется под деревом и будет стоять.

– Ну и что же? – спросила Полянка. – А тигр в это время ослепнет, что ли?

– Не ослепнет! А подумает, что это просто солнечные кружочки, и не разглядит издали олешка.

Тамаре припомнилось, что она где-то читала об этом. Ну конечно, это так. А северные потому без пятен, что ведь они в тундре, а там деревьев нет. И у тигра полосы для того, чтобы он не очень был заметен в лесу: там кусты, высокие травы, от которых ложится полосатая тень… Можно бы, конечно, еще что-нибудь придумать и рассказать ребятам. Но они уже не обращались к ней. Они шли впереди, забыв о Тамаре, читали вывески на клетках зверей, что-то соображали, о чем-то догадывались, громко удивляясь всему, что видели.

Письма от отца не было. Дни проходили, как в заключении. Хотелось вырваться, бежать, хотелось спастись от своей тоски. Отец все понял бы и сразу помог бы Тамаре. Ведь он любил ее, он, бывало, разговаривал с ней, как со взрослой, делился своими думами. А теперь она поделилась бы с ним. И, наверное, он что-нибудь сказал бы такое, от чего Тамара сразу успокоилась бы, знала бы, что ей делать и как жить.

Но письма не было.

А может, отец и Тамару забыл так же, как маму? Может они обе уже не нужны ему и там у него другая семья? И если так, то что же делать тогда? Возиться с ребятишками, как Зина, а осенью идти в школу и постараться вступить в комсомол? Но ведь сейчас же начнется: а какие общественные обязанности выполняла в школе, а можно ли на нее положиться в дружбе?..

А если примут, то сейчас же и заставят эти общественные обязанности выполнять. Правда, конечно, скажут, чтобы она выбрала себе работу, какую ей больше хочется. А что делать, если Тамаре ничего не хочется?

– У, львы, львы! – вдруг закричал Антон. – Скорей! Вон ревут!

Могучие звери не глядели на людей. Они глядели куда-то поверх голов, задумавшись о чем-то или вспоминая что-то, равнодушные, смирившиеся. И только один с черной гривой метался по клетке взад и вперед и ревел, ревел, обнажая страшные клыки, и хлестал себя хвостом с черной кистью по желтым бокам, а в яростных глазах его горели зеленые огни.

– Он хочет на волю, – хмуро сказал Кондрат. – И для чего это их ловят?

– А если бы не ловили, как же бы мы узнали, какие бывают львы? – возразила Юля Синицына.

– Он хочет домой… в лес, – прошептал Антон.

– А что, если бы мы шли по лесу, – начал тоненьким голоском Витя Апрелев, – и вдруг вот этот выскочил бы навстречу! Ага? Что делать бы?

– Ой! – невольно съежился Антон. – Он сразу нас съел бы. Вон зубы-то какие!

– Его, наверное, из ружья но убьешь, – деловито предположил Сенька, – только разве из пушки.

– Ну, хватит, – вмешалась Тамара, – пошли дальше!

Но ребята словно не слышали.

– А если он раскачает решетку и выскочит? Тогда что? Ага? – замирающим голосом пролепетала Полянка.

Ребята охнули и невольно прижались друг к другу.

– Не раскачает, – неуверенно успокоил Кондрат. – А если… Ну убежим тогда. Спрячемся.

– Я сразу на дерево!

– И я! А Полянке не влезть! Она толстая!

– Ну и что ж? А я…

Тамару задело. Никто даже и не подумал, что она может чем-то помочь, если лев возьмет да и выскочит, никто даже и не подумал обратиться к ней, чтобы она успокоила их и сказала, что лев не может раскачать решетки и не может выскочить.

– Хватит глупости болтать, – резко сказала она. – Пошли дальше, я говорю!

Тоскующий лев напоминал Тамаре ее самое. А разве не так вот рвется и тоскует она сейчас? Но льву не сломать клетки. А Тамара сломает.