Дни стояли жаркие и сухие, от его шагов в воздух поднимались облачка пыли. Пыль проникала повсюду, забивала поры, оседала на волосах, от нее першило в горле и слезились глаза. “Плохо, — подумал Натан, — нужен дождь”. Засевать последние двадцать акров в такую сушь было особенно неприятно, но, несмотря на погоду, он довел все работы до конца. Если сейчас грянет ливень, он утрамбует почву до плотности бетона, и посевы не взойдут. Поэтому нужен не просто дождь, сейчас нужен легкий, нежный дождик, но природа — не добрый дяденька, ее не попросишь. Слишком часто она бывает жестока и безжалостна.

Впрочем, если он загремит в тюрьму, все это будет уже неважно.

По делу об убийстве Мэри-Джейн пока не было видно никаких сдвигов. Ничего, за что следствие могло бы зацепиться, никаких улик. Это сильно беспокоило Натана. Ведь все считали убийцей его, даже его собственная бабушка.

Несколько дней тому назад он заехал к ней, чтобы завезти ящик бананов, без которых она не могла жить, и теша себя надеждой рассказать ей эту историю всю, как было, без всяких прикрас, до того, пока она не услышала ее от кого-то еще. Но было уже поздно — новости, особенно плохие, распространяются в округе Метамора со скоростью молнии.

Его бабушка развешивала белье на заднем дворе. Несмотря на сухую и жаркую погоду, она была в калошах на босу ногу. Платье из набивного ситца, которых у нее должно быть было не меньше миллиона, сидело на ней мешковато. В углу рта она держала зажженную папиросу, и ее глаза за толстыми стеклами очков щурились от табачного дыма.

Взяв из корзинки влажную простыню, Натан сложил ее вдвое и перекинул через веревку. Бабушка закрепила ее деревянными прищепками.

— Я слышала, эту ведьму кокнули, — сказала она.

Натан утвердительно хмыкнул — ему было уже тридцать два, но старушка то и дело удивляла его.

— Я говорю всем, что это не ты, что мой Нат и мухи не обидит. Но, между нами, — бабушка подмигнула ему правым глазом, вынула папиросу изо рта, выдохнула табачный дым, бросила папиросу на землю и потушила ее ногой, обутой в калошу. — Если бы это был ты, я бы тебя не осудила.

Сейчас она словно забросила наживку, используя тот же прием, которым она пользовалась еще тогда, когда он был ребенком. Я-де на твоей стороне. Спустя годы он понял, что она действительно всегда на его стороне, что бы ни произошло.

— Я привез бананы, — сказал он, пытаясь сменить тему разговора.

— От нее было одно беспокойство — словно у нее блошки в штанах прыгали. И не только, — старушка хохотнула, радуясь своей шутке.

Она вообще любила соленое словечко.

После этого визита Натан Сенатра решил, что ему надо будет сесть за стол и с листом бумаги и карандашом в руках хорошенько все обдумать. Во-первых, надо составить список потенциальных убийц, и список этот не будет таким уж коротким.

Мэри-Джейн использовала мужчин, а потом, когда получала то, что ей было нужно, выбрасывала их. Так что обиженных могло быть много.

Начать, наверное, следует с тех, с кем она последнее время встречалась. Первым в этом скорбном перечне должен был быть Денни Дэвис, отставной моряк, довольно приятный парень. Он напоминал Натану старенький транзистор, который он возил с собой в тракторе. Когда трактор подбрасывало на кочке, окислившиеся контакты замыкались, и радио начинало говорить, а потом так же внезапно замолкало.

Дэвис и Мэри-Джейн вместе пили и делали много других разных вещей, но однажды он ей надоел и она его выставила за порог с ботинками в руках. Дэвис хотел повеситься, но веревка оборвалась, и он ударился в религию.

Следующим по списку шел Хэнк Митчелл — этот человек довольно долго жил у нее в доме, потому что у него был бульдозер, а ей непременно хотелось выкорчевать все деревья на участке.

Когда Хэнки вывел растительность и вместо нее посеял кормовую траву, Мэри-Джейн выгнала его пинком под зад. А ведь бедняга Хэнки мечтал сначала жениться на ней, а потом продать ее землю.

Натан с ужасом вспомнил, что и Адам Трент не обошел ее своим вниманием.

При всем при этом следовало учитывать и то обстоятельство, что Натана здесь не любили, потому что в его новациях многие видели угрозу для себя. Возможно, что тело Мэри-Джейн для того и бросили в его пруд, чтобы он оказался в глазах местных жителей опасным сумасшедшим, от которого надо избавиться любой ценой.

И, наконец, последний вариант заключался в том, что это он сам убил Мэри-Джейн.

Увидев Ларк, Натан не смог сдержать усмешки. День был теплый. Даже больше, чем теплый, и она, одетая в шорты и майку без рукавов и в белые кроссовки, сидела на траве. Ее пропитанные солнцем волосы волновались, точно поле спелой пшеницы, — для него это было настолько необыкновенно, что Натану показалось мало только видеть это и сразу захотелось запустить в них пальцы и смотреть, как волосы струятся сквозь них.

Ларк не почувствовала его приближения и, только когда тень упала на страницу ее блокнота, подняла голову.

С усталым вздохом Сенатра опустился с ней рядом в тени клена и вытянул ноги. Штанина его брезентового комбинезона была надорвана, и сквозь дыру светило острое голое колено. Он снял кепку, повесил ее на сучок и ладонью убрал волосы со лба. Под комбинезон он в этот раз надел выцветшую футболку, которая не скрывала его мощную мускулатуру. На этот раз он был чисто выбрит, и на его лицо было приятно посмотреть.

Она тут же вспомнила о том, что говорил ей Адам Трент, и насторожилась.

— Видите, у коров между рогами чубчики? — сказал он, указывая рукой на стадо.

Она пригляделась. Действительно, на лбу ближайшей коровы, над самыми глазами, виднелся завиток волос.

— Вот по этому самому хохолку можно определить темперамент коровы, — сказал он.

— Только не надо меня дурачить, — фыркнула Ларк.

Сейчас он ей расскажет, что видел кролика с рогами или еще какое-нибудь диво.

— Это чистая правда, — сказал он и кивнул, видимо, для подтверждения своих слов. — Чем выше этот хохолок, тем животное более возбудимо.

— А что вы скажете вон про ту корову. — Она показала ему, какую именно она имеет в виду. — У нее вообще нет никакого хохолка.

— Эта? — ответил он, ничуть не смутившись. — Эта смирная, как ягненок.

— Я не такая дура, чтобы верить в ваши сказки, — сказала Ларк.

Он пожал плечами:

— В городе теперь весело, все рассказывают друг другу, что вы сантиметром меряете быкам яйца.

— Мне неинтересно знать, что они там говорят, — ответила она и сразу уткнулась в свой блокнот.

— Ну, так и какие выводы? “Господи, ну неужели нельзя поговорить на какую-нибудь другую тему?” — с досадой подумала Ларк.

— Я имею в виду, что вы выяснили — мои коровы удовлетворены или нет?

Поразительно! Он что, пришел над ней издеваться?

— Послушайте, мистер Сенатра, — начала она, решив наконец поставить его на место.

— Зовите меня Натан или лучше просто Нат, — лениво предложил он.

— Так вот, я понимаю, что вы считаете блистательной шуткой то, что вы только что сказали, но проблема гуманного обращения с животными не кажется мне такой уж забавной. Я установила наблюдение за пятью фермами, и только на вашей животные постоянно находятся под открытым небом, не имея хотя бы даже временного укрытия. Знаете, мне трудно оставаться только лишь беспристрастным наблюдателем. А что, если вдруг польет дождь, наступят холода? Куда подевалась его вальяжность?! Он выпрямился и заговорил холодно и резко:

— Сразу видать, что там, откуда вы к нам свалились на голову, вы просто обсмотрелись телевизора. Я не настолько темен, чтобы позволять поучать себя девицам, чьи мысли витают бог знает где!

Вот оно — всего одно ее слово, и он уже взбесился.

— Почему ваши конторские теоретики не следят за теми, кто не кормит свою скотину в холода, кто не поит ее и не укрывает от солнца в жару, кто не зовет ветеринара, когда животные болеют? То есть за теми, кто действительно плохо обращается со своим скотом?