Ларк поняла, что он больше не держит ее, и, перевалившись через подоконник, она упала на крышу кухни.

Натан выглянул из окна. Ларк лежала на покрытой гофрированным листом крыше, на самом краю, уцепившись за карниз. Ее лицо было скрыто волосами, она тяжело дышала.

— Ларк, — тихо позвал он.

Слава богу, что она не сиганула вниз, на землю. Не стоит и пытаться вытащить ее оттуда силой. Похоже, она уверена, что он хочет убить ее и утопить тело в пруду.

— Ларк, — сказал он, — только не двигайтесь. Я ухожу, ладно? Когда я уйду, забирайтесь обратно, хорошо?

Натан подождал. Она никак не отреагировала.

— Я ухожу! — воскликнул он. — Спускаюсь вниз!

Он отошел от окна и остановился у двери, но никаких звуков не услышал. Тогда он пошел вниз по лестнице, стараясь топать как можно громче, а потом еще и хлопнул нижней дверью. Остановившись посреди разбитых ящиков, рассыпанной земли и погубленной рассады, он посмотрел наверх. Она все еще лежала на крыше, пряча лицо.

— Я уезжаю! — крикнул он снизу. — Когда услышите шум мотора, знайте, что все в порядке! И тогда забирайтесь назад через окно.

Никакого ответа.

Тогда он сделал, как сказал, — сел в грузовик и потихоньку поехал прочь, надеясь, что Ларк сейчас наблюдает за этим представлением, которое он разыгрывал ради нее.

За холмом он остановился, вышел из машины и лег под деревом, надеясь, что с минуты на минуту она проедет мимо в своем маленьком белом автомобиле. Так прошел час, но ничего не произошло.

Тогда он вернулся к дому. Ее маленький белый автомобиль был все на том же месте, а она все еще была на крыше. Правда, теперь она сидела, прислонившись спиной к стене рядом с окном и подобрав ноги. День был теплый, но она обхватила себя руками, словно ее знобило. Теперь она следила за ним, не пряча своего лица.

— Привет! — крикнул он снизу, глубоко засунув руки в карманы своих джинсов.

— Привет, — тихо и виновато ответила она.

— Когда я был маленький, — сказал он так, словно собирался поболтать с приятелем, — я любил забираться на крышу и смотреть оттуда на закат.

Она не ответила, но слегка улыбнулась.

— Иногда я забирался туда, когда что-то меня беспокоило или когда хотел спрятаться от мамы.

Она улыбнулась еще раз, и он почувствовал надежду убедить ее, что он не убийца, а нормальный человек.

— Можно мне подняться? — спросил он. Она кивнула.

По пути он задержался на кухне и заглянул в холодильник. Немного молока, пара банок пива, несколько яиц, еще какие-то объедки — вот и все, что там было. Немного. Но на нижней полке он обнаружил кулек с подсолнечными семечками, которые сам нажарил на прошлой неделе.

Он осторожно, чтобы, не дай бог, не спугнуть ее, подошел к окну, пряча кулек за спиной, выглянул, осмотрелся, потом выбрался на крышу, подошел к Ларк, не спеша ступая подкованными башмаками по скользкой жести, и присел рядом. С крыши открывался потрясающий вид на подступавшие к его двору со всех сторон поля, изумрудно-зеленые ковры молодой пшеницы. Близкое к заходу солнце было красным, как рубин.

Он прилег возле Ларк на железо крыши и протянул ей кулек с семечками. Не понимая, что это, она машинально взяла кулек. Натан протянул руку и раскрыл кулек сверху так, чтобы было видно, что в нем внутри.

— Подсолнечные семечки, — пояснил он. — Я сам их испек. Сначала вымочил в соленой воде, потом пожарил на сковородке. Должно быть вкусно.

Она осторожно взяла несколько штук перепачканными в земле руками и уронила. Тут он заметил, что она, оказывается, успела разодрать коленки, пока ерзала по крыше. Ларк сложила руку горсточкой, и Натан, зачерпнув семечек из кулька, насыпал ей в ладонь. Он не пытался дотронуться до нее, просто лежал рядом, и они вместе смотрели на закат.

— Простите меня, что я так поступила. Ваши растения… — она растерянно замолчала.

— Ничего, — бодро ответил он, — пустяки. Пять лет работы насмарку — и из-за чего? Действительно пустяки!

— Я испугалась, что их может найти полиция, если бы они вдруг решили осмотреть ваш дом. Простите меня. Конечно, это не мое дело,

— Ларк, ладно, хватит об этом.

Хватит об этом — растения уже погибли, и больше нечего об этом говорить. Что толку. Просто все придется начинать с нуля.

Солнце садилось, и башни элеватора вместе с церковной колокольней чернели на фоне огромного красного диска.

— Как может случиться, что человек напивается до потери сознания и потом совершенно ничего не помнит? — спросила она вдруг дрожащим голосом.

— А, это, да очень просто.

Она молчала. Видимо, ей трудно было его понять. Она сама была не из тех людей, которые способны довести себя до полной потери самоконтроля.

— Раньше я много пил, — сказал он и сам удивился, как убедительно прозвучали его слова. — Но однажды почувствовал, что дошел до ручки, и после этого сразу бросил. До той ночи, когда убили Мэри-Джейн, я, можно сказать, уже многие годы был настоящим трезвенником. Даже не знаю, как это объяснить, но именно тем утром я проснулся у себя на крыльце с дикого похмелья и не помню ничего.

Он взял из ее рук опустевший газетный кулек, скомкал его и засунул себе в карман. Скверная история, в которой ему абсолютно нечем гордиться.

Начало темнеть. Фонари наружного освещения автоматически включились. Стало слышно, как гудят провода. В траве застрекотали кузнечики, со стороны пруда донеслось кваканье лягушек. В ветвях деревьев запели цикады.

— Извините, что испугал вас, — сказал Натан, — мне надо было вести себя поделикатнее.

— Дело не в вас, а во мне, — мрачно произнесла она, непонятно зачем одергивая шорты. — Меня изнасиловали. Это было давно, очень давно, но иногда мне кажется, что это случилось чуть ли не вчера.

Он замер, потрясенный. Его сердце, казалось, остановилось. Он думал, что она боится его, считая убийцей, а оказывается… Теперь ему ясно, почему она так заметалась, когда он попытался поцеловать ее у ручья.

Она вздохнула, ощутив странное облегчение, и продолжила свой рассказ, наполняя сердце Натана горечью.

— Примерно десять лет назад я поступила в колледж в штате Техас. На моем курсе учился парень. Я даже не знала его имени, мне не приходилось с ним разговаривать, я только иногда видела его на общих лекциях — издали. Тогда я жила в университетском кампусе, в однокомнатном номере с кухней. Однажды он выследил меня, ворвался ко мне домой и… — она перевела дыхание. — Он угрожал мне ножом. А когда получил то, чего хотел, попытался убить меня. Когда я вышла из больницы, то сразу же вернулась к родителям в Калифорнию. С тех пор я больше никогда не покидала родительского дома. Никогда.

Работала для моего отца, помогала наблюдать птиц.

Теперь ему стало понятно, откуда у нее такие странные представления о жизни — ведь последние десять лет она была от нее полностью изолирована!

Некоторое время оба молчали в темноте.

— Я бы хотела вас попросить сделать мне одолжение, — вдруг сказала она.

Он молча ждал, что она скажет дальше.

— Дайте мне вашу руку.

Он охотно дал бы ей не только свою руку, но и всего себя, но пусть пока будет рука. Он осторожно сжал ее ладонь.

— И еще кое-что, — сказала Ларк.

— Говорите, — ответил он.

— Я бы хотела с вами переспать.