Последний шаг, мощный толчок и полет над бездной…

Готовые к поединку, они стояли по разные стороны поля. Зойт с усмешкой разглядывал ту гору металла, что собиралась двинуться на него с минуты на минуту. Он неплохо знал свое дело, как, впрочем, и каратель, поэтому понимал, что не стоит слишком полагаться на дистанцию. В конце концов, большинство прошлых противников рыцаря явно недооценивали ту прыть, с которой мог перемещаться латник, знающий о своей неуязвимости для магии.

Протрубил рог.

Каратель с яростным ревом кинулся на мага. Даэран смотрел на надвигающуюся опасность широко раскрытыми глазами, с усилием сводя раскинутые в стороны руки. Лицо ларонийца исказила безумная гримаса — он собирал «нити» в свои руки. Белоснежные волосы взвились столбом вверх. Мощный поток, собиравшийся в его руках, преображался из бесцветной массы простой энергии в нечто, что собирался с толком использовать колдун. Кисти его рук встретились, ознаменовав это событие гулким хлопком в ладоши, мгновенно истончившимся в горизонтальной плоскости эхом, что ударило в стороны от Зойта, отбросив нескольких друидов.

— Так то оно лучше! — рявкнул Даэран и начал заплетать своими длинными пальцами в тонких перчатках замысловатый узор.

Особенности ларонийской школы чародейства состояли в том, что адептов с детства брал под свою опеку наставник, который учил их одинаковому владению обеими руками и в особенности пальцами. Со временем пластика движений доходила до абсурда на взгляд простого непосвященного. Белый эльф совершенно спокойно мог пальцами на одной и той же руке сплетать «нити» двух совершенно разных заклятий, независимо друг от друга, используя все пять или только два, если заклятия были не слишком сложными, при этом остальные три практически не шевелились, иначе их движения разрушали построение узора.

Зойт будто в припадке рухнул на колени, снова раскинув руки. Он, закрыл глаза и впал в некое подобие транса. Тело эльфа извивалось как у змеи, а пальцы все убыстряли и убыстряли свои движения, то складываясь вместе, то разлетаясь в стороны и выкручиваясь значками и сочетаниями новых форм.

Для ларонийца это была музыка. Он творил то, что окружающие вокруг него могли воспринимать лишь в убогом, урезанном, ощущении, что способны были лишь кое-как передать основные чувства, которые даровались ни за что, собственно, любому живому существу. Отчего непосвященные не могли понять и осмыслить всей подлинной красоты магии.

Слух, обоняние, зрение… Что, в сущности, они доносили из того каскада красок, всплесков и звучания, что испытывал он, не прибегая ни к одному из них? Нагнетание воздуха вокруг, головокружение, нарушения зрения, галлюцинации — как это все было ничтожно по сравнению с тем творением, которое осуществлял беловолосый колдун сейчас, впадая в экстаз в окружении «нитей», словно многих тысяч струн с их неповторимым звучанием, которое ушами простому смертному никогда не дано услышать!

Каратель с изумлением таращился на противника. Тот бился на земле как припадочный, оглашая поминутно все поле гулким, изламывающимся, каким-то нереальным смехом психопата, торжествующего по одному ему понятным причинам. Рыцарь прибавил шагу, собираясь поскорее с этим закончить. Он был объят страхом этого непонятного, разрастающегося, словно пелена тумана вокруг, безумия. Даже молодые друиды, казалось бы, куда более искушенные в делах колдовства, чем он и любой другой из окружающих, падали один за другим хватаясь за головы.

— Почему они не отойдут от него?! — недоумевал рыцарь.

Он не знал, что друиды и рады бы отойти, и сильно жалели, что так неосмотрительно приблизились к колдуну, но ничего не могли теперь поделать — плетение нитей сковало их, не столько общей силой, сколько количеством не складывающихся, но действующих слаженно различных сил.

Ларониец торжествовал. Переплетая почти несовместимое, он взращивал цветок сложного заклятия. Одновременно ответвлял от него еще один, новый, так как собирался использовать весь букет разом. Зачем было бормотать себе под нос какие-то формулы? Они оказывались нужны при построении очень долгих и объемных заклятий, словно каркас, на который после накладываешь нужную «нить», а потом прибавится возни с тем, чтобы, в конце, извлечь голосовую составляющую, которая тоже имеет пусть бледную, но энергетическую окраску.

Колдун неплохо владел импровизацией. Ведь в ней заключалась половина могущества ларонийских боевых магов, которые, благодаря своим навыкам, могли спутать такой клубок «нитей», что последствия возрастали эффективностью либо сразу, либо с течением времени, в зависимости от нужной мощности заклятия. А та, благодаря такому варианту построения, могла достигаться любых высот, ограниченная лишь способностями самого чародея.

Зойт пошел от сложного к простому, так как опасался не успеть, поэтому первое боевое заклятие связки, как только было закончено, тут же выставлялось на защиту. С этого момента каратель, которому, не хватало еще около тридцати футов до того, чтобы, спутать колдуну карты своими зачарованными доспехами, был обречен. Защитная аура его лат могла разрушать вязь некоторых элементов заклинаний, но только на небольшом расстоянии.

Колдун встал и, выпрямившись во весь рост, встретил налетевшего на него рыцаря.

— Умри!!! — вскричал каратель.

Взметнувшаяся невидимая волна подкинула рыцаря, словно щепку, высоко вверх. Даэран повернул к нему свое лицо с сомкнутыми веками, по которым со лба тек пот, легко преодолевая белые тонкие брови.

В ушах воина ураганом разнесся резкий, неприятный хохот ларонийца, хотя внешне лицо эльфа было спокойным и безмятежным.

Каратель услышал потрескивание у самого уха и непонятное ощущение того, что его руки и ноги, закованные в латы, будто лишились своей обычной подвижности. Он начал медленно опускаться вниз и попытался перехватить свой полуторный меч двумя руками, однако, едва он соединил их на груди, как треск повторился, а ремни, скрепляющие его старую кирасу, просто взяли и раскололись, просыпавшись глиняной крошкой. Следом за первой волной прошла вторая, вспоров ауру доспехов и сорвав кирасу с груди. Простейший переход материи из одного состояние в другое, ловко вплетенный ларонийцем в самую сутьатаки, вкрался в принцип действия магической защиты карателя, чьи доспехи были хороши, но лет эдак двадцать назад. Ведь он совсем позабыл о времени, погрязнув в мести…

Резко мотнув головой, Зойт откинул свое тело назад, согнув одну ногу в колене, почти отворачиваясь от летевшего на него противника. Белые волосы захлестнули лицо.

Узор был закончен.

Яростный рев карателя прервала выкинутая вперед рука с растопыренными пальцами, почти коснувшаяся незащищенной более груди. Вокруг прокатился крик, надрывным громким эхом отозвавшийся в ушах скрючившихся от страха зрителей, и бездыханное тело рыцаря рухнуло на траву футах в шестидесяти от колдуна с проломленной и развороченной в пух и прах грудной клеткой, откуда топорщились обломки ребер и пузырились легкие.

Карнаж висел над Покинутым Морем, едва умудрившись зацепиться рукой за корень, что выпирал из зависшего в воздухе острова. Полукровка успел осыпать своего нежданного спасителя сотней благодарностей, так как не ожидал, что прыжок выйдет столь неудачным.

Но что сделано, то сделано, не висеть же теперь, сокрушаясь, до вечера? Карнажу нужно было успеть до полудня, то есть до того времени, как солнце на небосклоне разбудит горгулий, что поджидали его в обители Хроноса, устроившись где-нибудь на балконе центральной из башен.

— Черт бы побрал этих чародеев с их дешевыми фокусами и обманом зрительной дистанции! — прорычал себе под нос Феникс, цепляясь за корень второй рукой и подтягиваясь.

Но стоило отдать должное изобретательности, с которой были выполнены отдельные элементы в защите Странствующей Башни. Кому еще взбредет в голову перелопатить пару десятков книг по демонологии и древним проклятиям, составленным по причудливым правилам эпохи Сокрушения Идолов, чтобы переориентировать старинные каноны, предписанные горгульям в их довольно сложном существовании. И все это ради смертельного сюрприза храбрецу, который рискнет сунуться в башню до полуночи, когда, в принципе, и должны оживать крылатые каменные чудища.