Лин пожала плечами. Она почувствовала себя неуютно.

– Это было не проявление доброты. Он просто хотел продемонстрировать свое могущество.

«И дать понять, что сделал правильный выбор, – мысленно добавила она, – когда предпочел Маривент и его возможности возне со мной и Джозитом».

Хана не ответила. Она рассматривала книги, лежавшие на столе: «Книгу целебных снадобий», «Семнадцать правил», «Сефер Рефуот», также называемую «Книгой исцелений»[11], «Materia medica»[12]. Хотя нет, не рассматривала, поняла Лин. Хана смотрела на книги так, словно хотела прожечь их взглядом.

– Линнет, – наконец заговорила она. – Я должна тебе кое о чем рассказать.

Лин подалась вперед.

– В чем дело, Хана? Ты меня пугаешь.

– Твой дед никогда не возражал против твоего желания стать врачом. Когда я обратилась к нему за согласием, он лишь сказал, что это решение ты должна принимать сама и он не будет ни помогать, ни препятствовать тебе. Я солгала махараму, потому что знала: это единственный способ добиться его разрешения.

– Майеш сказал, что я сама могу принимать решение?

– Да, – кивнула Хана. – Я должна была сказать тебе раньше. Я не знала, что ты до сих пор помнишь наш разговор в тот день и обижена на Майеша за его запрет. Он заслужил твою неприязнь, Лин, но за это ты не должна сердиться на него.

– Почему… – медленно начала Лин, – почему махарам так сильно его ненавидит?

Хана отпила глоток остывшего карака и поморщилась.

– Ты слышала о сыне махарама?

– Да. Его звали Ашер. – Лин на мгновение задумалась. Она не помнила мальчика, но о нем до сих пор говорили. – Его изгнали, так?

Изгнание. Это было самое суровое наказание из всех, которые назначали старейшины Солта. Быть изгнанным означало утратить идентичность. Изгнанник больше не считался ашкаром, ему запрещали общаться с семьей, даже видеть родных, друзей, супруга. Он был отрезан от всех, кого знал; его вышвыривали за ворота Солта, и ему предстояло существовать в мире мальбушим, где он был никем, чужим, без семьи и без денег.

– Так, – мрачно произнесла Хана. – Тебе было, наверное, лет пять, когда это произошло. Ашер нарушил запрет. – Она смотрела на оранжевые уголья в очаге. – Он считал, что магия, существовавшая до Раскола, исчезла не навсегда. Что он сможет разбудить ее, получить к ней доступ, научиться пользоваться ею.

Лин почувствовала, как сердце гулко забилось в груди.

– Его изгнали только за то, что он хотел изучать магию? Он же был просто мальчишкой, сколько ему было – пятнадцать, шестнадцать? Это же ошибка, а не преступление.

– Он не только изучал магию, – объяснила Хана. – Он попытался воспользоваться ею. Ты знаешь, что такое заклинание на костях?

Лин покачала головой.

– Его мать умерла за год до этого, – сказала Хана. – Он хотел вернуть ее. Даже до Раскола такие вещи были запрещены. – Она скрестила руки на внушительной груди. – Твой дед был единственным из старейшин, кто возражал против приговора. Он сказал махараму, что тот будет до конца жизни жалеть о своем решении, о том, что изгнал из Солта единственного сына. Кроме сына, у него никого не было. Махарам так и не простил Майешу эти слова.

– Как ты думаешь, он жалеет об этом? Махарам?

Хана вздохнула.

– Я думаю, что у него не оставалось выбора. Он обожал Ашера, но поступок мальчика был непростителен. Он так считал, все мы так считали. Один раз магия едва не уничтожила мир. Майешу не следовало говорить таких вещей.

Лин молчала. Что же конкретно сделал Ашер Бенезар? Читал книги? Попытался творить заклинания? Как и все обитатели Данмора, Лин знала о королях-чародеях, которые сражались между собой не на жизнь, а на смерть; их ярость оставила на земле материальные следы, Огненное стекло, постоянное напоминание об опасностях магии. Но Лин не знала, как они это делали. Как вообще пользовались магией? Это знание было утеряно.

– Лин, – сказала Хана, – о чем ты думаешь?

Девушка поднялась и подошла к окну. Она смотрела на кривую улочку, вымощенную булыжником, на крыши соседних домов, на купол шуламата, мерцавший в лунном свете. Высокие стены загораживали вид на Кастеллан. Видна была только далекая Гора; Маривент – дворец – сиял белыми огнями, как вторая луна.

– Я думаю, – ответила Лин, – что, если бы существовал шанс исцелить Мариам с помощью магии, я не устояла бы перед искушением, как Ашер.

– У нас есть магия. Только у нас, ашкаров. У нас есть гематри. Есть талисманы. Ими разрешено пользоваться, и они помогают. Лин, ты знаешь об этом.

– Да, знаю. Но еще я знаю о том, что до Раскола врачи объединяли медицину и магию и добивались потрясающих успехов. Они могли мгновенно срастить сломанную кость, даже пробитый череп, остановить рост опухолей…

– Довольно, – сурово оборвала ее Хана. – Выбрось эти мысли из головы, Лин. Махарам изгнал родного сына за то, что он искал знаний о магии. Не думай, что к тебе старик проявит снисхождение.

Кел знал, что большинство людей впадают в панику, когда им к горлу приставляют нож. Ему и самому такое не очень понравилось, но в эту минуту он почувствовал, что годы тренировок с Джоливетом прошли не зря. Старый солдат снова и снова заставлял его повторять одно и то же – без малейших колебаний заслонять собой Конора от стрелы, меча, кинжала. Кел научился не вздрагивать от прикосновения металлического острия или лезвия, даже когда оно разрезало кожу.

Он не дрогнул и сейчас, только закрыл глаза. Талисман он снял и спрятал, так что вряд ли они приняли его за Конора, рассуждал Кел. Аристократов иногда похищали ради выкупа, но это происходило во время заграничных путешествий, а не на улицах Кастеллана. Не потому, что благородные пользовались в городе любовью, – просто преступники боялись сурового наказания. Пойманного похитителя бросали в Ловушку – тюремную башню, где ждали казни люди, приговоренные к смерти за государственную измену. После пыток, продолжавшихся несколько недель, полуживых осужденных скармливали крокодилам в гавани.

– Я думала, он все-таки дернется, – с издевкой произнес женский голос. – Его хорошо обучили.

– Видна рука легата Джоливета, – ответил другой голос, мужской, низкий и довольно приятный. – Ай-яй-яй.

И Кела хлопнули по руке, которой он пытался нащупать дверную ручку.

– Дверь закрыта на замок. В любом случае я бы не рекомендовал выпрыгивать из кареты на ходу. На такой скорости прыжок может оказаться смертельным.

Кел откинулся на спинку сиденья. По крайней мере сидеть было удобно. Он нащупал кожу, бархат. И произнес:

– Если вы намерены меня ограбить, давайте. Я не видел ваших лиц. Берите что хотите и отпустите меня. Но если вы собираетесь причинить мне вред, знайте, что у меня имеются могущественные друзья. Вы об этом пожалеете.

Мужчина усмехнулся. Услышав такую усмешку, другой человек на месте Кела содрогнулся бы от страха.

– Вы здесь именно потому, что у вас есть могущественные друзья. А теперь можете открыть глаза. Хватит тратить мое время. Если будете упрямиться, я могу и рассердиться.