Маривент представлял собой не один огромный замок, а группу дворцов (такой дворец назывался «кастель»), разбросанных среди пышной зелени. Утверждали, что это облегчало оборону, – даже если бы вражеская армия проникла за крепостную стену, врагам пришлось бы осаждать множество крепостей. Но Кел не был уверен в том, что это правда. Возможно, короли и королевы, правившие Кастелланом в течение веков, просто предпочитали строить новые здания вместо того, чтобы расширять кастель Антен – самый старый дворец, в котором располагались тронный зал и Сияющая галерея.

Кастель Митат находился в самом центре Маривента; это было квадратное в плане здание, которое венчала приземистая Западная башня; с башни открывался вид на Кастеллан и гавань. Внутренний двор, наполовину погруженный в тень от перголы, увитой цветущими растениями, был ярким, как шкатулка с драгоценностями. Крупные оранжевые и красные цветки висели среди листвы, словно серьги из полированного коралла. В центре двора находились солнечные часы с мозаикой из алых и зеленых квадратиков, изображавшей бракосочетание Лилибет и Маркуса. Зеленый символизировал Мараканд, красный – Кастеллан.

Судя по часам, время близилось к полудню, но Конор приказал подать завтрак: хлеб, мед, инжир, мягкий белый козий сыр, холодный пирог с дичью. И вино, разумеется. Конор налил себе бокал и поднял его на свет; на каменные плиты упали разноцветные блики.

– Возможно, нам стоит вернуться в «Каравеллу», – предложил Кел. Он лениво чистил плод инжира; у него не появилось аппетита. – Поскольку ты забыл, что было вчера.

– Я не все забыл, – возразил Конор.

Он снял корону, а может, потерял ее в тепидарии. Под его серыми глазами залегли тени. Когда-то у них с Конором были глаза разного цвета, но это различие давно исчезло.

– Я помню, как Фальконет проделывал по-настоящему скандальные вещи с Аудетой. А ей, по-моему, нравилось. Надо бы мне спросить его, как…

– Ну вот, если ты отлично провел там время, еще одна причина, чтобы вернуться. Прихватим Фальконета, если хочешь.

«А пока вы втроем развлекаетесь, я найду Меррена и потребую ответов на кое-какие вопросы».

– Я предпочитаю не надевать один и тот же предмет одежды два раза подряд и не проводить два вечера подряд одинаковым образом. – Конор вертел в руке бокал. – Если ты скучаешь по Силле, мы всегда можем пригласить ее сюда.

«Где у меня нет собственной спальни? Спасибо, не надо», – подумал Кел. Но тут же упрекнул себя в несправедливости. Конору нужно было, чтобы он постоянно находился поблизости. Так должно было продолжаться до женитьбы принца. Кстати, насчет женитьбы…

– Значит, ты всерьез задумался о браке? Малгаси, Кутани, Ганза…

Конор со стуком поставил бокал на стол.

– Боги, нет. Что это ты вбил себе в голову?

«Он действительно не помнит», – подумал Кел и испытал одновременно облегчение и раздражение. Ему хотелось знать, что разозлило Конора до такой степени, что он ударил кулаком по оконному стеклу. Возможно, то, что делал Фальконет с Аудетой, оказалось очень, очень необычным.

– Я задумался вот о чем, – говорил Конор, сверкая глазами. – Прежде чем я женюсь, я хочу повидать мир. Я кронпринц Кастеллана, но никогда не бывал дальше Вальдерана. А там и смотреть не на что, кроме лошадей.

– Превосходных лошадей, – заметил Кел. Асти и Матикс были подарены принцу королем Вальдерана. – И пахотных земель.

Конор хмыкнул. Значит, разговор в карете он все-таки помнил.

– Я не забыл о том, что пообещал тебе путешествия, в тот день, давным-давно, – сказал он. – И исключительную судьбу.

«Ты увидишь вещи, недоступные большинству людей. Будешь путешествовать и объездишь весь мир».

С тех пор они часто говорили о местах, которые хотели бы увидеть, – о парящих над землей рынках Шэньчжоу, о башнях Аквилы, о серебряных мостах, которые соединяли шесть холмов Фавара, малгасийской столицы, – но все это были абстрактные, отвлеченные разговоры. Да, Кел немного путешествовал в компании Конора, но эти поездки совсем не походили на его мечты о кораблях и синей воде, о чайках, кружащих над мачтами. Путешествие в обществе члена королевской семьи было настоящим кошмаром – десятки лошадей и фургонов, сундуки и солдаты, повара и ванны. Им редко удавалось двигаться дольше нескольких часов без остановок на обед или ночлег.

– Моя жизнь уже является во многом исключительной, – сказал Кел. – Большинство людей и не подозревают о том, что такое возможно.

Конор наклонился вперед.

– Я вот что подумал, – сказал он. – Как насчет Мараканда?

– Ты хочешь поехать в Мараканд? По Золотым Дорогам?

Конор небрежно пожал левым плечом.

– А что здесь такого? Ведь я наполовину маракандец, разве нет?

Кел откусил кусочек абрикоса и задумался. Лилибет прилагала немало усилий для того, чтобы ее сын не забывал о своих корнях и о ее родной стране. Его – и Кела, разумеется, – обучали языку Мараканда, оба бегло говорили на нем. Они были знакомы с историей королевской семьи Мараканда и Двойного Трона, который сейчас занимали братья Лилибет. Они знали историю государства, всех крупнейших аристократических семей. Но Конор никогда прежде не говорил о поездке в Мараканд. Кел подозревал, что страстная любовь Лилибет к ее родине несколько напрягала Конора, и он чувствовал, что, несмотря на его родство с королевской семьей, там его всегда будут считать чужаком.

– Дорогой мой!

Во дворе появилась королева, облаченная в платье из сверкающего изумрудного атласа; талия была туго затянута, длинные юбки взметали пыль. Две фрейлины, сопровождавшие ее, не поднимали глаз. Их темные волосы были убраны под зеленые, как папоротник, чепцы.

– Как ты себя чувствуешь? Как прошел вчерашний день?

Разумеется, она обращалась к Конору. Она практически всегда вела себя так, словно Кела не существовало, и лишь в случае крайней необходимости заговаривала с ним или упоминала его имя. Точно так же она относилась к своим придворным дамам, которые сейчас остановились на почтительном расстоянии от королевы и ее сына и делали вид, будто любуются солнечными часами.

– Кел произнес превосходную речь, – сказал Конор. – Она произвела большое впечатление на народ.

– Ты, должно быть, так разочарован, дорогой. Джоливет излишне осторожен. – Она подошла к Конору сзади и взъерошила его волосы; изумруды, украшавшие ее пальцы, сверкали в его черных кудрях. – Уверена, никто не желает тебе зла. Это просто невозможно.

У Конора на щеке подергивался мускул. Кел понял, что он с трудом сдерживается; не было смысла возражать Лилибет и убеждать ее в том, что ни один представитель королевской семьи не может быть любим всеми гражданами без исключения. Лилибет предпочитала жить в выдуманном мире, и любые возражения вызывали у нее лишь недовольство и даже гнев.

– О чем ты сейчас говорил, мой драгоценный? Мне показалось, ты очень оживлен.

– О Мараканде, – ответил Конор. – А именно о моем желании посетить эту страну. Как смешно – я связан с Маракандом самыми прочными узами, но ни разу там не был. Вы с отцом являетесь олицетворением альянса Мараканда и Кастеллана, но ведь именно мне предстоит поддерживать мир и согласие между нашими странами. Они должны знать меня в лицо.

– Сатрапы знают тебя в лицо. Они посещают нас ежегодно, – рассеянно произнесла Лилибет.

Сатрапами называли послов Мараканда, и их визиты являлись важными событиями в жизни королевы. Она немало времени проводила с ними, выслушивая сплетни о далеком дворе Джахана, а потом неделями не могла говорить ни о чем, кроме Мараканда: там все было лучше, все было разумнее устроено, и города, и природа были прекраснее. Но, несмотря на эти разговоры, она ни разу не посетила родину после свадьбы. Келу иногда приходила в голову непочтительная мысль: королева отлично знала, что ее воспоминания не имеют никакого отношения к реальности и представляют собой идеализированные фантазии, и не хотела их разрушать.

– Но это чудесная мысль.

– Рад, что вы одобряете ее, – ответил Конор. – Мы можем отправиться в путь на следующей неделе.