Аристократы полулежали на диванах с бокалами вина. Кел сразу увидел «посетителя», о котором говорил Шарлон. Антонетта Аллейн сидела на мягком стуле со светло-зеленой обивкой, выпрямив спину и скрестив вытянутые ноги. Ее желтое платье было обильно украшено мелким жемчугом и кружевами; свежий ветер с моря играл лентами в ее волосах.

Кел почувствовал раздражение – он собирался поговорить с Шарлоном и спросить, какого черта тот притащил Антонетту в бордель. Теперь он, естественно, не мог этого сделать. Он бросил быстрый взгляд на Конора, который сидел, привалившись к плечу Фальконета. Роверж извлек из внутреннего кармана бутылку женевера с ароматом корня ириса и громко жаловался на отца, который в припадке ярости избил его, Шарлона, любимую горничную. Припадок ярости был вызван ссорой с каким-то семейством, отказавшимся уплатить Ровержам положенную по закону долю прибылей от торговли чернилами.

– Шарлон, довольно, – буркнул Монфокон, вытаскивая из кармана усыпанную бриллиантами табакерку. – Это скучно. Давайте во что-нибудь сыграем.

– «Замки»? – предложил Фальконет. – Могу принести доску.

– Мы в это вчера играли.

Монфокон взял понюшку табака, с любопытством разглядывая Антонетту, которая с момента появления Кела не произнесла ни слова. Монфокон не общался с ними, когда они были детьми, и не знал другую Антонетту.

– Будем биться об заклад. – Он постучал по крышке табакерки ногтем, покрытым зеленым лаком, и спросил: – Вас не интересует пари, демуазель Аллейн?

– Я не взяла с собой денег, сьер Монфокон, – ответила она. – Как это неразумно с моей стороны.

– Наоборот, очень разумно, – возразил Конор. – Поскольку у тебя нет золота, Монфокон не сможет его у тебя вытянуть.

Антонетта взглянула на Конора из-под полуопущенных ресниц. Кел вдруг заметил, что она дрожит. Конечно, тонкое шелковое платье не защищало от вечерней прохлады.

– Чепуха, – вмешался Фальконет. – Монфокон принимает долговые расписки, не правда ли, Люпен?

Шарлон поднялся с дивана и с глубокомысленным видом рассматривал расставленные на столе блюда.

– У меня есть идея, – произнес он, и в этот момент Конор вскочил с дивана, сбросил парчовый фрак и предложил его Антонетте.

Прежнюю Антонетту возмутило бы предположение о том, что холод может доставить ей неудобства, но эта Антонетта приняла фрак с ослепительной улыбкой и накинула его на плечи.

Конор подошел к Шарлону, который стоял у парапета в компании Монфокона и Фальконета. Шарлон от души хохотал над какой-то шуточкой.

Кел был как на иголках. Он решил, что никто не заметит, если он не присоединится к ним. В любом случае все знали, что «кузен» принца не увлекается азартными играми, в отличие от Конора и прочих, которые готовы были заключать пари по любому поводу: какая птица первой сядет на дерево, какая завтра будет погода…

У Кела не было настроения для таких вещей. Он отвернулся и отошел к западному парапету. Оттуда можно было любоваться закатом.

Закат оказался прекрасен – как будто над горизонтом развернули флаг Кастеллана, алый с золотом. В городе зажигали фонари, улицы змеились внизу, словно сверкающие ленты. Кел видел стены Солта, шпиль Ветряной башни на Мясном рынке, темные силуэты пришвартованных в гавани кораблей, качавшихся на золотых волнах.

Он снова услышал вкрадчивый голос Короля Старьевщиков, который говорил о Доме Аврелианов и Семьях Хартий: «Они вам нравятся? Вы доверяете им?»

– Кел?

Антонетта приблизилась к нему совершенно бесшумно. А может быть, он просто задумался и не услышал ее шагов. Дурная привычка для Ловца Мечей.

Кел обернулся и взглянул на нее. Странно, подумал он; мать так отчаянно стремится выдать Антонетту замуж и в то же время одевает ее, словно маленькую девочку. Платье было сшито как будто для подростка; ткань слишком сильно натянулась на груди, и казалось, что крошечные пуговицы из цитрина вот-вот оторвутся.

– Не хочешь к ним присоединиться? – спросила она.

Металлические нити в парчовом фраке принца блестели в лучах закатного солнца.

– С другой стороны, я тебя прекрасно понимаю. Они спорят на то, кто дальше бросит мясной пирог.

– А ты полагала, что наши развлечения теперь носят более интеллектуальный характер? – усмехнулся Кел. – Понимаю, прошло почти десять лет с тех пор, как ты в последний раз удостаивала нас своим посещением.

– Восемь.

Антонетта смотрела на город. В свете заходящего солнца ее светлые волосы казались розовыми.

– Почему же ты пришла сегодня? – спросил Кел. Интересно, подумал он, спрашивал ли ее кто-нибудь об этом. – Это Шарлон тебя пригласил?

– Ну, он считает, что да. А это главное.

Раздался крик. Кел обернулся и увидел, что Шарлон торжествующе размахивает руками, вероятно, после удачного броска. Фальконет прямо из бутылки пил алый рабарбаро, ликер из шэньчжоуского ревеня. Кел считал, что этот напиток похож скорее на сироп от кашля. Конор стоял поодаль, наблюдая за друзьями с непроницаемым выражением лица.

– Я беспокоилась насчет состояния Конора, – сказала Антонетта. – После вчерашней ночи.

Кел облокотился о каменный парапет.

– Забудь об этом. Он выпил лишнего, вот и все.

Антонетта подняла голову.

– Я слышала, что он намерен заключить брак. Может быть, его печалит необходимость жениться на иноземной принцессе.

«Значит, вот в чем дело». Кел разозлился, хотя понимал, что сердиться на нее бессмысленно. Он сказал себе, что Антонетта, наверное, очень плохо знает Конора, несмотря на чувства к нему. Принц время от времени испытывал гнев, ярость, раздражение, ревность, разочарование, но никогда не печалился. Это слово было незнакомо Конору.

– Мне так не кажется, – заметил Кел. – Он не хочет жениться, и я сомневаюсь в том, что Дом Аврелианов способен его заставить.

– Потому что он принц? – усмехнулась Антонетта. – Должна тебя разочаровать. Любого человека можно заставить сделать то, чего он не хочет делать. Нужно просто найти его слабое место.

Кел собрался спросить, что она имеет в виду, но в этот момент ее окликнул Шарлон. Антонетта спрыгнула с парапета и, не оглядываясь, направилась прочь.

Фальконет протянул ей пирог. Она взяла его, улыбаясь фальшивой улыбкой, напомнившей Келу раскрашенные маски, которые горожане носили каждый год на день Солнцестояния.

Он слишком хорошо помнил те времена, когда они с Антонеттой были друзьями, вместе лазали по деревьям и охотились на воображаемых драконов. Когда ему было пятнадцать лет, он подарил ей кольцо – не настоящее, конечно, сплетенное из травинок, – и, изображая благородного разбойника, попросил ее стать его королевой. Он тогда удивился, заметив, как сильно она покраснела, а потом Конор долго дразнил его. «Шарлон будет в ярости, – смеялся Конор. – Он сам поглядывает на нее как-то странно, но ей всегда нравился именно ты».

Кел не спал в ту ночь, думая об Антонетте. О том, понравилось ли ей кольцо. Будет ли она теперь смотреть на него иначе, чем на Конора или Джосса. И решил внимательно наблюдать за ней при следующей встрече. Возможно, думал Кел, ему удастся прочесть ее мысли; она никогда не пыталась скрывать свои чувства и настроения.

Но этому не суждено было случиться. Вместо Антонетты ему пришлось говорить с ее матерью. До того дня она практически не замечала Кела, но после парадного обеда леди Аллейн отвела его в сторону и без долгих предисловий велела ему держаться подальше от ее дочери. Она понимает, что они еще очень молоды, говорила леди, но именно с этого и начинаются неприятности – с того, что мальчишки задумываются о той, кто им не пара. Возможно, в Мараканде он считался аристократом, но здесь у него нет ничего – ни земель, ни денег, ни имени, а Антонетта рождена для того, чтобы занимать высокое положение в обществе.

Никогда в жизни Кел не испытывал подобного унижения. Он говорил себе, что унизили не его, Кела, а Анджумана, чью роль он играл. Он говорил себе, что Антонетта рассвирепеет, узнав о вмешательстве матери. Но Антонетта покинула их маленькую группу и на несколько месяцев исчезла за стенами материнского дома, как узница, запертая в башне.