— Да, ваша честь.

Ройс сел, и его новые измышления в адрес Сары остались тайной.

— Ходатайство защиты отклонено, — тут же объявила Брайтман. — Адвокатам защиты будут предоставлены все возможности допросить свидетеля Сару Энн Глисон, а также представить своих свидетелей в связи с вопросом о доверии к ее показаниям, который предстоит решить коллегии присяжных.

В зале воцарилась тишина, словно все затаили дыхание. Молчали обвинители, молчали защитники. Босх понимал, что решение половинчатое — каждая из сторон что-то получила. Саре разрешено дать показания, обвинению удалось удержать свои позиции, однако руки у Ройса теперь развязаны, и все зависит от того, выдержит ли она.

— Продолжим, — сказала Брайтман. — Прежде всего обсудим организацию отбора присяжных, а затем перейдем к вещественным доказательствам.

Она объяснила, как будет проходить проверка компетентности и непредубежденности присяжных, а также соответствующие права сторон, которые существенно ограничила, дабы не допустить проволочек. Помимо прочего, каждая сторона получила право всего на двенадцать немотивированных отводов, а численность запасного состава увеличила до шести. Запас был необходим — судья Брайтман имела обыкновение со всей решительностью удалять из состава коллегии присяжных тех, кто нарушал правила поведения, опаздывал или позволял себе задремать во время заседания.

Такие строгости вызвали возражения со стороны как обвинителей, так и защитников. После недолгих прений Брайтман смилостивилась, добавив каждой стороне по два немотивированных отвода, но предупредила, что не позволит утопить отбор присяжных в потоке препирательств.

— Я хочу, чтобы коллегия присяжных была готова в пятницу. Если вы будете меня задерживать, я задержу вас. Если понадобится, будем сидеть до ночи. Процесс должен начаться утром в понедельник, без вариантов. У кого-нибудь есть возражения?

Спорить никто не решился. Наведя, таким образом, дисциплину, Брайтман огласила расписание заседаний. Свидетелям предстояло давать показания с девяти утра до пяти вечера с полуторачасовым перерывом на обед и двумя дополнительными перерывами по пятнадцать минут.

— Это шесть часов в день слушаний, — подытожила она. — Больше нельзя — присяжные начнут отвлекаться. Ну и, конечно, когда я буду ровно в девять выходить из кабинета, все участники процесса должны уже сидеть на своих местах. У кого есть вопросы?

Вопросов не было. Брайтман перешла к распределению времени между обвинением и защитой. Холлер заявил, что уложится в четыре дня — если, конечно, допрос его свидетелей защитником не слишком затянется. Это был выпад в сторону Ройса. Тот попросил всего два дня. Брайтман, применив высшую судейскую арифметику, сложила два и четыре — и получила пять.

— Таким образом, начав с часовых вступительных речей в понедельник утром, мы должны закончить в пятницу вечером, чтобы в следующий понедельник приступить к заключительному слову и вынесению решения.

На это возражений также не последовало. Принципы судьи были предельно ясны — быстро, четко, без задержек. Разумеется, ход судебного разбирательства никогда не бывает полностью предсказуемым, однако каждый знал, что намеренные проволочки чреваты серьезным уроном для провинившейся стороны.

— На очереди вещественные доказательства и электронные материалы, — объявила Брайтман. — Надеюсь, обе стороны ознакомили друг друга со списками. Какие будут возражения?

Холлер и Ройс встали одновременно.

Брайтман кивнула защитнику:

— Мистер Ройс, вам слово.

— Да, ваша честь, защита возражает против планов обвинения демонстрировать на проекционных экранах в зале суда многочисленные фотоснимки тела Мелиссы Лэнди. Подобная практика не только аморальна, это намеренная игра на чувствах присяжных, рассчитанная на то, чтобы вызвать предубеждение.

Брайтман кивнула Холлеру.

— Ваша честь, предъявить суду непосредственный результат преступления — тело жертвы — это первая обязанность стороны обвинения. Мы ни в малейшей мере не ставили целью вызвать предубеждение. Я могу согласиться с мистером Ройсом, что здесь легко переусердствовать, но считаю, что мы не переступили границ морали.

Ройс вытащил из рукава последний аргумент:

— Делу двадцать четыре года! В восемьдесят шестом году здесь не было ни экранов, ни прочих голливудских штучек. Я считаю, что это нарушение права моего клиента на справедливое судебное разбирательство.

— Давность дела не имеет касательства к обсуждаемому вопросу, — парировал Холлер, — однако защита ничего не имеет против того… — Он осекся: Макферсон дернула его за рукав и что-то шепнула на ухо. — Прошу прощения, я оговорился. Обвинение ничего не имеет против того, чтобы фотографии демонстрировались присяжным с помощью средств восемьдесят шестого года. Мы можем раздать присяжным цветные фотографии, однако в ходе одного из прошлых заседаний суд признал такую практику нежелательной.

— Да, — согласилась Брайтман, — я полагаю, что давать фотографии в руки еще хуже. Вы этого хотели, мистер Ройс?

Ловкач сам загнал себя в ловушку.

— Нет, ваша честь, — чуть замявшись, ответил он, — по этому вопросу я придерживаюсь того же мнения, что и суд. Сторона защиты всего лишь хотела бы ограничить масштаб использования фотографий. В списке мистера Холлера их более тридцати, мне кажется, что это слишком много.

— Ваша честь, — возразил Холлер, — фотографии из списка показывают тело жертвы на месте, где оно было найдено, а также картину вскрытия. Каждая из них…

— Мистер Холлер, — Брайтман поморщилась, — позвольте вас остановить. Сцена преступления — это вполне допустимо, особенно если фотоснимки сопровождаются соответствующими свидетельскими показаниями, а картина вскрытия — совсем другое. Не вижу необходимости демонстрировать ее присяжным.

— Да, ваша честь.

Ройс сел, довольный своей маленькой победой, Холлер остался стоять. Брайтман снова взглянула на него:

— Мистер Холлер, у вас есть возражения против списка вещественных доказательств, представленного стороной защиты?

— Да, ваша честь. В списке защиты содержатся различные приспособления для приема наркотиков, якобы принадлежавшие свидетелю обвинения Саре Энн Глисон. Обвинение не имело возможности ознакомиться с данными вещественными доказательствами, но полагает, что они имеют отношение к вопросу, который может возникнуть исключительно в связи с показаниями этого свидетеля и будет касаться прошлых эпизодов ее жизни, не связанных с рассматриваемым делом. Мы не видим необходимости показывать ее фотографии того времени, а также какие-либо приспособления. Такая практика провокационна и рассчитана на то, чтобы вызвать предубеждение.

Ройс уже стоял в ожидании. Брайтман кивнула ему.

— Ваша честь, данные приспособления и фотодокументы имеют прямое отношение к рассматриваемому делу! Обвинение против мистера Джессапа целиком основано на показаниях больного человека, долгое время употреблявшего наркотики, к показаниям которого не может быть никакого доверия. Упомянутые доказательства помогут присяжным осознать степень разрушительного воздействия наркотиков на мозг свидетеля.

Он закончил говорить, но Брайтман не отвечала, погруженная в изучение списка.

— Ну что ж, — произнесла она наконец, отодвигая бумаги в сторону, — аргументы обеих сторон весьма разумны. Поэтому сделаем так: будем рассматривать эти вещественные доказательства по одному. Как только защита пожелает предъявить тот или иной предмет присяжным, мы предварительно обсудим целесообразность такого шага. Решение принято.

Защитник и обвинитель сели. Босх едва сдерживал возмущение. Как можно допускать такое! Сара испытала в детстве страшное потрясение, чуть не сломавшее ей жизнь, и теперь, когда она с великим трудом выкарабкалась и хочет свидетельствовать против убийцы сестры, ее собираются снова мучить, тыкая в лицо стеклянными трубками и прочей дрянью, к которой она прибегала, чтобы только отвлечься от того ужаса… нет, просто немыслимо! Это не имеет ничего общего с правосудием!