Овид Соливо, крайне удивленный внезапным появлением своей «племянницы» и тем, что она тоже разыскивает швею Люси, поспешил к нанятой им карете.

«Больше мне здесь делать нечего, — думал он. — Все, что нужно, я уже узнал. Остальное следует обговорить с моим бывшим хозяином. По-моему, что-то тут не то: Мэри является вдруг к этой мастерице. Люсьен Лабру отказался жениться на Мэри, а она идет к его любовнице, когда он там сидит собственной персоной. И что все это значит? Не по уму мне такая хитрая загадка, не разгадать мне ее; но, может, дорогой братец и способен внести ясность во всю эту путаницу».

Мэри, с силой захлопнув за собой дверь квартиры Люси, остановилась на лестничной площадке и обеими руками схватилась за горло, словно стараясь удержать душившие ее рыдания. Затем отерла выступившие на лбу капельки пота и, с трудом преодолевая слабость, спустилась по лестнице, села в коляску и приказала кучеру:

— Домой…

Вернувшись на улицу Мурильо, она прямиком направилась в отцовский кабинет. Поль Арман, сидя за столом, занят был какими-то вычислениями: перед ним лежали большие листы бумаги, испещренные цифрами. Он поднял голову. Лицо дочери — бледное, искаженное, с покрасневшими от слез глазами — страшно встревожило его. Он тут же встал и взволнованно направился к ней.

— Детка моя… Детка моя дорогая…

Но Мэри не дала ему договорить.

— Ты обманул меня! — хриплым, неузнаваемым голосом сказала она. — Ты мне солгал! Люсьен не любит меня… Он любит другую… и женится на другой…

Миллионера с головы до пят затрясло так, словно он схватился за оголенный электрический провод.

— Мэри, милая, — воскликнул он, — но откуда тебе это известно? Если я скрыл его так называемую «любовь», то лишь потому, что решил пустить в ход все средства, во что бы то ни стало убрать ее с дороги, и так оно и будет. Ты не должна была ничего знать, кто открыл тебе эту тайну?

— Кто открыл? Его любимая! Она так гордится его нежным отношением, что готова трубить о своем счастье на всех перекрестках, а он все слышал и нисколько не возражал. Ну что, неплохо меня обо всем проинформировали? Или ты надеешься опять меня как-нибудь обмануть?

— Значит, ты виделась с ним?

— Да, он был с ней… со своей невестой… и оба они очень счастливы… а мне показалось, что их счастье вот-вот убьет меня. Они обожают друг друга… и скоро поженятся.

— Нет, детка, я так не думаю. Не может он любить эту женщину по-настоящему и никогда не женится на ней.

Девушка разрыдалась.

— Ну зачем ты мне солгал? — с трудом проговорила она. — Зачем лжешь опять? Твоя ложь и так уже причинила мне много горя. Посеяла в моем сердце надежду, а оказалось, что это лишь иллюзия. Сегодня я столкнулась с жестокой неумолимой действительностью, и эта действительность меня убьет.

Ее слова причиняли мучения Жаку Гаро; ему казалось, что голова у него сейчас разлетится на кусочки. Он почувствовал, что буквально сходит с ума.

— Мэри, — воскликнул он, — Мэри, любимая, радость моя единственная, умоляю тебя: успокойся, не доводи меня до отчаяния. Послушай! Я тебе солгал только потому, что не мог больше видеть, как ты страдаешь и плачешь…

— Вы знали, что он любит другую?

— Он сказал мне, а я дал ему понять, что ты питаешь к нему сердечную склонность. И предоставил тем самым возможность подумать и сравнить тебя и ту девчонку, на которой он намерен жениться. И представить себе такое прекрасное и блестящее будущее, о каком он прежде и мечтать бы никогда не посмел. Я убеждал его, что ему нужно серьезно подумать, надеялся объяснить, что не следует так опрометчиво губить свою жизнь, да и до сих пор надеюсь — я сумею все-таки сделать так, что он падет к твоим ногам, станет любить тебя и ты будешь счастлива.

— Счастлива! — с горечью произнесла девушка. — Никогда я не буду счастлива.

— Ты поверишь мне, если я памятью твоей матери поклянусь, что ты станешь женой Люсьена?

— Нет… Ты однажды уже обманул меня… Я не могу тебе больше верить.

— Но подобная клятва священна. И ложь в таком случае была бы просто преступлением. Не надо больше сомневаться в моих словах! Уверяю тебя: Люсьен женится на тебе и будет тебя любить!

Мэри бросилась в объятия отца.

— О! Сделай так, чтобы это случилось! — пролепетала она. — Ты ведь спасешь меня! Душа моя в отчаянии, если и дальше так будет, я умру. Но как же ты сможешь?… Ведь любит-то он ЕЕ.

— А кто она такая?

— Люси… Подрабатывает швеей у моей портнихи, госпожи Огюстин; совсем ничтожное существо, подкидыш…

— Подкидыш?… Значит, у нее нет ни отца, ни матери?

— Ни отца, ни матери; у нее нет даже фамилии! — в гневе ответила охваченная вдруг презрением Мэри. — Номер у нее вместо фамилии. В приютских списках, она фигурирует под номером 9! И ради этого существа он готов отказаться от меня! Он любит ее!

— Нет, детка, не любит… не может он ее любить. Просто Люсьен, как и все молодые люди, имеет любовницу. Такого рода связи прочными не бывают.

— Ах! — воскликнула Мэри; лицо ее внезапно исказилось, глаза засверкали. — Ах! До чего же я ненавижу эту приютскую девчонку!… Она лишила меня всего — радости, счастья, надежды! Она все у меня отняла!

Внезапный гнев мгновенно вызвал обострение болезни, лицо Мэри стало почти неузнаваемым. Вены на лбу вздулись, губы приобрели фиолетовый оттенок. Столь резкое ухудшение могло обернуться катастрофой.

— Детка, дорогая, на коленях тебя прошу! Я дал тебе клятву и сдержу слово… Ты будешь женой Люсьена Лабру!

— А как же эта девица?

— Он бросит ее.

— А если не бросит?

— Найдем какой-нибудь способ отвадить ее.

— Да, в самом деле, се нужно как-то отвадить… — лихорадочно сказала Мэри. — Отвадить… Может быть, тогда он будет мой… Но как это сделать?

— Какое это имеет значение, главное — результат. Главное, чтобы мне удалось вернуть тебе покой, вселив в твое сердце надежду, правда? Люсьена какое-то время в Париже не будет. Кто знает, может, к моменту возвращения он уже и думать забудет про свое мимолетное увлечение.

— Как же, мимолетное! — горько сказала девушка. — Два года — это разве мимолетное?

— Ты так ничего и не поняла! — воскликнул Поль Арман, пристально посмотрев на Мэри, и в глазах его промелькнуло нечто очень страшное. — Я памятью твоей матери поклялся, что сделаю его твоим. И сдержу свое слово. Я сказал, что девицу отвадят и он о ней забудет. Значит — отвадят и он все забудет.

Мэри попыталась улыбнуться, потом, опустив голову, ушла; лицо ее было мрачно.

Жэк отправился в домик на улице Клиши. Овид с нетерпением ждал его.

— А, черт возьми, дружище, как же я тебя ждал! Мне много нужно рассказать… Я проследил за юношей и теперь знаю имя девицы, в которую он втрескался.

— По этому поводу я знаю не меньше твоего, — холодно заметил Жак.

— Не может быть!… Или тебе дочь рассказала?

— Да.

— А как так вышло, что она знакома с этой особой?

— Люси работает швеей у ее портнихи.

— Так вот, значит, чем объясняется ее появление на набережной Бурбонов!

— Вы встретились с ней?

— Столкнулись нос к носу возле привратницкой.

— И она узнала тебя?

— Еще чего! Не ценишь ты меня, братец! Я нацепил робу каменщика, да так искусно, что любой настоящий каменщик рядом со мной выглядел бы просто ряженым. Да, племянница моя любимая, должно быть, не слишком обрадовалась, застав предмет своего обожания у этой швеи.

— Мэри в страшном отчаянии, я боюсь за нее.

— Еще бы, раз она так в него влюблена! Пусть успокоится. Через неделю, я уверен, ей уже незачем будет бояться. Кстати, у какой портнихи работает наша мамзель?

— У госпожи Огюстин, это очень известная портниха, ее мастерская находится на углу улиц Сент-Оноре и Кастигльон.

— Очень ценные сведения. Теперь перейдем к делу: когда эта особа исчезнет с лица земли, ее семья ужасно всполошится.