Опечаленный этим известием, я начал выслушивать отчеты летчиков четверки МакЛеода. Они тоже перехватили маленькую группу «фоккеров», но вражеские пилоты сразу скрылись в темноте, как только «Спитфайры» заняли выгодную позицию. Три самолета снова соединились, но не смогли найти своего командира. Затем они услышали мой приказ возвращаться, и взяли курс на Тангмер. Да, они тоже слышали ругань по радио и уверены, что это был голос командира эскадрильи.
Я был уверен, что МакЛеод выбрал себе цель и погнался следом за ней к границам Германии. К этому времени я уже достаточно хорошо изучил характер этого человека и понимал: если он вцепился во фрица, то не выпустит его, пока кто-нибудь из них не рухнет на землю. Мы уже потеряли много хороших пилотов при подобных обстоятельствах. Поэтому меня очень беспокоила перспектива потерять опытного командира эскадрильи перед самой высадкой на континент. Я пошел в домик на стоянке и вызвал центр управления полетами. Имеют они какие-нибудь известия о майоре МакЛеоде? Да, имеют! Он только что сел на аэродром на юго-востоке Англии и сбил один «фоккер». Проклятый «фоккер»! Мало ему, не настрелялся! Я уточнил время приземления МакЛеода и легко подсчитал, что он находился в воздухе почти 3 часа. Это означало, что он вернулся на последних каплях бензина.
МакЛеод прилетел в Тангмер и, вылезая из кабины, безмятежно улыбался. Я постарался подавить свой гнев. Однако в тот же день я собрал пилотов в комнате для инструктажа и особо подчеркнул необходимость взаимной страховки, внимательного наблюдения и беспрекословного исполнения приказов. Я сказал, что эпоха одиноких волков ушла вместе с Первой Мировой войной. Одиночки никогда не играли роли в боях над Англией и континентом. Сумасброд Берлинг продемонстрировал над Мальтой, что агрессивный одиночка может сбить несколько вражеских самолетов, если ему будет везти. Однако ни один летчик, каким бы умелым он ни был, не может одновременно уничтожать вражеский самолет и следить за собственным хвостом. Я постарался подчеркнуть, что не пытаюсь принизить достижения Берлинга, но просто заявляю, что не потерплю одиночек в своем соединении.
В последние несколько недель перед высадкой мы летали очень много, проводя самые разные операции. Мы подвешивали бомбы к «Спитфайрам» и начинали день с атак мостов и виадуков. После ленча мы брали подвесные баки и отправлялись во Францию охотиться за поездами и автоколоннами. Наш день мог завершиться новой бомбовой атакой, хотя теперь целью становилась радиолокационная станция на вражеском берегу. Почти все операции мы проводили в Нормандии, хотя пару раз нас направляли в другие районы. В то время все эти усилия казались разрозненными и не связанными между собой, однако они были частью хитроумного скрытого плана, который должен был подорвать немецкую транспортную систему. Иногда нас переключали на бомбовые атаки пусковых установок Фау-1 в районе Па-де-Кале. Эти цели было трудно поразить, так как немцы их тщательно маскировали и устанавливали вокруг множество зениток. Мои канадцы прошли все эти операции без потерь, хотя однажды нашему певцу Джонни Мариотту пришлось садиться на воду.
Когда мы зашли в атаку на пусковую установку, нас вдруг окружили многочисленные разрывы зенитных снарядов. Если бы это был рейд истребителей, я просто приказал бы набрать высоту и сменить курс, что запутало бы вражеских наводчиков. Но сейчас мне приходилось выдерживать постоянную скорость и высоту и ждать, пока пусковая установка появится под моим левым крылом чтобы войти в крутое пике и сбросить бомбы с высоты 4000 футов. Только после этого я буду свободен.
Ближе к цели огонь зениток стал еще плотнее. Поэтому я зауважал парней с бомбардировщиков, которые сталкиваются с этим во время каждого вылета. Наконец цель мелькнула под крылом «Спитфайра». Когда она появилась, я сделал полупереворот. Мы ринулись вниз, и легкие зенитки обрушились на нас. Я сбросил бомбы и рванул ручку на себя, чувствуя, как перегрузки вдавливают меня в кресло. Разрывы гнались за мной. Поэтому я совершенно не удивился, когда услышал Мариотта:
«Седому от красного-2. Меня подбили! Температура растет».
Мы находились почти над французским берегом. Если Мариотт выпрыгнет с парашютом, шансов спастись у него не будет, так как побережье кишело немцами. Я решил отвести его как можно дальше вглубь Ла-Манша.
«О'кей, Джонни, — ответил я. — Оставайся в машине, сколько сможешь. Я вызову навстречу „Валрос“. Красный-3, передай сигнал бедствия».
Я кружил вокруг «Спитфайра» Мариотта, который постепенно терял высоту. Он летел очень медленно, на минимальных оборотах мотора, чтобы по возможности снизить температуру масла и охлаждающей жидкости. Каждые несколько секунд из выхлопных патрубков вылетали клубочки белого дыма.
«Как там, Джонни?» — спросил я его.
«О'кей, сэр. Температуру зашкалило, но он все еще держится».
«Спитфайр» снизился до 2000 футов. Мариотту пора прыгать, вдобавок постоянно нарастает опасность, что самолет вспыхнет.
Я приказал:
«Прыгай, Джонни. Мы сразу подберем тебя».
«О'кей, сэр», — радостно ответил он.
Мы видели, как раскрылся парашют. Затем он забрался в свою резиновую лодку и махнул рукой, когда я пролетел на высоте несколько футов над ним. Я оставил четверку «Спитфайров» прикрывать лодку, но их вскоре сменили. Когда я сел, то офицер управления полетами сообщил, что Мариотт уже находится в «Валросе» и летит на прибрежный аэродром. Это была отличная спасательная операция.
В тот же день Джонни Мариотт вернулся. Он был всеобщим любимцем и обладал хорошим голосом, как я уже говорил. Мы отпраздновали его возвращение пирушкой, и после первой же пинты он запел. Когда вечеринка закончилась, он продолжал петь и даже попробовал продолжить, когда его силой засунули в постель.
Ближе к концу марта нас снова перебазировали, теперь в Форд на побережье Сассекса. Соединение Пола Давуда, которое состояло из крыла «Спитфайров» и крыла «Тайфунов», было расформировано, так как он не мог командовать двумя различными типами самолетов, имеющими совершенно различные задачи. Поэтому мы покинули хозяйство Давуда, и нашим командиром снова стал Билл МакБрайан.
Длинные колонны грузовиков, бронетранспортеров и танков двигались в районы Портсмута и Саутгемптона. Они буквально затопили все окрестности. Наш клочок Сассекса превратился в огромный армейский лагерь. На аэродроме Форд находились 3 крыла «Спитфайров» и несколько эскадрилий ночных истребителей. Пиво стало большой редкостью, так как летчиков собралось слишком много. Пабы начали закрываться рано, но лендлорд Артур Кинг всегда находил способ утолить нашу жажду.
Мы, летчики, смотрели в будущее с уверенностью, которая становилась все крепче с приближением D-дня. Как-то вечером командование II Тактической Воздушной Армии ужинало при свечах в офицерской столовой Тангмера. Почетным гостем был генерал Эйзенхауэр. Портреты предыдущего поколения летчиков с улыбками взирали на эту компанию. Я думал о долгом пути, который пришлось пройти и который начался в этом самом месте с Южно-Йоркширской эскадрильей. Я вспоминал Дугласа Бадера, попавшего в плен, однако оставившего нам блестящий пример, которому мы следовали всегда.
Рано утром Фред Вэрли, Лабрадор Салли, дробовик и мой фургон остались позади. Мы отправились в район погрузки. Я оставил часть самого себя. Мне страшно не хватало добродушия Вэрли и его чашек крепкого чая.
5 июня коменданты авиабаз и командиры крыльев были собраны Гарри Бродхерстом, который сообщил о намеченной на завтра высадке десанта. Он детально расписал многочисленные задачи и четко сказал, чего именно ждут от нас. Поздно вечером, когда я вернулся в Форд, канадцы все еще ждали меня, чтобы узнать новости. Наша задача была предельно простой. Мы должны были защитить восточный фланг сил вторжения от вражеских воздушных атак.
Когда я добрался до спальни, то испытал облегчение. Вскоре мы будем базироваться во Франции, и нам не придется пересекать Ла-Манш, чем мы только и занимались последние 3 года. Мы потеряли много хороших пилотов при вынужденных посадках на воду. Над головой гремела огромная армада тяжелых самолетов. Иногда, в разрывах низких туч, я видел «Ланкастеры», мчащиеся в ночном мраке, чтобы грохотом бомб возвестить о начале вторжения в Европу.
