Но, как оказалось, худшее еще ждало ее впереди.
Все началось с измятого клочка бумаги, засунутого в карман одного из костюмов Билли, которые она отправляла в магазин почти новой одежды на Слоунской улице. Все его костюмы, будучи пошиты у Хантсмана, с ее точки зрения были слишком хороши для Оксфама[7]. Этот костюм привлек ее внимание тем, что она ни разу не видела его на Билли. Во-первых, он не висел, как все остальные, на вешалке, а когда она взглянула на ярлык, увидела на нем изображение Святого Михаила – товарный знак фирмы «Маркс энд Спенсер».
Магазины этой фирмы Ливи, как и большинство англичан, считала лучшими в мире, но сэр Уильям Банкрофт никогда не покупал там своих костюмов. Ко всему прочему, костюм был черного цвета, а Билли не носил таких. Даже на похоронах они были не черные, а темно-серые, только казавшиеся черными.
Она проверила три других костюма, от которых он попросил ее избавиться. Во всякое время в гардеробе Билли их было не более дюжины; когда он покупал новые, то освобождал для них место, избавляясь от ровно такого же количества старых. Три других костюма, предназначенных к замене, были пошиты на Савил-Роу[8].
Что же тогда значило наличие в его гардеробе не висевшего на плечиках костюма? Когда он надевал его, если вообще надевал? Во всяком случае, не в ее присутствии, это она знала точно. Билли был ужасно щепетилен в одежде, как, впрочем, и во всем остальном. Тот Билли, которого она знала, даже мертвым не согласился бы лежать в фабричном костюме, пусть даже и превосходно сшитом. Для чего же ему понадобился этот костюм? Материал его был несомненно отличного качества, но сам он был одним из многих, а не единственным в своем роде.
Она подняла с пола измятый клочок бумаги, расправила его и увидела, что это квитанция. На шапке ее стояло название частной лечебницы, расположенной на севере Шотландии. В квитанции значилось, что сумма, причитавшаяся за оплату услуг по уходу за почившей Йеттой Фельдман, получена полностью. Квитанция была помечена 1967 годом. Тем самым, когда она, Ливи, стала леди Банкрофт.
Йетта! По коже Ливи поползли мурашки. По утверждению Тома Кобли, это было имя первой г-жи Банкрофт. Но Фельдман? Ливи о такой никогда не слышала. Скорее всего, это была ее девичья фамилия, которую она снова взяла после развода.
О самом разводе Ливи не знала ничего, кроме того, что последний месяц перед их обручением Билли провел в Англии. На все ее расспросы о первом браке Билли говорил одно: он был ошибкой, совершенной в молодости, когда он еще не мог представить всех его последствий. По тому как он это говорил, было ясно, что тема разговора нежелательна и он никогда не хочет слышать об этом. Какое-то время она тешила себя надеждой, что как бы невзначай выспросит об этом у его сыновей-двойняшек, но, когда узнала их поближе, поняла, что они слишком осмотрительны и осторожны, чтобы второй жене отца рассказывать что-либо о первой.
Иногда (весьма редко) она обедала в их домах – там не было фотографий, не говоря уже о фотографическом портрете их матери, только снимки отца, да и то в моменты его общественных триумфов: Билли в визитке демонстрирует у Букингемского дворца «Орден Бани» 2-ой степени, кавалером которого стал; Билли сопровождает королеву в момент посещения ею очередного его промышленного предприятия, только что официально открытого ею; Билли в новых студиях независимой телевизионной компании, где он владел контрольным пакетом акций (одновременно имел разрешение на печатание денег) и был почетным председателем; Билли держит речь перед членами Конфедерации британской промышленности и прочая, прочая, прочая. Личные альбомы его сыновей были заполнены только их фотографиями: школьные – Рагби[9], университетские – Оксфорд. Церемония бракосочетания, отдых вместе со своими детьми... Но фотографии первой г-жи Банкрофт не было нигде. Словно ее вообще не существовало.
У Ливи тоже была уйма собственных толстых, в кожаных переплетах, фотоальбомов, красочно иллюстрирующих различные аспекты их брака с Билли: церемонии бракосочетания, крещения обоих детей, дни рождения и празднования Рождества – Билли настаивал, чтобы фотографировалось любое семейное торжество. Очевидно, ему нечего было стесняться, когда речь шла о его второй жене. Это обстоятельство и не давало ей покоя – что же такое непотребное, чего следовало стыдиться, было в первой его жене? Почему было запрещено всякое упоминание о ней? Неужели она была настолько ужасна?
Оторвавшись от своих мыслей, Ливи сообразила, что все еще держит в руках измятый клочок бумаги. Она восприняла его как указание свыше, побуждавшее ее воспользоваться этим следом и выяснить, что же за женщина была эта Йетта Фельдман. Ливи так страстно хотела выйти замуж за Билли, что принимала на веру каждое его слово о том, как был расторгнут первый брак, убедив себя, что он был ненастоящим. Да и как он мог быть настоящим, если жена постоянно находилась то в больнице, то в частной лечебнице? И только сейчас, прожив с ним какое-то время, она поняла, что правда в понимании Билли, как и все остальное, слишком подвержена его собственной интерпретации.
Но как выяснить ее истинную? Если «почившая Йеттa Фельдман» действительно была первой леди Банкрофт, то при каких обстоятельствах она умерла и где? Безусловно, есть способы выяснить это, но почти все они заказаны такой известной личности, как Оливия Банкрофт.
Она подумала, не нанять ли частного сыщика, но потом сообразила, что в этом случае сама даст ему материал для будущего шантажа. Как и жена Цезаря, она не могла заплатить кому-либо за грязную работу, которую этот «кто-либо» станет делать вместо нее. Особенно если обнаружится вдруг что-то неприглядное или каким-то образом угрожающее репутации Билли. Представив такого рода последствия, она содрогнулась.
Тем не менее у нее не поднималась рука сжечь эту бумажонку, чтобы одним махом избавиться от нее. Ливи не сомневалась, что бумажка эта была важной уликой, клочком к той жизни Билли, о которой ни она, ни другие не имели никакого представления. И тогда на память ей пришел Юбочный переулок. Единственный раз Билли повел ее туда и познакомил с людьми, но их имена она давно забыла, никого из них больше не видела и ни о ком больше не слышала. Но они явно хорошо знали Билли. Особенно один коротышка, хозяин крохотного ателье одежды... Маленький, толстенький, состоящий из одних эмоций... Яков? Да, точно, Яков! А фамилия? Нет, она напрочь вылетела у нее из головы. Но вот ателье запомнилось – все эти вывешенные наружу платья, сверху донизу отделанные искусственными бриллиантами и блестками. Она была уверена, что сможет найти его, только нужно придумать хороший предлог, очень хороший предлог, почему она вдруг очутилась здесь. И сделать все надо так, чтобы Билли ничего об этом не узнал.
Спустя несколько дней, когда утром, просматривая почту, она вынула из конверта гравированный квадратик картона, приглашавший сэра Уильяма и леди Банкрофт на благотворительный костюмированный бал, зримо увидела такой предлог.
Спустя неделю Билли отправился в деловую поездку по Австралии и Дальнему Востоку. На десять дней.
– Пора! – подумала Ливи.
В то воскресное утро она вышла из дому, чтобы нанести визит своей сестре Корделии, одевшись, правда, несколько необычно для такого визита – в джинсы, белую щелковую рубашку и синюю фланелевую спортивную куртку. Водрузила на нос пару огромных, с очень темными стеклами солнцезащитных очков, волосы упрятала под плотный шелковый шарф, обмотав его вокруг головы и шеи. Но в таком виде бросалась в глаза ее утонченная изящная фигура, заставлявшая людей невольно оглядываться. На нее всегда оглядывались, и для нее это было столь же естественно, как, например, дышать воздухом. После недолгих колебаний она выбрала одну из штатных машин Банкрофтов – миниатюрный «Рено-5». С помощью дорожного атласа Лондона она добралась до Ливерпульской улицы, а остальную часть пути проделала пешком. В половине двенадцатого дня в воскресенье переулок кишел людьми, словно потревоженный муравейник, а запомнившийся ей магазинчин – Сигала – да, теперь она вспомнила и фамилию... Яков Сигал... – был забит до отказа. Оглядевшись, она тотчас заметила его самого – в дальнем углу магазина он яростно убеждал дородную блондинку, что красное платье, в которое та с превеликим трудом сумела втиснуть свои пышные телеса, было создано именно для нее. Ливи начала протискиваться сквозь плотную толпу в его сторону, пока не оказалась почти рядом и, делая вид, что заинтересовалась черным костюмом с энстравагантно вышитыми лацканами, стала прислушиваться к тому, как он расхваливает достоинства своего товара.
