– Как поживает моя девочка?

Билли приподнял ее, правда, с некоторым усилием, так как для своих пятнадцати лет Диана была крупной девушкой с широкой костью, тяжелыми чертами лица и светлыми, как солома, волосами.

– Еще лучше, оттого что вижу тебя, – быстро ответила Диана. Она не боялась своего отца и с легкостью могла им вертеть. Папа был папой, и, хотя она знала, что другие люди буквально тряслись от страха перед ним, с ней он всегда был снисходительным и дружелюбным. А вот как вести себя с матерью, она толком не знала: все, что она ни делала, никогда не могло заслужить ее одобрения, а она всю свою жизнь только и стремилась к этому. Для Дианы мать ее была Несравненной.

– А где мама? – как бы мимоходом спросила Диана. – Я сегодня ждала ее, а не тебя.

– Она не смогла приехать, любовь моя. У нее сегодня официальный ленч – в каком-то филантропическом обществе.

– А! – Диана умело, имея основательную в этом практику, замаскировала свое разочарование. – Полагаю, это очень важное совещание.

– Мама входит в комитет по организации концерта, на котором будет присутствовать королева. К тому же она почетный председатель этого комитета, а ты знаешь свою маму. У нее все должно быть по высшему классу.

– О да, – сказала Диана. – Уж я-то знаю. – Она взяла его под руку, когда их машина выезжала из школы. Впереди были рождественские каникулы. – Но я все равно очень рада, что ты приехал.

Билли улыбнулся своей дочери.

– Для тебя я на все готов, – заверил он ее, забыв, правда, добавить, что приехал он после одной весьма выгодной деловой встречи с потенциальным компаньоном, чей загородный дом находился в менее чем десяти милях от школы Дианы. В противном случае, чтобы забрать ее домой, за ней просто прислали бы машину.

– А что ты подаришь нам на это Рождество? – спросила она отца. – Как обычно, поедем в «Клиффтонс»?

– Не исключено, – подзадорил ее Билли.

– Здорово!

Диана обожала этот дом посреди Карибского моря. Удаленность его от внешнего мира – относительная, конечно, так как Банкрофты никогда не выезжали без того, чтобы не захватить с собой в качестве ширмы, скрывавшей от людей тот факт, что им нечего было сказать друг другу, энное количество гостей, – означала, что мать ее будет практически предоставлена ей одной... плюс или минус дюжина других людей.

– А Джонни тоже приедет?

Диана души не чаяла в своем единоутробном брате, он не травил ее, как родной братец, давший ей прозвище Ломовая Лошадь, сокращенно Ломи (правда, в присутствии матери он не смел так ее обзывать).

Билли же, напротив, прагматично посоветовал ей принять эту кличку как должное.

– В жизни ты услышишь в свой адрес и кое-что похлеще, – поучал он ее. – Зато когда с тебя сойдет щенячий твой жирок, ты им всем еще нос утрешь, попомни мои слова.

Но беда была в том, что утешением Дианы был шоколад, которым она объедалась.

– Джонни проводит Рождество со своей новой подружкой, – ответил на ее вопрос Билли.

– А как ее зовут? – ревниво полюбопытствовала Диана.

– Полли Бенедикт.

– Из тех самых Бенедиктов? – Как и отец, Диана прекрасно знала, «кто был кто» в обществе по обе стороны Атлантического океана.

– Из тех самых, – с самодовольной улыбкой подтвердил Билли.

– У них это серьезно?

– Надеюсь. Она прелестная девушка.

Она была к тому же единственной наследницей и очень выгодным деловым приобретением.

– А Дэвид?

– Он приедет со своим другом... очень хорошим мальчиком, Чарли Дэйвентри.

– Сыном уилтширского графа?

– Да. Ты с ним знакома?

– С ним нет, но его сестра на класс старше меня. У нее вечно из носа течет.

– А ты бы хотела пригласить какую-нибудь из своих подруг?

– Нет. – Диана отрицательно мотнула головой. – А мне никого и не нужно. У меня есть ты и мамочка. – Главное, мамочка, подумала она. На этот раз уж я постараюсь, чтобы она обратила на меня внимание. У меня хорошие оценки, и я сумела сбросить целых двенадцать фунтов. Ах, как мне хочется, чтобы она похвалила меня!

Так как Диана и впрямь для своего роста больше походила на ломовую лошадь – когда она решила худеть, в ней было 108 фунтов веса при росте в пять футов два дюйма, – путь ей предстоял долгий и нелегкий. Но вот уже шесть недель кряду она тайно вела счет потребляемым калориям, отказавшись и от конфет, и от шоколада под тем предлогом, что от них выступает аллергическая сыпь, что в действительности так и было. Словно по мановению волшебной палочки, кожа ее тотчас очистилась. А ведь раньше в день она съедала в среднем около восьми унций шоколада, целую пачку печенья и столько торта, сколько в нее влезало. Теперь все это было отвергнуто.

Случилось так, что именно мать невольно обратила ее внимание на истинное положение дел. В первом полугодии Диану повели на примерку новой формы, так как старая уже трещала по швам, и на этот раз с ней пошла мать, а не кто-то из слуг. Взглянув на дочь, стоявшую перед ней только в лифчике и трусиках, Ливи воскликнула:

– Господи! Диана! Теперь понятно, почему твоя форма разорвалась. Ты же выглядишь, как жирная, объевшаяся свинья!

Это невольное обвинение, высказанное к тому же с ноткой явного недовольства, тяжело ранило самолюбие Дианы, и рана эта кровоточила довольно долго. Одновременно оно породило в ней решимость похудеть – и немедленно. Чтобы в ближайшее время мама увидела, что новая форма свободно висит на ней, что теперь у нее уже не шестнадцатый размер, а десятый, а вскоре будет и восьмой.

Как у мамы.

Диана хотела во всем походить на свою маму. Быть такой же красивой, элегантной, чтобы ею также восхищались, писали о ней, поклонялись ей.

Она дала себе зарок – жесткой диетой и физическими упражнениями полностью изменить свой облик (преподавателя физкультуры восхитила ее неожиданная любовь к урокам, на которые раньше ее приходилось затаскивать силком) и в дальнейшем, когда она повзрослеет, сделать себе пластическую операцию лица. Нос должен быть такой же тонкий, как у матери (ее собственный нос был маленькой, толстой пуговкой), такие же, как у матери, скулы с небольшими впадинками под ними (своих у нее вообще не было), нижняя челюсть четкая, изящно вылепленная (у нее самой она вся оплыла жиром) и губы – точеными (ее собственные губы были такими пухлыми, будто их искусали пчелы). И теперь она горела желанием показать матери ту Диану, которая уже сбросила с себя целых двенадцать фунтов и в дальнейшем, еще до окончания рождественских каникул, намеревается сбросить еще четыре раза по двенадцать.

Не успела еще машина полностью остановиться у подножия лестницы, ведущей к воротам морпетского дома, как она уже выпрыгнула из нее на ходу, бросила свою шляпку на стул ливрейного лакея, стоявший сразу же за входной дверью, и бросилась вверх по внутренней лестнице, радостно вопя: «Мама, мама, я приехала!», гордясь тем, что не пыхтит, как паровоз, взбежав на верхнюю ступеньку. Стремглав промчавшись по коридору к двойным дверям, за которыми находились покои матери, она, как бомба, ворвалась внутрь. Ее мать в этот момент сидела за миниатюрным секретером, а рядом с ней, чуть наклонившись, стоял Джеймз и что-то показывал на листке бумаги, который оба они внимательно изучали. Мать вскинула глаза, когда двери с грохотом распахнулись, и Диана заметила, что лицо ее скривила недовольная гримаса.

– Милая, ты несешься, как целое стадо бизонов!

– Но я не... – начала было Диана, сгорая от желания побыстрее поведать о сброшенных фунтах.

– Да, именно так и несешься! Я услышала тебя, когда еще ты громыхала на лестнице. Надо ходить спокойно, а не топать, как слон. А теперь подойди и поцелуй меня.

Ливи подставила щеку, в которую Диана впилась пылкими губами.

– Осторожней, милая... Я целую вечность провела сегодня утром перед зеркалом. У меня сейчас очень важная встреча. На меня будут смотреть очень много людей, и мне бы хотелось выглядеть, как можно лучше. Ты застала меня буквально в самый последний момент, через две минуты я уже выезжаю.