– Богатейший опыт, – с напускной серьезностью заверил ее Дэвид. – Началось все в «Уитчвуде», где я впервые переспал с девушкой-конюхом. Мне тогда было четырнадцать, ей – двадцать один. Джилли... так ее звали. Блондинка, здоровенная, совершенно не знающая усталости... Мы встречались на сеновале... Бедра... шире не бывает... ногами обхватит, не вывернешься, как ни старайся. Все это благодаря верховой езде... Да... хорошее было времечко...

– Что-то я не заметила, чтобы ты был очень опечален все это последнее время, – обиженно вспыхнула девушка.

– А я и не печалюсь. Я один из тех, кто всегда счастлив. Взлеты и падения принимаю как должное.

– Оно и видно, когда ты падаешь, то всегда очень удачно приземляешься.

– Просто везет, – заверил ее Дэвид, гася окурок. – Ладно, мне пора. Через пятнадцать минут я должен предстать пред светлыя очи своего наставника.

– А как насчет вечера?

– Не могу. У меня генеральная репетиция в любительском театре.

– А как ты туда попал? – В голосе ее смешались зависть и уважение.

– Они сами меня попросили.

Да, подумала девушка, так же как и он заканчивающая второй семестр первого года обучения в Кембриджском университете, тебя всегда будут просить. Не тебе стоять, уткнувшись носом в наружное стекло. Независимо от того, кем и чем ты являешься, имея такого папочку, как сэр Уильям Банкрофт, и такую мамочку, как Оливия Гэйлорд Банкрофт, за спиной Харроу, а впереди «Тринити колледж» Кембриджского университета, можешь не сомневаться, что твое участие где бы то ни было обеспечено заранее. Скорее всего, уже и документы готовы, в которых ты будешь представлен как самый одаренный из студентов.

Она вылезла из постели Дэвида, резким движением головы откинув со лба свои длинные, по тогдашней моде, светлые волосы. Может, так оно и должно быть, кто знает? Надвигались пробные экзамены на аттестат зрелости, и, в отличие от него, ей, чтобы получить хорошие оценки, придется здорово попотеть. К тому же Дэвиду не нравилось, когда кто-либо из его девиц требовал от него постоянства. Обнаружив это, он тут же становился неуловимым. Лучше всего сконцентрироваться на предстоящем экзамене, попытаться не думать о нем и той, кто сегодня вечером займет покидаемое ею сейчас, в полдень, место. Нужно принять как должное, что она для него всего лишь одна из многих.

– Невероятно способный ученик, – заявил старший наставник Дэвида рдеющим от гордости родителям; особенно радовался этому Билли, так как наконец у него был сын, которым он мог по праву гордиться: истинный Банкрофт. И внешне, и внутренне. Двойняшки всегда напоминали ему о своей матери, потому он давно вычеркнул их из своей жизни. Нельзя сказать, чтоб от них не было никакого проку: оба были вполне компетентными служащими, хотя за ними нужен был глаз да глаз, но самое главное, они явно были детьми Йетты, а не его. Дэвид же был почти полным Банкрофтом. От матери он взял только одно – ее обаяние.

– Первоклассный мозг в удивительно красивой голове, – заметил старший наставник. – Я совсем не удивлен, что ему присуждено право получать повышенную стипендию. При таких способностях он может добиться всего, что пожелает.

Билли намеревался сделать все, чтобы так оно и было на самом деле.

Стипендия была только началом, в качестве поощрения Билли купил ему новую машину. Зная, что он ее очень хотел, хотя Ливи пришла в ужас, увидев, что они вместе уехали на «бентли», а домой Дэвид вернулся за рулем собственного «порше». Но Дэвид развеял ее страхи:

– У меня был один из лучших инструкторов по вождению автомобиля, человек, который всю жизнь провел за рулем полицейской машины. Я, дорогая моя мамочка, намереваюсь прожить долгую жизнь, поэтому не вижу никаких оснований для беспокойства. Знаешь что, поехали со мной, и ты сама убедишься, на что я способен.

Его отец только усмехнулся.

– Давай, давай, – подзадорил он жену. – Убедись на собственном опыте. Лично я позволил бы ему везти себя куда угодно, а ты сама знаешь, как я щепетилен в этом отношении.

Ливи считала, что ее муж чересчур потакал младшему сыну, его старшим братьям такое и не снилось. Но и Дэвид, вынуждена была признать Ливи, действительно был весьма разносторонним юношей. Он выступал за сборную школы по крикету и легкой атлетике, читать научился в четыре года, а в шесть уже свободно изъяснялся по-французски. Он был послушен, никому не причинял беспокойства, был обаятелен в общении. Подруги Ливи, приезжая к ней на званый ленч, неизменно просили ее привести его из детской, чтобы поахать от восторга, как элегантно склонялся он над их ручками, чему научила его француженка-гувернантка. Обаяние его вошло в легенду, и, по мере того как он взрослел, что бы ни произошло, какая бы грязь ни оказалась за его спиной, его никогда ни в чем не винили. Дэвид Банкрофт, гласило общее мнение, вел зачарованный образ жизни.

Даже когда на втором курсе «Тринити колледжа» во время похода на лодках с шестами по реке Кем он стал одним из участников трагедии, вышел из нее белее белого. Позже никто толком не мог объяснить, что же именно произошло, помнили только, что Дэвид и еще один стипендиат из Бирмингема по имени Роберт Диксон долго добродушно подзуживали друг друга, что все это в конце концов кончилось не очень добродушным вызовом, в результате которого Дэвид и Роберт одновременно прыгнули в воду, чтобы выяснить, кто из них первым доплывет до моста «Куин матемэтикал». Никто сразу не сообразил, что Роберт – не такой хороший пловец, как Дэвид, – каким-то образом получил сильный удар по голове одним из шестов, которыми их товарищи активно орудовали в воде, стремясь удержать лодки, чтобы их не снесло рекой, и, хотя все видели, как он нырнул, никто не видел, как он вынырнул. Те, кто подумал, что он плывет под водой, обеспокоились только тогда, когда Дэвид доплыл до моста, а его соперника и след простыл. Дэвид и еще двое других студентов стали нырять и ныряли до тех пор, пока не вытянули на сушу тело своего утонувшего девятнадцатилетнего товарища.

Дэвид отправился к родителям Роберта. Он был их единственным сыном, но убитые горем родители были тронуты визитом Дэвида, заверив его, что ни в коем случае не винят его в случившемся. Это был несчастный случай и, конечно, они много бы дали, чтобы его не было, но ему винить себя не в чем.

Дэвид сказал, что они очень добры к нему. Про себя же с удивлением подумал, что он даже и мысли не допускал, что в чем-то виновен. Тем более в том, что совершенно не зависело от него. Да, был брошен вызов – глупый, конечно, как это совершенно ясно теперь, когда мысленно возвращаешься назад, – но вызов этот был принят, хотя Роберт и оказался плохим пловцом. Ему бы просто согласиться, что он не сможет этого сделать, и дело с концом. С точки зрения Дэвида Роберт поступил невероятно глупо, так как лично для него вызов этот был не чем иным, как попыткой хоть как-то скрасить скучный день, попыткой, о которой он уже тогда пожалел. Сам он никогда не рисковал зря, и эта нелепая смерть только лишний раз подтвердила правильность его политики.

Истиной было то, думал он беспристрастно, как врач, анализируя случившееся, что Роберт был сам во всем виноват. Но он обратился за советом к своей матери, знающей толк в таких делах, чтобы та подсказала, какие цветы следует выбрать для похорон.

В шестнадцать лет его обвинили в том, что от него забеременела четырнадцатилетняя дочь одной из подруг его матери, и, когда обе взволнованные мамаши потребовали от него ответа, он честно признался: да, действительно занимался сексом с Пэтти, но почему, собственно, выбор пал именно на него? Разве другие не занимались с ней тем же?

Мать Пэтти, как выяснилось, была совершенно не в курсе того, что вот уже довольно продолжительное время ее дочь спала с каждым мужчиной, который проявлял к ней хоть малейший интерес или ласково заговаривал с ней. Узнав об этом, она зашлась в истерике, а после того как Пэтти простодушно признала, что сама толком не знает, кто отец ее ребенка, просто Дэвид был последним, с кем она спала, и указала именно на него. Дэвид был не только полностью реабилитирован – перед ним еще и извинились.