Старуха развернула узелок, и Андрей узнал изумрудные бусы, которые дарил луговой хозяйке.

— Вот, вернула я себе своё сокровище, а то ведь и нет у меня больше ничего.

Горбылиха обернулась к матери:

— А что, Егоровна, попью я, пожалуй, у тебя чаю.

Поставили самовар, варенье, а к чаю мать бараночки сахарные подала.

— Вот, угостись, Горбылиха. Бараночки Поленька очень любила.

Мать села и залилась слезами. Горбылиха стукнула клюкой об пол.

— Да не плачь ты, Егоровна! Не померла Полинка, к матери родной отправлена, лучше ей там будет.

Вот тут-то, за чаем, она и рассказала свою историю.

— Давно это было. Жила я с отцом да матерью в городе. Небедно жили, усадьбу свою имели, сад фруктовый. Минуло мне в ту пору пятнадцать лет, глупой была, беззаботной, ну и красотой меня Бог не обделил. Полно ухажёров было, а папенька всех отшивал. Однажды гуляли мы у пристани, я зонтик ажурный над собой держала. Смотрю, матросы на берег сходят, все стройные, загорелые. Особенно один мне приглянулся, Николаем звали. А он как увидел меня, так покой и потерял. Папенька был против наших встреч, а мы всё равно тайком встречались. Виделись, правда, редко, в плаванье он ходил. А как приедет, подарок мне везёт. В очередной раз привёз мне вот эти бусы изумрудные, их-то я и сохранила. Отец потом прознал про наши встречи, страшно ругался, и вскоре отправил меня в дальнюю деревню, к бабушке в имение. Плакала я в разлуке, а потом познакомилась с местными девушками, и вместе мы стали по грибы да ягоды ходить. Однажды легла на полянку, притомилась и уснула. Во сне слышу: кто-то меня по руке гладит да ласково шепчет что-то. Открываю глаза, а надо мной молодец склоняется. Волосы кудрявые, пушистые, но больше всего глаза удивили, ярко-изумрудного цвета, так и сияют, так в душу и смотрят. Вот эти-то глаза меня рассудка и лишили. И говорит он мне мягким таким, бархатным голосом: «Пойдём, красавица, со мной, женой моей будешь, ни в чём тебе отказу не будет. А самое главное — бессмертие тебе подарю. Хоть и сам лишусь этого, но зато ты будешь вечно молода и красива». Ну кто бы такому подарку воспротивился? Вот и я согласилась. А был это не кто иной, как молодой король Луговик. Это на его лугу я уснула и сладкие сны видела. Увёл он меня в своё царство, и никто больше обо мне не слыхал. Через год родилась у меня дочка Купавочка — пробабушка Луговички, а ещё через год скучно мне стало в луговом этом царстве жить. Ни друзей, ни знакомых, одни мыши ручные да хомяки. И вот решила я как-то в деревню сходить, а от мужа утаила. Иду по дороге, а навстречу на лошади юноша скачет. Как взглянула, так и дар речи потеряла. Узнала я во всаднике этом Николая. Он как меня потерял, бросил всё и давай по свету разыскивать. Может быть, и не нашёл бы, да узнал от девушки-прислуги, в какой я деревне. Приехал, а меня уж след простыл. Поминки обо мне заказывали. Николай так и остался в этой деревне, будто чувствовал что-то. Конюхом устроился к местным господам. И вот встретились мы с ним на узкой дорожке. Целовались, плакали, смеялись и решили сбежать. Посадил он меня на лошадь, сам сел позади, и умчались мы с ним далеко-далеко, счастье своё новое строить… — Старуха на минуту замолчала, отхлебнула душистого чая, огляделась и снова продолжила:

— Прожили мы с ним долгую жизнь, правда, детей у нас не было. Николай мой состарился, подряхлел. Я же по-прежнему оставалась молодёхонька, стройна и красива. Старики незнающие иной раз над Николаем посмеивались: чего, говорят, такую молодушку-то взял, уморит она тебя. А Николай любил меня до самой смерти.

Андрей увидел, как в подслеповатых глазах старухи блеснули слёзы.

— После его смерти я одна жила. Приходили женихи свататься, да я всем отказывала, верна была своему Николушке. А дальше случилось самое страшное… Помню, погода была плохая, ветер в окна стучал. Поздно уж было, на дворе темно. Слышу, стучит кто-то. Кто это, думаю, на ночь-то глядя. Открываю дверь и назад пячусь…

Стоит передо мной старик седовласый, а волосы-то длинные, спутанные, до самого пояса свисают, лицо землистое, измождённое, в морщинах глубоких. Узнала я его только по глазам, цвет этот изумрудный — его разве скроешь? Вот и сверлит он меня этими изумрудами, а я тихо на пол сползаю. Очнулась на стуле, а он напротив сидит и голосом старческим, скрипучим молвит: «Обманула ты меня, девица, подло. Не ожидал я тогда от тебя, ведь самое дорогое подарил». Холод пробежал у меня по спине, и страшно мне стало до ужаса: «За бессмертием своим пришёл, ну так возьми его, мне не надо!» Я не узнала даже собственного голоса, так он дрожал. Старик вдруг расхохотался, да так громко, будто раскатистый гром ударил. Потом посуровел: «Нет, бессмертие я назад не возьму, но за то, что ты дочку бросила, я тебе другой подарок приготовил». Он опять сверлил меня взглядом, а я не знала, куда от него деться. «Не нужны мне твои подарки, лучше убей сразу, раз заслужила!» Старик встал. Он был громадного роста, и моя комната показалась мне жалкой лачугой. «Нет, красавица, убивать я тебя не стану. Слишком уж легко отделаться хочешь, и бессмертие я тебе оставлю, да только в придачу старость уродливую подарю».

«Нет! — закричала я что есть мочи. — Лучше убей, прошу тебя, не хочу я жить без Николая!»

Протянула я к нему руки, а он оттолкнул меня и будто в воду канул. Исчез, как будто и не было.

Уснула я только под утро, а потом подошла к зеркалу, увидела там красавицу черноволосую, ясноглазую и подумала: а может, приснилось всё, не было никакого Луговика? Да только зря подумала. Стала я с того дня стареть быстро, через неделю меня уж не узнавал никто. Вот так и превратилась я в старую Горбылиху.

Старуха замолчала. В комнате стояла тишина. Андрей и мать с отцом сидели словно заговорённые, очень уж удивил их странный рассказ Горбылихи. Наконец Андрей осмелился спросить:

— А что стало с Луговиком и его дочкой?

— Луговик вскоре умер, старый ведь очень был, а Купава хозяйкой стала, но бессмертия у неё не было. Оно не всем даётся.

Старуха поднялась с места и поковыляла к двери. Каждое движение ей давалось с трудом. Андрей помог ей переступить через порог. На прощание он ещё раз заглянул ей в глаза:

— Значит, Поленька, тебе далёкой правнучкой будет?

Старуха улыбнулась беззубым ртом:

— Да, видно, так. Не горюйте о ней, свои скоро народятся.

Прошло два года. У Насти и Андрея родился сынок Ванюша, здоровенький да крепенький — отцу с дедом помощник хороший. А ещё через год родилась дочка Машенька. Настя поправилась, улыбчивой стала да весёлой. И зажили они в любви и согласии. С соседями помирились, ведь это как в поговорке «Кто старое помянет, тому глаз вон». Глаза никого не лишили, и слава богу.

Годом раньше умерла бабка Горбылиха. Тихо так умерла, легла и не проснулась. Если бы не Андрей, так о ней никто бы и не вспомнил. Захаживал он к ней, гостинцы приносил, чаёк попивали. Вот так и обнаружил. Схоронили её незаметно от всех на старом кладбище. Андрей ей в гроб изумрудные бусы положил, пусть и там с ними не расстаётся. Настя, поливая незабудки на её могиле, тихо спросила:

— Андрюша, а как же бессмертие?

Андрей задумался:

— Видно, Луговичка сжалилась, освободила её.