— Где она? Пусть появится, я хочу её видеть!

Хомяки молчали, переминаясь с ноги на ногу.

— Я прошу вас, хомячки, позовите её! Ну хотите, я на колени встану!

— Зачем же на колени, я здесь.

Высокая трава раздвинулась, и, освещённая лунным сиянием, вышла Луговичка. Лёгкое прозрачное платье струилось серебряными волнами по её хрупкому телу. В распущенных пушистых волосах сверкали искорки росы. Она была так прекрасна, что Андрей потерял дар речи и только завороженно смотрел в её изумрудные немигающие глаза.

— Ты хотел меня видеть? Ну вот, я здесь, и чего ты хочешь?

Губы её не шевелились, а голос, казалось, исходил откуда-то изнутри. Андрей молчал, он чувствовал, как разум покидает его навсегда. Луговичка махнула над ним рукой и улыбнулась:

— Очнись, Андрюшенька! Иначе я никогда не узнаю, что же тебе нужно!

— Мне нужна ты, смотреть на тебя, слушать, быть с тобой! — Он проговорил это и удивился самому себе. Она подошла близко и коснулась его тонкой рукой:

— Это невозможно. Но даже не потому, что выхожу замуж, а потому, что человек с нечистью не живёт. Он погибнет и семью свою погубит, а я этого не хочу.

Её глаза были совсем близко, такие живые и такие далёкие. Андрей взял её за плечи:

— Это ты-то — нечисть?! Да я душу отдам за такую нечисть!

Она смотрела на него не мигая.

— Не надо мне твоей души, Андрюша! Иди с миром, забудь о нашей встрече.

И опять ему показалось, будто губы её не шевелились.

— Не будет мира в моей душе, Луговичка. Позволь хоть стоять рядом.

Вдруг она засмеялась, озорно так, совсем по-детски.

— Смешной ты, Андрюша! Перед нечистью пресмыкаешься. Что ж, подарю я тебе ночку звёздную за то ожерелье, что мою шею украшает, да за глаза твои карие, да за душу светлую.

Она схватила его за руку, и они побежали по лугу навстречу тёплому ветру и звёздам. Лёгкие ночные бабочки порхали над ними, а светлячки вспыхивали в траве маленькими искорками.

Спустившись с бугорка, они побежали к речке Быстрянке, которая после дождя разлилась бурным чистым потоком. Андрей зачерпнул прозрачной водицы и умыл лицо. Луговичка, босая, бродила по камушкам, пела и смеялась звонким голосом. Подол её платья совсем вымок, но она, казалось, не замечала ничего вокруг. Лунный столбик упал в шумящий поток воды, а Луговичка всё шла и шла по нему, и её хрупкая фигура всё больше отдалялась от берега.

— Стой, куда ты?! — закричал Андрей и бросился следом, рассекая воду руками.

Он схватил её посередине реки и, взяв на руки, вынес на берег. Девушка была послушна и легка как пёрышко.

— Что это ты, зачем? — Андрей опустил её на землю. Она немного дрожала.

— Я хотела утонуть, ведь нам никогда не быть вместе.

Он крепко обнял её, пытаясь согреть своим телом. Её чудесные волосы пахли цветущим лугом, а прозрачная кожа казалась такой нежной, что Андрею хотелось защитить девушку от всего света.

Она улыбнулась, проведя рукою по его щеке. Вдруг из высоких трав выбежали росянки.

Они окружили Луговичку и Андрея и, взявшись за руки, поплыли в хороводе. Понеслась вдаль чудесная, но странная песня:

Росянки порхали в прозрачных платьях, их бледные лица казались неживыми масками при лунном свете.

— Давай вырвемся из этого круга, — шепнула Луговичка и потянула за собой юношу.

Росянки расступились, и, вновь обретя свободу, полные радости и счастья, двое влюблённых утонули в густой траве цветущего луга.

— Я никому тебя не отдам, — шепнул Андрей, и его голос растворился в звёздной тишине летней ночи.

Андрей проснулся от жужжания пчелы. Она кружила над клевером, пытаясь приземлиться на его сиреневый колпачок.

— Луговичка, где ты? — Андрей окончательно проснулся и обнаружил, что рядом никого нет. «Ушла? Почему она даже не попрощалась?»

Он обошёл весь луг и даже спустился к речке, где всего несколько часов назад они плескались в воде. Но его ночной спутницы не было нигде. Ему казалось, что сами травы этого луга сокрыли её от него.

Ночами он бегал к дубу, ждал, надеялся, что вот заколышутся, раздвинутся зелёные стебельки цветов и появится она — луговая хозяйка, но она не появилась больше никогда.

Андрей тосковал. Но шли недели и месяцы, и воспоминания о той ночи уже не так будоражили его душу. За работой он старался реже думать о луговой хозяйке. К тому же все заботы о доме легли на его плечи, отцу становилось всё хуже, и Андрей опасался, что ему придётся отнять ногу, ведь доктора уже давно настаивали на этом. Отец торопил его со свадьбой. Он очень хотел внучат, и Андрей уступил.

Осенью сыграли свадьбу — весёлую, шумную. Не было в селе человека, который бы не пожелал молодым счастья и долгой любви. Только дом Горбылихи обошли стороной.

— Ну её, — сказала Настя, — накличет нам беды.

А старуха издали смотрела на жениха и невесту. Из её подслеповатых глаз лились слёзы: «Неземное счастье на земное променял. Что ж, может, к лучшему».

Осень стояла тёплая. Грибов в лесу видимо-невидимо, а с полей пшеницу собрали добрую, отборную. Радовался народ урожаю небывалому: будет с чем зиму зимовать!

А зима и впрямь весело прошла, хозяйки то и дело на пирожки да на шанежки румяные в гости звали. С горок на санях дружно катались, вот смеху-то было.

Андрей новый дом достраивал, целыми днями в работе. С кумовьями да с братьями двоюродными то пилит, то молотком стучит. Молодая жена проворная оказалась, варит, парит, за скотиной ухаживает. Радуются старики, души не чают в невестке. Одна беда у отца — совсем обезножел. По дому еле передвигается, по ночам рана болит, кровоточит.

— Видно, без ноги я останусь, мать. Пусть режут, мочи уж больше нет.

Старушка его утешает, а сама слезу платочком смахивает:

— Да, Бог даст, поправишься. Горбылиха же зря не скажет.

Старик махнул рукой:

— Горбылиха твоя сама ничего не знает, вот и балаболит всё подряд. А я вижу, не будет мне выздоровления.

От хвори своей старик ворчливым стал, будто обиженным на весь свет. Сидит в дому или за околицей, брови хмурит да сам с собой разговаривает. Мать постоит, повздыхает, на кухню вернётся. Жалко ей мужа, а помочь нечем.

Летели дни да ночи, и вот в одну из ночей видит Андрей сон. Стоит он на Ерохином лугу, кругом колокольчики да ромашки качаются, а навстречу Луговичка идёт. Глаза у неё печальные, руки вперёд протянула и свёрток ему, Андрею, протягивает:

— Возьми, Андрюша, моё самое дорогое, это отцу твоему поможет. Да люби её пуще, чем меня любил.

Андрей взял свёрток, да заглянуть в него не успел, проснулся резко, будто подтолкнул кто.

На лбу пот холодный выступил, а сердце так стучит, выскочить хочет. Настасья заворочалась, глаза свои голубые открыла:

— Ты что не спишь, Андрюша? Может, сон дурной приснился?

Андрей сел на кровати, задумался, а потом повернулся к жене и сказал тихо:

— Сон я видел, да только странный, будто и не сон вовсе.

— А что же тогда? — У Насти у самой сон пропал, смотрит на мужа с тревогой. А Андрей будто сам с собой разговаривает:

— Расскажу я тебе одну историю, но она настолько невероятна, что не знаю, поверишь ли. Поймёшь ли?