У старичка голос тихий, шепелявый даже:

— Живу я тут неподалёку. Да вот беда, жажда замучила, хоть бы глоточек водицы испить. Не дашь ли старику?

Андрей обернулся к отцу, а у того во фляжке всего полглоточка осталось, как раз для того, чтобы губы смочить да дому доехать.

Андрей головой качает:

— Никак не могу дать, у самого ничего не осталось, ты уж извини.

Старичок глазки свои белёсые щурит, на фляжку длинным пальцем показывает:

— Да мне всего и надо-то полглоточка. Вон, смотри, колосок пшеничный и тот от зноя клонится, пить просит, а не дашь ему водицы — погибнет, засохнет на корню. А потом люди хлебушка не увидят, с голоду помирать начнут…

Андрей рукой машет: мол, что ты такое говоришь? Вот не сегодня завтра дождь пойдёт и напоит пшеницу досыта. Никто голодать не будет.

— Как знать, как знать, бывало и хуже, — проскрипел старичок. — Так, значит, не угостишь водицей-то?

Этот голос стал раздражать Андрея, было в нём что-то неприятное.

— Не дам, самому пить нечего, отцу больному осталось.

Покачал головой старик, стукнул посошком о землю:

— Что ж, и на том спасибо.

Посмотрел Андрей, а на месте, где старик стоял, нет никого, будто сквозь землю провалился. Осенил себя Андрей крестным знамением, хлестнул лошадей и поспешил подальше от странного места. Обернулся дорогой, а отец тоже крестится:

— Сынок, а куда же старик-то делся? Что-то с ним не так.

А Андрей и сам уже понял, что не так. Гонит лошадей и думает: «Неужто сам сатана со мной речь держал, а я-то, дурень, не догадался сразу».

Всю неделю после этого случая жара страшная стояла, ни ветерка, ни капли дождика. Вымотались все от мала до велика. Коровы да козы ревут, пить хотят, а за угором речка Быстрянка почти высохла. Старики в деревне только охают да вздыхают: не бывало, говорят, ещё такой засухи, что за напасть пришла на землю?

Вот в один из таких знойных вечеров и явился Андрей к бабке Горбылихе, что на самом краю деревни жила. Горбылихой прозвали её в народе за большой горб на спине, и было ей лет столько, что и сама, наверное, не помнила. Старики поговаривали, будто были ещё мальцами, а Горбылиха уж и тогда старухой была, с палочкой ходила да голос скрипучий имела. В деревне её дом стороной обходили, сказывали, будто старуха с нечистой силой водится и в церковь никогда не ходит. Ходили к ней обычно по большой нужде: захворает кто-то — она и заговором лечила, и отвары настаивала, и примочки всякие травяные делала. Глядишь, хворь и отступит. Захаживали к ней и девушки молодые, тайно, чтоб не знал никто. Бабка Горбылиха им приворотное зелье готовила. Понравится, к примеру, девушке молодец-красавец, а он возьми да и к другой переметнись. Забудет, отвернётся, значит. Девушка в слёзы, а потом к Горбылихе за советом. Глядишь, и вернётся милый друг обратно. Андрей не очень-то верил во все эти байки про Горбылиху, тем более что отца она так и не сумела поправить, по-прежнему рана болела и не заживала. Посадила старуха Андрея за дубовый стол, кваску холодного в кружку налила:

— На-ка вот, выпей прохладного! Вижу, неспроста ко мне зашёл.

Андрей жадно опустошил кружку и утёрся рукавом:

— Неспроста, верно говоришь. К тебе спроста-то и не ходят.

Старуха засмеялась глухо, обнажив редкие жёлтые зубы.

— Это верно, не ходят. Только ты ведь в этот раз не из-за батюшки наведался.

Удивился Андрей такой старухиной осведомлённости, но вслух сказал:

— Не из-за отца. Там, видно, уж и не поможет ничто. Тут другая беда.

И Андрей поведал старой Горбылихе историю, которая недавно с ним приключилась.

— С тех пор и засуха началась, как будто старик тот беду накликал.

— Накликал и есть, — молвила Горбылиха. — Старик этот не кто иной, как Полевик. Он этому полю хозяин. Вот обидел ты его, теперь он засуху-то и напустил, не зря ведь про пшеничный колос рассказывал.

Андрей недоумённо смотрел на старуху и нервно барабанил пальцами по столу:

— Кто ж знал-то? И чего ж теперь-то? Загубит он нас, спалит всю пшеницу!

Горбылиха молчала, что-то обдумывая, её подслеповатые глаза кружили по комнате в поисках каких-то предметов.

— Задобрить надо Полевика, пообещать чего-нибудь.

— Чем задобрить, да и где его найдёшь-то сейчас? — Андрей совсем сник, никогда он не чувствовал себя таким слабым.

Старуха криво улыбнулась:

— Да ты брось горевать, Андрюшенька. Горбылиха и не такие дела проворачивала, ты только слушай меня внимательно и запоминай.

— А что мне ещё остаётся-то, только слушать.

Горбылиха зашаркала по комнате, зашептала невнятно, а потом подошла к старому комоду, который по возрасту был, вероятно, ровесником ей самой.

— От тебя он вряд ли что-то возьмёт, вредный Полевик, с ним не договоришься. А вот через кого-то можно попробовать.

Старуха выдвинула ящик комода и достала шкатулку, перетянутую шёлковой материей. Она подошла к Андрею и открыла перед ним миниатюрную крышку.

— Вот взгляни на эту вещицу.

Старуха вытащила из шкатулки изумрудные бусы.

— Ого! — Андрей даже присвистнул. — Откуда такое сокровище?

— Без этого сокровища нам никак не обойтись. А подарили мне его очень давно, когда я была молода и красива.

Андрей в изумлении смотрел на старуху и недоумевал: неужели же она была когда-то молодой, и когда это было?

Горбылиха как будто отгадала его мысли и опять глухо, невесело рассмеялась.

— Удивлён? А я ведь иногда и сама уже не верю, что это когда-то было. Много бы я отдала сейчас за то, чтобы вернуть то время, всё бы было тогда по-другому.

Старуха, словно забывшись, смотрела куда-то вдаль, в своё прошлое, и её сморщенное лицо на минуту разгладилось. Так, по крайней мере, показалось Андрею. Но уже через минуту Горбылиха с гордостью протянула ему бусы.

— Возьми и спрячь. Ровно в полночь, когда взойдёт полная луна, отправляйся на Ерохин луг, что возле речки Быстрянки. Дуб, расколотый молнией, помнишь?

— Помню, конечно. А зачем мне туда? — Андрею явно не по душе пришлось предложение Горбылихи.

Старуха продолжала:

— Сядешь под него и жди. К тебе сами подойдут. А подойдут — скажешь: у меня есть подарок для вашей хозяйки — Луговички, но прежде хочется мне с ней поговорить. Подарок не отдавай, пока не поговоришь.

Старуха перебирала в руках сверкающие изумруды, и Андрею показалось, что лицо старухи так же светится изнутри. «Да, дело здесь нечисто».

Вслух он произнёс:

— Это кто же ко мне подойдёт, сам сатана в юбке? Не пристало мне, человеку божьему, связываться с ними.

Старуха взглянула на него почти сердито.

— Тогда зачем ты пришёл? Пусть всё остаётся как есть. Река высыхает, пшеница сгорает, осенью нечего собирать будет.

Подумал Андрей и согласился.

— Давай свои бусы. Хоть не по душе мне это, но смотреть, как люди и скотина мучаются, тоже не хочу. Ну, отдам я бусы, а дальше-то что?

Старуха хитро прищурилась:

— А дальше — в глаза ей прямо не смотри, а то как бы не заворожила она тебя, Андрюшенька.

Андрей махнул рукой в раздражении:

— Глупости всё, чтобы мне запасть на нечисть; ты смеёшься, старуха?

Но Горбылиха была серьёзна.

— Хорошо, коли так. А дальше расскажешь Луговичке про Полевика. Так, мол, и так, засушил, сжёг всю траву, на землю дождя не даёт, погибает всё, помоги чем можешь. Думаю, она тебе не откажет.

Взял Андрей шкатулку и сунул за пазуху. Уже на пороге, на прощание, старуха остановила его:

— А отец твой, Андрюша, жив будет. Спасёт его любовь близкая и чуждая. Только на любви жизнь и держится.

Мало что понял из её слов Андрей, но ничего не сказал, только головой своей кудрявой кивнул и вышел вон.