Обвинение заставило Глеба прикусить язык. Хорошо, что никто не знал про цыганский ритуал, связавший его с Марикой кровным родством. Наверняка люди узрели бы в нем скрытый колдовской умысел, хотя сам Глеб относился к нему скорее как к детской клятве в верности. Это было похоже на игру. Марика сделала на своей руке маленький порез, он последовал ее примеру, а после они соединили запястья. Наивная Марика верила в то, что их кровь перемешалась и они стали родней, а Глеб ей не перечил. Он и в самом деле относился к ней, как к младшей сестре. Никакие доказательства не могли заставить его поверить, что она ведьма.

Между тем остальных свидетелей чуда слова гувернантки заставили задуматься. Каждый поворошил прошлое и вспомнил о своем.

— Я слышал, у троюродной тетки свояченицы брата сапожника, что живет на соседней улице, родился теленок с двумя головами, — робко произнес кто-то в толпе.

Жизнь не бывает сплошным праздником. В любом доме случаются несчастья и огорчения. Обычно люди склонны винить в неудачах судьбу, но сейчас неведомому провидению дали имя. И назвали его Марика.

Погруженный в свои мысли, Глеб сидел перед камином, задумчиво глядя на языки пламени. Красноватые сполохи плясали по стенам и озаряли его лицо, похожее на маску. За последние дни он осунулся и сник. Обычно горделиво расправленные плечи ссутулились, будто их придавил непосильный груз навалившегося горя. Глеб не ответил на стук в дверь, словно все происходящее вокруг перестало его интересовать.

Войдя в каминную, Прошка запнулся. В отблесках пламени ему на мгновение померещилось, что у огня сидит не юноша, а глубокий старик, сгорбленный под тяжким бременем бед.

— Ваше Высочество, вы бы изволили чего-нибудь откушать. Нельзя ж совсем без еды-то, — сказал Прошка, но Глеб словно не слышал.

— Что Марика? — спросил он, не оборачиваясь к вошедшему.

— Молчит, будто воды в рот набрала. За всю неделю, что сидит в темнице, ни слова, ни полслова, — доложил паренек.

— Плохо. Почему она ничего не скажет в свое оправдание? Неужели не понимает, что сама лезет в петлю! — в сердцах воскликнул Глеб и добавил: — Сегодня я опять говорил с отцом.

— И что государь? — живо поинтересовался Прошка.

— Говорит, правитель отличается от подданных тем, что обязан ставить государственное выше личного. Он отказался требовать у суда оправдательного приговора, потому что это вызовет недовольство народа. Случись потом засуха, наводнение или неурожай, люди будут винить во всех бедах ведьму и тех, кто ее отпустил, и народ может подняться на бунт.

— Ну, коли даже государь отступился, тут уж ничего не поделаешь, — развел руками Прошка.

— Нет! Я должен спасти ее, — пылко возразил Глеб.

— А ну как в самом деле мор пойдет али еще какая напасть? Государь-то он в корень зрит. Людям только дай повод палками помахать, потом не отобьешься, — предостерег Прошка.

Глеб с проворностью барса вскочил и схватил паренька за грудки.

— Ты тоже считаешь, что она ведьма?

— Ой-ой, пустите, Ваш Высочество. Придушите, — взмолился Прошка.

— Сами, чай, видали, что она с лошадями сотворила.

— Если Марика успокоила взбесившихся животных, это еще не значит, что она навела порчу на Агнессу. Посмей только сказать о ней худо! — Глеб оттолкнул паренька.

— Зря вы так на меня серчаете. Ведьма она или нет, а кому что на роду написано. Мало ли несправедливости на земле творится. Думаете, мне ее не жалко? Только против судьбы не попрешь, а коли пойдешь, то ж на то ж и получится, — вздохнул Прошка.

У Глеба перехватило дыхание. Наверняка Прошка заглянул в будущее и узнал, что ждет Марику. Недаром его вдруг прошибла такая покорность судьбе.

— Ты что-то знаешь? — спросил Глеб, глядя Прошке в глаза.

— Нет, ей-богу, — поспешно перекрестился паренек и отвел взгляд.

— Не лги, когда клянешься. Это грешно. Говори, что знаешь, — настойчиво повторил Глеб.

— Ничего. Безделица. Сон привиделся.

— Что за сон?

— Пустое это. Мало ли какая чушь приснится, — отлынивал от ответа Прошка.

— Не юли! Говори как есть или в самом деле придушу! — пригрозил Глеб, снова хватая Прошку за грудки.

— Чур, на вас! Какие вы страсти говорите, — пролепетал Прошка, пытаясь высвободиться. — Рассказать-то я расскажу, да что проку? Сон — это не видение, а так, пустышка. Плюнуть и растереть. Не всякий сон в руку.

Предисловие Глебу не понравилось. В нем шевельнулись худшие опасения. Чем туже вокруг Марики затягивалась петля людской злобы, тем больше он верил в ее невиновность. Он вспоминал их похождения по ту сторону Зеркала Судеб и как девочка много раз приходила ему на помощь, рискуя своей жизнью. Пускай она была неотесанной и грубоватой, но в ней не было ни капли зла.

— Говори, — коротко приказал Глеб, отпуская паренька.

— Приснился мне костер. Будто полымя чуть не до небес, и все маревом покрыто. А она из огня меня кличет.

— Тебя? Почему тебя, а не меня? — спросил Глеб.

— Вот уже этого я сказать не могу. Я б кому другому с радостью уступил. Меня от ее зова такая жуть взяла, что аж проснулся. Верите, со страху чуть с кровати не упал. Лежу, а в ушах все звенит, будто она мое имя выкликает.

Глеб содрогнулся. На ум пришли слова Лунного рыцаря, что ведьму надо сжечь на костре.

— У нас не средневековье, чтобы людей сжигать на кострах, — произнес он, будто этим утверждением старался отогнать от себя страшную мысль. Уж слишком часто пророчества Лунного рыцаря оказывались правдой.

— Так я и говорю, что сон — это пустое, — с готовностью поддакнул Прошка.

Прошкина сермяжная хитрость была видна как на ладони. Он слишком неумело скрывал, что не так уж беспечно относится к своему зловещему сну.

До сих пор Глеб жил ожиданием чуда. Он думал, что Марика заговорит и справедливость восторжествует. Но девочка упорно молчала. Он не мог понять ее упрямства, но по прошествии дней решил, что в этом есть сокрытый смысл. Больше надеяться было не на что. Пришло время действовать.

— Ты поклялся, что будешь служить мне верой и правдой. У тебя появилась возможность доказать свою преданность не на словах, а на деле, — обратился Глеб к Прошке.

— Так разве ж я против. Я для вас в лепешку расшибусь, ей-ей, — сказал паренек.

— Вот и славно. Нужно помочь Марике бежать из темницы.

— Эк вы хватили! Это ж преступление, — ахнул Прошка.

— Не большее, чем отказать в помощи тому, кому поклялся в верности.

— А ну как схватят? — опасливо спросил паренек, с ужасом думая, что попал как кур в ощип. Еще никогда ему не приходилось стоять перед таким сложным выбором. Дед воспитывал его в послушании властям и законам, а тут самая что ни на есть наиглавнейшая власть требовала от него нарушения закона.

— Если боишься, я все сделаю сам, — заявил Глеб.

За то время, пока Прошка служил у принца, он понял, что это не пустые слова.

Уж если тот что задумал, то ни за что не отступится.

— Эх, была не была! Куды ж вы без меня? — махнул рукой Прошка. — Только я мыслю, что вы затеяли гиблое дело. Ничего у нас не сладится. Кабы всякому можно было в темницу войти, а потом оттоль выйти, так это была б не темница, а постоялый двор.

— Если действовать с умом, все пройдет гладко, — пообещал Глеб. — Твое дело покрутиться на кухне, где готовят еду для стражи, и перед ужином подсыпать ночной охране в питье снотворное. А я возьму запасные ключи от темницы и, как только стражники уснут, сделаю остальное.

— Нет, так не пойдет. С вашей приметностью вас каждая собака знает. Вам и до темницы-то не добраться, не то что девчонку освободить. Уж коли кому и идти, то мне, — решительно заявил Прошка и добавил: — Только ведь начальник тюрьмы, поди, столуется отдельно. Ну как он бессонницей мучается али до ветру встанет? Ежели застанет меня на месте преступления, так за такую оказию не только ухи повыдирает, — покачал головой Прошка.