– Я же вам говорила, Атен окс… Атен окс… Я же вас просила, Атен, то есть предупреждала, – зашептала Овель, сцепляя пальцы умоляющим замком. – Они выиграли. Им я буду как бы приз. А вы – уходите.

Точеный носик Овель покраснел. Это было заметно даже в темноте. А глаза… О да, милостивые гиазиры, то были глаза жертвенного ягненка. Эгин заложил черную прядь Овель за ее изящное ушко. Улыбнулся ей и, к собственному глубочайшему, хотя и неосознанному в тот момент удивлению, отвечал:

– Еще не ясно, кто выиграл. Может быть, приз достанется мне?

Сказал и подивился собственной наглости. Подпускать двусмысленности в разговорах с незамужней родней Сиятельного князя? Норо окс Шин, пожалуй, лишь пожал бы плечами, узнай он об этом.

– Ну что, нашептались? – Рослый детина в высоких сапогах решительно шагнул с крыльца в грязь, обнажая меч.

Что ж, первый шаг был сделан. Эгин мягко оттолкнул Овель к стене и вдохнул полной грудью. Трое и две собаки. Это плохо. Но не безнадежно.

– А вы чего стали, сюда! – скомандовал рослый, обернувшись к своим товарищам.

Те последовали за ним. Похоже, о честном поединке речь вообще не шла. Странно, впрочем, если бы было иначе. Псы безропотно последовали за хозяевами.

– Ты чего, благородный? Давно не получал, что ли? – Голос зачинщика был низким, с легкой хрипотцой. – Захотелось прадедушку проведать в Проклятой Земле Грем? – продолжал он, пока его ребята подтягивались к Эгину с боков.

Было видно, что решимость Эгина защищать Овель кажется всем троим чисто декларативной, нужной «благородному» только ради сохранения лица.

«Он из Иноземного Дома», – спустившись на полтона ниже, сообщил рослому его товарищ в охотничьей шапке.

– Да хоть из свиты Сиятельной! – заржал рослый.

«Интересное дело, – подумал Эгин. – Эти ребята одеты как штатские, а хамят словно гвардейцы Сиятельного князя. Разгуливают по Пиннарину с псами, словно солдаты Внутренней Службы, и оскорбляют чиновника Иноземного Дома. По виду – лесные егеря, по речи – морячки из Урталаргиса».

– Разве вам не известно, какие влиятельные родственники у девушки, которую вы сейчас пытаетесь заполучить? – не оставляя надежды уладить дело миром, поинтересовался Эгин.

– Знаем-знаем. У нее о-очень влиятельные родственники! – снова заржал тот, что был за главного.

– Особенно дядя! – вклинился стоявший поодаль, тот, что придерживал псов.

– Они-то нас и послали, господин хороший, так что дела твои дрянные, – авторитетно добавил третий, обнажая свой короткий широкий меч.

Случилось то, чего Эгин давно ожидал, – Овель разревелась. Видимо, одно упоминание о родственниках катастрофически сказывалось на ее настроении.

– Короче, это твой последний…

Но рослый не смог договорить.

Эгин в глубоком выпаде всадил меч ему прямо в живот, который, к счастью, не был защищен даже дрянной кольчугой. Всадил на треть длины лезвия.

Остатки хмеля слетели с Эгина в тот же миг. Истерика Иланафа, философствования Онни и даже милые влажные губки Овель – все это уже не существовало для него. Оставались только двое вооруженных мужчин и два свирепых пса, готовых напасть в любой момент.

Так же стремительно Эгин извлек меч из раны и отскочил назад, к стене. К Овель. От неожиданности она даже перестала всхлипывать.

Рослый заскулил, скрючился, зажал рану ладонью и упал на спину, в помои. Нечистоты покрыли его с головой. Ослиная моча и кухонные отбросы, грязь вперемешку с теплыми каплями ночного дождя были ему саваном.

– Спускай собак! – выкрикнул тот, что разглагольствовал о дяде Овель.

Псарь что-то шепнул своим питомцам, и те, не издав ни единого звука, на удивление неспешно двинулись к Эгину. Они приглядывались и принюхивались к опасному человеку, которому должны были перегрызть глотку.

Обе твари были черными кобелями с обрезанными ушами и купированными хвостами. Поджарыми, мускулистыми, сильными, откормленными. Эгин не очень хорошо разбирался в псах, но даже его знаний было достаточно для того, чтобы понять: такие обучены держаться до последнего, не бояться вооруженного человека и ударом лапы вышибать из седла всадника.

При Эгине был только так называемый салонный меч. Кто мог знать, что вечеринка у Иланафа будет иметь столь неожиданное продолжение?

Как и всякий салонный меч, клинок Эгина был неширок, слегка искривлен и имел очень длинную рукоять с избыточно декорированной гардой. Для того, чтобы давать отпор псам, хорошо бы располагать чем-то более длинным и чуть более увесистым.

Обе собаки изготовились к прыжку. Одна из них погибнет. Но зато другая обязательно достанет Эгина, меч которого будет все еще вонзен в тело первой. Он будет запаздывать с извлечением меча на почти неразличимо малые доли мгновения. И все-таки второму исчадию достанет их, чтобы успеть погрузить свои клыки в горло рах-саванна.

Эгин всегда ненавидел собак. Иногда стеснялся этого. Особенно с Вербелиной. Но в тот момент, глядя в желтозубые пасти псов, в пасти четвероногих людоедов (до него доходили слухи, что в отдельных состоятельных поместьях кровожадные самодуры вроде Хорта окс Тамая кормят этих тварей человечиной), он поклялся, что никогда и ни за что не потреплет за ухом ни одну «псинушку», будь она хоть с голубя величиной.

Эгин все рассчитал верно. Когда собаки прыгнули, он уже завершал первый скрестный шаг, а к тому моменту, когда приземлились, был уже в трех саженях от того места, где находился прежде.

Он переместился с великолепной быстротой. Псарю оставалось только удивленно ахнуть. Псы тоже выглядели обескураженными.

«В этот раз не попали, но в следующий…»

– Сэ-ми-са! – истошно и совершенно неожиданно завизжала Овель. – Сэ-ми-са!

Псы, похоже, прекрасно поняли Овель.

Обе твари, словно бы получив обухом по голове, смиренно сели. Да, они были недовольны, что их неукротимая жажда крови осталась невостребованной, а голод – неутоленным. Но они слушались Овель. Слушались эту глупую девчонку!

Тут уже и псарь понял, что произошло.

– Теперь ясно, как эта дрянь смылась из «Дикой утки», – бросил один преследователь другому.

– Командуй, давай-давай. – Второй вместо ответа ткнул его локтем в бок.

– Саа! Саа! – закричал псарь.

Это словцо знал даже Эгин. Правда, благодаря Вербелине.

«Конечно, – объясняла своему увядающему от скуки и отвращения возлюбленному Вербелина, – каждый, кто держит собак, может тренировать их на свои собственные слова. Но обычно все пользуются известными. Говорят, харрениты, а позже варанцы когда-то позаимствовали их у даллагов. „Са“, например, обозначает что-то вроде „убей любой ценой“.

«А ты?» – нехотя спросил тогда Эгин, просто чтобы как-то поддержать разговор.

«У меня есть собственный шутейный пароль. – Вербелина расцвела в улыбке. – Когда я говорю „энно“, самые сообразительные из них делают обратное сальто через голову».

Тогда Эгин не придал этому разговору никакого значения, хотя и не забыл его. Теперь сделалось очевидным, что Овель откуда-то известен пароль, запрещающий обыкновенное «са» этим псам. Да и псов она, похоже, тоже знает. Судя по тому, что по отношению к ней они не проявляли ни злобы, ни агрессивности. Самое большее – служебный интерес.

Не дожидаясь очередного «са», Эгин оказался рядом с ближайшей тварью и снес ей голову косым поперечным ударом. А затем проделал ту же операцию и со второй, в тот момент полностью поглощенной проблемой двоевластия.

«Даже четвероногих иногда подводит интеллигентность» – так прокомментировал Эгин это событие двумя днями позже.

«Что ж, судьба раздает мне щедрые авансы», – подумал он, надвигаясь на двух оставшихся преследователей Овель.

Да, его новая знакомая оказалась совсем не такой бесполезной в этой ночной драке, какими обыкновенно оказываются прекрасные спутницы чиновников Иноземного Дома.

Дождь незаметно закончился.