Разговора в подъезде у нас не получилось. А теперь просто не видела смысла в переливании из пустого в порожнее. Но была уверена, что буду жалеть об упущенном шансе. Ведь совсем недавно я так хотела все расставить по местам.

«Хорошо. Через десять минут»

Я очень тихо сползла с кровати, натянула джинсы, свитер и вышла в коридор. Родители уже были в своей комнате. Дверь была закрыта, но шум работающего телевизора давал понять, что они еще не спят.

Я не хотела беспокоить своим разговором никого. Поэтому просто решила выйти в подъезд. Ничего, конечно, в этом запрещенного не было, но мне хотелось поговорить с Владом без свидетелей.

Я стараясь не шуметь, сняла куртку с вешалки, схватила ключи с полки, и практически выплыла по воздуху в подъезд, не издав не единого шороха.

Вернувшись к уже знакомому окну, я глубоко вздохнула. На самом деле я не видела логики в своем поступке, но даже мысли не было поступить по-другому. Мне было страшно. Так страшно, что у меня руки дрожали, когда на телефоне высветился входящий звонок. И горло перехватило в спазме, но я все же заставила себя ответить.

— Алло, — из-за сухости в горле голос был сиплым и далеким.

— Привет…

— Привет…

Пауза. Я слышу, как бьется мое сердце.

— Ты в порядке? — Торопов первым нарушает затянувшееся молчание.

— Ты ведь не плачешь?

— Еще чего.

— Мааш, я знаю тебя… И знаю, как тебе тяжело сейчас…

Может быть и знает. Но даже не догадывается сколько слез я пролила за все время. Столько, что уже их и не осталось. Но говорить об этом ему не собираюсь. Просто молчу.

— Выслушаешь меня?

— Прямо сейчас?

— Да. Я знаю, что это не телефонный разговор, но по-другому не получится. Наверное, это один из лучших вариантов. По-другому я не смогу. И не потому что я боюсь смотреть в твои глаза. Просто рядом с тобой теряю нить разговора. И сегодняшняя встреча тому доказательство. Я пришел к тебе, чтобы сказать совершенно другое. А получилось херня какая-то. — Торопов говорит быстро, словно боится не успеть, а я тем временем развернулась лицом к окну и замерла. Рядом с подъездом стояла его машина. И он стоял рядом. — Я должен тебе все рассказать. И тебя выслушать.

А у меня ни одной мысли в голове. Я не готова его сейчас увидеть. Посмотреть в глаза. Страх просто парализует меня, и я не могу произнести ни слова.

— Маш? Маш? Маша??? Маша!!!

— Ты не дома? — выдавила с трудом из себя.

Торопов замолчал, а потом вскинул голову наверх. Вряд ли меня видно с шестого этажа, но он словно чувствует меня и безошибочно смотрит в подъездное окно.

— Я здесь.

Я ничего не ответила и сбросила звонок. А потом на негнущихся ногах спустилась вниз. По ступенькам. Я знала, что этого не стоило делать. Я знала, что надо бежать сломя голову от него. Но все равно пошла к нему, чтобы добить себя окончательно. Именно добить, потому что исцелиться и снова стать новой вряд ли у меня когда-нибудь получится.

На улице свежо и немного морозно. И даже вырывается пар изо рта. И так хочется вдохнуть полной грудью, но вместо этого все мое внимание сосредоточено на Торопове и на дрожи в коленях. Главное не упасть, шептала себе, когда почувствовала его сканирующий взгляд на себе.

И я бы умерла от страха и непонятного волнения, но в свете подъездного фонаря мой взгляд остановился на его лице. Действительно, чудовище. Правый глаз немного заплыл, под левым темнеет огромный синяк, нижняя губа разбита, а нос заклеен белым пластырем. У меня в груди все сжимается от этой картины, и я едва сдерживаю стон, потому что у самой лицо начало покалывать, как будто это мне влетело.

— Давай сядем в машину, — Влад отвернулся и пошел к водительскому месту.

А у меня не было сил спорить.

Мне, казалось, что я поглощена его синяками и ссадинами, но стоило мне оказаться в салоне, как давно забытые запахи и ощущения накрыли меня с головой. В этой машине я провела невероятное количество своего времени, и не могу сказать, что тогда было мне плохо здесь. Скорее незабываемо, раз я помню об этом.

Заглушив в себе волну приятных воспоминаний, я повернулась к Владу и увидела, как он морщится, скорее всего от боли. Мне стало так стыдно за папу. И очень хотелось пожалеть Торопова, хотя он этого и не заслуживал. Ну, по крайней мере, физической расправы.

— Прости моего папу. Я не знаю, что на него нашло, — мне так неловко, что я от напряжения искусала себе все губы.

— Все в порядке, Маш. Ты не должна оправдываться за него. Он должен был это сделать сразу. Так что я не в обиде, — Торопов крепко сжимал руль, но при этом неотрывно смотрел на меня. — Давай отъедем в соседний двор? Ты не против?

Я согласно кивнула головой и снова ужаснулась его виду. Папа нехило постарался. Но как бы там ни было, а Торопов держался достойно. Спина прямая, руки как всегда уверенно сжимают руль, взгляд сосредоточен на дороге. Чего не скажешь обо мне. У меня столько всего было намешано и в голове, и в груди, что выть белугой хотелось.

— Я даже не знаю, с чего начать. Сотни раз прокручивал в голове наш разговор, но в реальности совсем не выходит выразить все свои мысли. Особенно когда ты рядом, — Влад остановился недалеко от детской площадки и снова повернулся ко мне.

Я видела, что он волнуется. Цеплялся за руль, как за спасательный круг, ерзал, но глаз не отводил. И я была бы рада ему помочь, подсказать, потому что сама нуждалась в этом разговоре, но в голове ни одной мысли. Да и помогать ему выплыть в этой ситуации не хотелось. Потому что сама тонула. Потому что меня тоже надо было спасать. И именно поэтому я трусливо отвернулась к окну, тем самым заставив воздух звенеть от неловкости ситуации.

— Маш, посмотри на меня…

— Не могу. Говори, что хотел сказать!

Я слышала, как Торопов выдохнул, словно не мог решиться, но все же подобрал слова и сдавленно произнес:

— Я знаю, что ты меня ненавидишь. Я знаю, что сам все испортил. Я знаю, что сделал тебе очень больно. И я бы очень хотел все изменить, но, к сожалению, это не в моих силах. Я не могу вернуть прошлое и все исправить. Но я очень хочу это сделать. Больше всего на свете.

Его слова проникли под мою кожу и заставили кровь закипеть от напряжения. Я с трудом пыталась оставаться хладнокровной, но это плохо получалось. Торопову с легкостью удалось мысленно откинуть меня в тот злополучный вечер. А я была не готова к этому. Я так долго бежала оттуда, что сейчас боялась не справиться с собой. Поэтому молча откинула голову на сиденье и закрыла глаза, надеясь что это поможет оставаться равнодушной к его словам хотя бы чуть-чуть подольше.

— Я олень! Я такой идиот, Маш! И я признаю все свои ошибки! Просто тогда я так был помешан на тебе, что кроме тебя ничего вокруг не замечал. И никого! И я сам, сам все испортил. Сам позволил Инне влезть в наши отношения и разрушить нас до основания. Если бы я тогда знал, что все так обернется, я бы в жизни ни сам не поехал на эту вечеринку, ни тебя не отпустил. И уж точно бы не подвозил тогда Инну днем. Но я так был уверен, что у нас все будет хорошо, что просто ослеп от ощущения счастья. Я был в эйфории. И поплатился за это.

Я закрыла лицо ладонями в надежде не заплакать.

— Она воспользовалась моим телефоном, — чувственный запал у Торопова иссяк, и теперь он говорил тихо, но с надрывом, которой сверлил меня до внутренностей, заставляя снова пережить тот день, — я поговорил с кем-то, даже не помню с кем, и бросил свой телефон рядом с сидением, он даже заблокироваться не успел, а она воспользовалась этим. Пока я был на заправке, написала тебе сообщение, использовав мое заветное «принцесса», а потом дождавшись ответа, все удалила. Я даже не знал, что ей так легко удалось провернуть все это. Когда она мне рассказывала, она так смеялась над твоей глупостью и верой в меня, а я молчал и понимал, что это я глупый. Что это даже не она, а я все разрушил. Потому что в тот день, весь такой уверенный в себе, даже не нашел минуты, чтобы позвонить и узнать, как у тебя дела. Один мой звонок, и ничего этого бы не было. Ничего! Я бы не горел в аду, а ты бы не пережила его во всех красках! И я даже не знаю, что сделать, чтобы ты хотя бы просто меня поняла. На прощение я уже и не рассчитываю.