— Это чудо! — искренне воскликнула Катриона. — Никогда не видела такого великолепного сада.

— Я сам его разбивал, — похвалился визирь. — Подобно моему господину султану, я обучался ремеслу.

Прежде с этой стороны она его не знала. И, взяв свою Инчили за руку, паша повел ее по дорожке, усыпанной белым гравием. Еще немного, и показалась беседка, стоявшая посреди овального пруда, в котором отражался свет неба.

Это строение, возведенное из желтоватого мрамора, имело продолговатые очертания и продолжалось небольшой верандой с колоннами. Пройдя по узкому решетчатому мосту, они оказались перед открытой деревянной дверью, обитой латунными гвоздями. Шагнув внутрь, Кат замерла в изумлении.

Из окон, составлявших всю противоположную стену, открывался вид за пруд и дальше, за сад на море, освещенное луной. Под ногами у Катрионы оказался огромный ковер, сплетенный из нитей красного, зеленого, золотистого цвета и разных оттенков голубого. На стене справа висел шелковый гобелен с изображением роскошного персидского сада. В стене слева была дверь, а рядом с ней — еще один шелковый ковер, запечатлевший пару влюбленных, тоже в цветущем саду. Один угол занимал низкий стол, окруженный подушками. С балок разрисованного потолка свисали золотые и серебряные лампы, и ароматное масло в них наполняло комнату благоуханием.

Но главным предметом обстановки здесь была огромная кровать, поставленная на самой середине и венчавшая крытое ковром возвышение. Она представляла собой квадратный топчан с шелковыми простынями и пуховыми одеялами. Рядом, на том же возвышении, располагались невысокие столики из черного дерева, выложенные пестрой перламутровой мозаикой. На них стояли графины с золотистой жидкостью и чаши с фруктами, маслинами и засахаренным миндалем.

Бесшумно приблизившись сзади, паша обвил Кат рукой, ладонью накрыв ей грудь и потирая сосок большим пальцем.

— Тебе здесь нравится, любимая? — спросил он.

— Все это несказанно красиво, — честно признала Катриона.

— Подними голову, — велел паша, и, взглянув вверх, она увидела вместо потолка стеклянный свод, открывавший великолепный вид на ночное небо. У нее даже дух захватило.

— Никогда не видела ничего подобного. Как это сделано?

— Есть один способ, но он слишком сложен для твоей милой головки, сладость моя, — ответил визирь, поворачивая Кат к себе лицом и целуя ей кончик носа.

Кат взъярилась, но быстро сумела проглотить обиду и подняла к нему лицо, приглашая к новому поцелую.

Чикалазаде слегка потерся губами о ее губы, а затем весело сказал:

— Давай ляжем в постель, любимая моя.

— А нельзя ли поухаживать за вами, мой господин?

Она зашла ему за спину и помогла снять халат из красной парчи с золотым рисунком. Ниже была шелковая сорочка, расшитая золотой и серебряной нитями, а далее синие шаровары, отороченные серебром, и красные кожаные сапоги. Нежными прикосновениями Кат освободила визиря от одежд, не удержавшись при этом обласкать его широкую волосатую грудь. Ни у одного из ее прежних любовников не было подобной, и теперь эта густая поросль ее зачаровывала.

Голый Чикалазаде развалился на кровати.

— Разденься теперь и ты, — велел Чикалазаде-паша. — И чтобы это выглядело изящно.

Зеленые глаза ответили визирю пристальным взглядом, и по его мягкому члену пробежало покалывание. Мягко, неспешно, одним движением плеч она сбросила кисейную блузу. Потом скинула тапочки, и лицо паши осветила улыбка восторга. Визирь дышал все чаще. Наконец она медленно спустила шаровары, а затем быстро повернулась к своему взволнованному зрителю лицом. Паша снова улыбнулся.

— Графин с золотистым напитком, Инчили. Налей нам обоим по бокалу.

Она почувствовала пряный запах вина и в недоумении оглянулась на визиря.

— А я-то думала, что мусульманам запрещены крепкие напитки.

— Султан пьет, — объяснил Чикалазаде, и муфтий распорядился, что раз владыка приобщился к вину, то и каждый может это сделать, а поэтам дозволяется прославлять сию усладу. Вообще-то я придерживаюсь Корана — не пью и не позволяю своим домашним. Но сегодня, любимая, наша свадебная ночь. Выпьем друг за друга сладостного кипрского вина. — Визирь поднял бокал и произнес:

— За тебя, Инчили, жена моя. Хоть ты и вторая в моем доме, но первая в моем сердце.

Взглянув ей прямо в глаза, он осушил бокал. Кат поняла, что должна ответить. Тоже подняв бокал, она тихо молвила:

— За вас, мой господин Чика. Пока Аллаху угодно видеть меня вашей женой, я буду стараться усладить вас. — И тоже выпила до дна.

— Можешь не звать меня «мой господин», когда мы одни в нашей спальне, любимая. Зови меня Чика или муж. Да! Называй меня мужем! И пока еще я не слышал этого слова из твоих уст. Скажи, Инчили! Скажи «муж»!

Кат вознесла безмолвную мольбу: «Прости меня, Ботвелл!» — а затем, глядя на Чикалазаде, сказала:

— Муж.

Глаза визиря пронзили ее огненным взглядом, и она вдруг почувствовала, как у нее по телу разливается тепло. Паша улыбнулся:

— Ощущаешь жар? Не бойся. Хаммид чего-то такого намешал в вино, что поможет нам растянуть удовольствие. Эта ночь не будет иметь конца.

Кат вздрогнула в ужасе от скрытого смысла этих слов.

А затем визирь встал и приказал опуститься перед ним на колени. Она повиновалась, и ее сердце тут же бешено заколотилось, потому что паша велел:

— Отведай меня, моя нежная, как я скоро отведаю тебя.

Перед ней, густо обсаженный черными волосами, висел его мужской орган.

— Повинуйся, — резко потребовал голос визиря. Дрожащей рукой Катриона подняла мягкий член и поцеловала его кончик. Зная, что другого выбора нет, она вложила головку в свой теплый рот и принялась сосать.

— Аллах! Аллах! — стонал паша от наслаждения. Несколько минут спустя он протянул руку вниз и поднял женщину. Они вместе упали на кровать, и Кат оказалась лицом кверху. Визирь сразу нашел ее рот, целуя все страстнее, и опять ее жег изнутри этот волшебный жар. Прикосновения мужчины отзывались пламенем, и Катриона теряла самообладание.

Неожиданно ей отчаянно захотелось этого турка, и она уже корчилась под ним, постанывая от удовольствия.

Длинные его пальцы ласкали мастерски, но она молила прилагать еще больше усердия и делать с ней все, что ее господин пожелает. Внушение о том, что надо слушаться своего тела, вкупе с сильным возбуждающим средством, довели Кат до неистовства. Она прошептала:

— Ты подобен быку, муж мой! Могучему черному быку!

Серо-голубые глаза заблестели, и он ответил:

— А ты, возлюбленная, — быку пара — нежная золотая телочка. Быстрей же, моя нежная. Вставай на четвереньки, и я буду любить тебя, как нам надлежит…

И тут Чикалазаде перевернул Катриону на живот и подогнул ей колени. Немедленно взгромоздившись сверху, визирь испустил вздох блаженства; Инчили ждала его, горячая и влажная, а ее свисавшие книзу груди затрепетали под лаской мужских рук. И вот он поскакал на ней, и Кат отзывалась криками на новые и новые волны наслаждения, окатывавшие ее тело и душу. Это длилось целую вечность. Неистощимый, паша вонзался в нее глубже и глубже, снова и снова, пока наконец она не лишилась чувств.

А когда Кат очнулась, то визирь перевернул ее на спину и с тревогой приблизил свое лицо. Нежно тронув его за щеку, она сказала:

— Все хорошо, Чика.

А потом почувствовала, как он раздвигает ей бедра, желая опять вонзиться. Над стеклянным сводом медленно проходила луна, оставляя после себя бездонное черное небо.