— Пусть при вашей встрече присутствует королева, Френсис, Разве посмеет Джеймс допустить, чтобы Анна догадалась, почему он на самом деле отказывает мне в разводе.

Датчанка молода и мягкосердечна. Она непременно вступится за нас, потому что любит и тебя, и меня. Если бы ты только сумел получить подпись короля на моем прошении — ведь, по словам дяди Чарлза, в Эдинбурге ждет представитель кардинала, который мог бы завершить эту тяжбу. Один миг слабости у Джеми, и мы успеем пожениться еще до того, как он переменит свое решение!

Ботвелл улыбнулся.

— А ты уверена, что вы, Лесли, не приходитесь кузенами Медичи? Какие комбинаторы!

Его руки уже начали блуждать по телу графини, и та сладостно вздохнула:

— Ты вернешься к Новому году?

Губы Френсиса нашли мягкий изгиб между ее плечом и шеей и поцеловали его.

— Не знаю, Кат. Если не смогу, то подарки детям у меня в шкафу, а тебе подарок… — Он запнулся. — Нет, не скажу, потому что хочу вручить его.

Лорд повернул Катриону к себе лицом, поцеловал, а затем поставил на ноги.

— Пойдем в постель, дорогая.

Катриона сдвинула с плеч узкие ленточки-бретельки, и ее вечернее платье скользнуло на пол.

— Тебя не будет очень долго, Ботвелл?

Она забралась в пуховую постель. Сняв халат, граф последовал за ней.

— Даже сам не знаю, сколько меня не будет, — сказал он хрипло. В нем уже росло желание.

На глазах у Катрионы выступили слезы, но Ботвелл смахнул их своими поцелуями. И потом, после любви, она рыдала в его объятиях.

— Что ты сделал со мной, Френсис? Почему я трепещу у тебя, как ни у кого не трепетала?

— И кричишь, и рыдаешь сразу? — переспросил он. — Да! Думаю, что это как-то связано с нашей любовью друг к другу. — И он нежно ее поцеловал. — Проклятие! Не хочу уезжать от тебя, даже на несколько дней!

Но он уехал, ускакал еще до восхода солнца. Окруженная ледяным декабрьским мраком, Катриона одиноко стояла у окна своей спальни, прижимая шаль к груди. Она смотрела, как уезжал возлюбленный, и все еще чувствовала на губах печать его твердого рта.

Глядя, как Френсис удаляется, Катриона молила Бога, чтобы король на этот раз смилостивился. Не надеялся же Джеми в своем упрямстве, что она когда-нибудь оставит Френсиса Хепберна! Возможно даже, думалось ей, король устал уже от этой борьбы.

Вечером 27 декабря Френсис Хепберн и Александр Хоум, сопровождаемые примерно сорока пограничными вождями и их приверженцами, проскользнули через конюшни герцога Леннокса и пробрались во дворец Холлируд. Первой их целью был Джон Мэйтлэнд. Но когда они поворачивали за угол, продвигаясь по длинному, плохо освещенному коридору, то спугнули пажа, который в ужасе закричал.

Услышав этот крик и топот многих ног, королевский канцлер укрылся в своей спальне. Леннокс дал приказ взломать дверь, а граф Ботвелл, лорд Хоум и Херкюлес, вместе с большей частью своих людей, проследовали дальше, пытаясь проникнуть в королевские покои.

А тем временем Мэйтлэнд спустил одного из своих слуг на веревке через окно и приказал ему звонить в колокол.

Заслышав колокольный звон, жители Эдинбурга выбежали из своих домов и поспешили к королевскому дворцу.

Лорд Хоум потянул Френсиса за локоть:

— Уходим! Игра окончена!

Но Ботвелл в отчаянии возразил;

— Нет! Я должен добраться до Джеми. Проклятие, Сэнди! Я обещал Кат!

Херкюлесу пришлось применить всю свою исполинскую силу, чтобы повернуть брата к себе лицом, — Послушай, ты, одурелый! Что с ней будет, когда я притащу твой труп? Уходим, слышишь? Придем в другой раз. — И он потащил упирающегося графа по коридору.

Катриона так обрадовалась, что Френсис вернулся домой живым и невредимым, что ее разочарование оказалось куда меньше, чем он предполагал. Но сам Ботвелл от ярости не находил себе места.

— Я хотел начать новый год, зная, что можно назначить день нашей свадьбы, — жаловался он.

— Не тревожься, любимый. Когда снова придет новый год, то все это, конечно, уже уладится, — утешала его Катриона.

Притянув к себе голову Френсиса, она страстно его поцеловала.

— Теперь никто не сможет нас разлучить, — шептала она неистово. — Мы принадлежим друг другу.

В Новый год граф Ботвелл раздал подарки прислуге, арендаторам и вассалам. Только к вечеру он смог наконец остаться с Катрионой и детьми. Юные Лесли, хоть и старавшиеся изо всех сил скрыть охватившее их радостное возбуждение, ждали подарки столь же нетерпеливо, как и любые другие дети.

Джеми едва поверил, что молодой жеребец-красавец рыжей масти, пританцовывавший во дворе замка, теперь принадлежит ему.

— Это сын моего Валентайна, — улыбнулся граф. — Я зову его Купидоном.

Бесс получила прекрасный плащ из бургундского бархата, отделанный бледно-серым кроличьим мехом, мягким и пушистым; маленькую золотую пряжку усыпали рубины. Начинающий царедворец Колин Лесли стал обладателем круглой золотой эмблемы клана, которую следовало носить на своем пледе. На ней сапфировыми глазами сверкал грифон.

Роберту Лесли вручили щенка, родившегося десятью неделями ранее у любимой ботвелловской суки по имени Скай.

Дети пребывали на седьмом небе от радости. Бесс тут же облачилась в новый плащ. Колин нацепил эмблему себе на плечо, Роберт отыскал поводок для щенка, и они все вместе побежали вниз во двор — смотреть, как Джеймс впервые сядет на свою новую лошадь. Некоторое время Ботвелл и Катриона стояли у окна и снисходительно за ними наблюдали, а затем повернулись друг к другу.

Не говоря ни слова, Френсис подал Катрионе плоскую коробочку, которую она нетерпеливо открыла. У нее перехватило дыхание. На подушечке из белого атласа лежала тяжелая золотая цепочка с круглой подвеской. На этой подвеске, тоже отлитой из золота, был изображен огромный лохматый лев, стоящий на задних лапах.

Он был обрамлен лентой, густо усеянной бриллиантами.

Вместо глаз у льва светились изумруды, и его развевающаяся грива тоже сверкала и переливалась бриллиантами.

— Ты не возражаешь, если я отмечу тебя своим зверем? — спросил Ботвелл.

— Я горда тем, что буду носить льва Хепбернов. — Вынув подвеску из шкатулки, Катриона протянула ее графу. — Застегните ее на мне, милорд.

Потом Катриона оглядела себя в зеркале, неспешно подошла к столу и взяла последнюю оставшуюся там коробку. Она протянула ее Ботвеллу. Внутри оказался большой перстень-печатка с круглым изумрудом в золотой оправе.

— Изумруды означают верность и постоянство, — сказала Катриона тихим голосом. — Но подождите, милорд. У меня тоже есть для вас кое-что.

Опустив руку в кошелек, который свисал у нее с пояса, Катриона вытащила простое золотое колечко.

Ботвелл засмеялся. Из своего кошелька он извлек похожее кольцо и протянул его графине. Ее глаза закрылись, и из-под век скользнули две слезинки.

— Проклятие, Ботвелл! Я так хотела поскорее выйти за тебя замуж! Этот поганый Джеймс Стюарт! Как же я его ненавижу!

Лорд прижал Катриону к себе, — Бедная моя любимая, — тихо и нежно проговорил он. — Мне это еще тяжелее, чем тебе. Как жаль, что наш налет на Холлируд не удался. Если бы Джеймс не был безобразно скуп, коридор освещался бы лучше, и этот чертов мальчишка не закричал бы.

Катриона не удержалась от смеха. Действительно, забавно казалось думать, будто только королевская скаредность и была повинна в их несчастьях. Немедленно уловив ее мысль, Френсис тоже разразился смехом. Однако смеялись они очень недолго…

Ранним утром 11 января в Эрмитаж прискакал изнуренный вестник. Король лично написал указ, обещающий награду всякому, кто убьет графа Ботвелла.

Потрясенные, они никак не могли поверить, что Джеймс Стюарт способен на такое. По словам вестника, после налета 27 декабря Мэйтлэнд внушил монарху сильный страх и убедил Джеймса, что кузен замышляет его убить, а самому сесть на трон и править вместо него. В конце концов разве не называют Ботвелла некоронованным королем Шотландии? И если настоящий король вовремя проявит осмотрительность, то покончит с Ботвеллом прежде, чем тот покончит с ним самим.