Проглотив комок в горле, графиня склонилась, и ее голова легла на туфлю монарха.

— Простите меня, милорд король, — тихо сказала она.

На какой-то ужасный миг Джеймс поставил свою ногу на ее тонкую шею. Одним нажимом он запросто переломил бы ее. Кат закусила губу до крови, пытаясь не показать ни страха, ни гнева. «Ты заплатишь за это, Джеймс Стюарт! — подумала она. — Боже милостивый! Как же, надеюсь, тебе будет больно, когда я тебя брошу! Пусть это терзает и мучает тебя всю оставшуюся жизнь и пусть не встретится тебе другой женщины, могущей ублажать тебя, как я!»

Затем внезапно нога убралась, и Джеймс уже поднимал свою рабыню. Его улыбка была нежна.

— Прости, любовь моя, но мне надо было увериться, что на этот раз ты сдашься без боя. Нет на свете другой женщины, ради которой я пошел бы на такие хлопоты, но ты стоишь того, Кат. Боже! Ты возбуждаешь меня!

Он притянул графиню в свои объятия и, немедленно припав к ее устам, раздвинул ей губы и вторгся в рот языком.

Только все самообладание Катрионы позволило ей не оттолкнуть короля. Она нашла утешение в слезах, опустив голову и рыдая ему в плечо. Довольный, что на этот раз покорил ее по-настоящему, Джеймс стал великодушным. Он опустил любовницу на кровать, взял ее лицо в свои ладони и снова поцеловал. Его пальцы прикоснулись к ее пышной груди. Сжав в руках мягкую плоть, король наклонился, и его губы принялись бродить по ее телу.

С ужасной, ошеломляющей ясностью Кат осознала, что ничего не чувствует. Ее тело, которое всегда уступало сладостному напряжению любовных ласк, теперь не отвечало на них. В испуге она слабо брыкалась под королем. Джеймс же, приняв эти движения за проявления страсти, просунул колено ей между ног и вонзился в нее.

И так был поглощен своим собственным желанием, что и не заметил, что она ничего не ощущала.

Кат мутило от страха, что Джеймс угадает ее мысли, и она выгибала навстречу ему свои бедра, шептала на ухо ласковые слова. Судя по всему, король ничего не видел вокруг себя, а когда его страсть разразилась в ней дикой бурей, она обхватила его своими руками и, прикрыв глаза, тихо замурлыкала что-то нежное.

Насытившийся Джеймс лежал на ней, тяжело дыша.

— Христос! — воскликнул он. — Никогда не встречал подобной девки, Кат! Ни одна не удовлетворяла меня так, как ты!

Король скатился на простыни, оперся на локоть и стал ее разглядывать.

— Тебе тоже было хорошо, любовь моя? Знаю, у тебя уже много месяцев не было мужчины. — Играя, он покусывал ее грудь. — Ублажил ли я тебя, Кат?

Графиня отвернулась, на какое-то время потеряв дар речи. Теперь она знала, что чувствуют все шлюхи мира.

По лицу у нее катились безмолвные слезы. Но Джеймс снова перевернул ее на спину и нежно смахнул капельки с ее щек.

— Меня называют мудрым монархом, — сказал он, — но с девками я глупец. Последним держал тебя в объятиях и ласкал Патрик. Вижу, что ты еще не смирилась с его смертью. — Руки короля обвились вокруг нее. — Я люблю вас, миледи Гленкерк. Мне страшно тебя не хватало, Кат. Страстно хотелось владеть тобой. Не плачь, милая.

Патрик рад был бы узнать, что ты под моей защитой.

Она отвечала каким-то сдавленным звуком, который был сочтен за новое проявление горя. Король притянул ее еще ближе и слегка сжал. А выпустив, встал с кровати и прошел по комнате.

— Теперь, милая, я удаляюсь, ибо этот день изнурил тебя, я вижу. — Открыв тайный ход, он шагнул в него со словами:

— Спи спокойно, моя прекрасная любовь.

И дверь за ним закрылась.

«Хоть один-то раз, — подумала Кат, — Джеймс ушел когда надо». Она лежала на спине, подложив руки под голову и разглядывая бархатный балдахин над кроватью. Что же с ней случилось? Она всегда считала свою чувственность каким-то проклятием, но теперь желала получить ее обратно! Только однажды в прошлом тело отказалось ей повиноваться, и это произошло после той ужасной ночи, когда Патрик с королем целую ночь насиловали ее разными способами. Но она в конце концов пережила. Что же случилось теперь? Было ли дело в Джеймсе? Или в ней самой? Королю оставаться здесь еще по крайней мере пять ночей, и что-то надо было предпринять.

Но что она могла сделать? Придется изображать страсть и молить Бога, чтобы Джеймс обманулся. Хотелось поговорить с кем-нибудь, кто бы понял ее положение, и помочь ей мог только один человек.

Хотя Адам Лесли поднимался рано, его жену пришлось будить горничной.

— Сюзан говорит, что госпожа Кат хочет поговорить с вами. Так! Вставайте, госпожа Фиона! Я приготовила вам платье! Поспешите! — подгоняла сонную леди ее служанка Флора.

С превеликими мучениями Фиону засунули в платье и повели по заброшенному коридору в западную башню.

Там она обнаружила, что графиня ждет ее с большим нетерпением.

— Оставь нас, Сюзан! Когда ты понадобишься, я позову. Если кто-то спросит, то скажи, что я еще сплю.

Когда девушка закрыла за собой дверь, Фиона налила себе кубок разбавленного вина и сказала:

— По твоему виду не скажешь, что ты сегодня спала.

— Я и не спала.

Фиона развалилась на кровати.

— Дай угадать, — сказала она. — Снова король!.. Знаю, он все еще питает к тебе страсть. Прошлой ночью в зале едва взгляд мог от тебя оторвать. На этот раз ты от него не скроешься. Кат. Ясно как божий день, что он намерен тебя поиметь.

— Уже поимел, Фиона, — сухо молвила Кат, — и ушел счастливый. Только одна незадача. Я ничего не чувствую. Любовник он — лучше не надо, и Бог знает, мне это требовалось. Но я не сумела возбудить в себе никакой страсти. Прошлой ночью ему так не терпелось овладеть мной, что он не заметил. Но что будет сегодня? Боже, кузина! Что мне делать? Фиона, прости, но прежде чем ты вышла за Адама, у тебя было много любовников. Неужели ты испытывала страсть со всеми? Или с некоторыми притворялась? Я не умею притворяться!

— Чепуха, — рассмеялась Фиона. — Надо просто дрыгать бедрами и немного вертеть головой. Потом ты стонешь и тяжело дышишь. Обычно мужчины настолько поглощены своей похотью, что и не замечают, испытывает ли женщина наслаждение. Послушай, Кат, это ведь всего несколько ночей. После свадьбы он уедет. Держи его крепче и шепчи, как он чудесен, как тебе нравится то, что он делает. Ты понимаешь, кузина?

— Да, Фиона, но это совсем не на несколько ночей.

Он приказал мне весной явиться ко двору.

— Черт возьми, Кат! Зачем мне об этом рассказывать?

Ведь ты же не собираешься ехать. Ты сделаешь то, что сделала бы я в твоем положении. Ты убежишь к Ботвеллу! А если нет, то ты величайшая дура, какую я знаю!

Чего же удивляться, что ты ничего не чувствуешь с Джеймсом, если у тебя был Френсис Хепберн? Вот тог-то уж настоящий мужчина!

Кат восторженно засмеялась.

— Я рада, что мы с тобой подруги, Фиона! Ты так все чудесно понимаешь! Но Боже мой! Прошлой ночью я так перепугалась! Джеми был в такой охоте, а я ничего не чувствовала!

Рот Фионы задергался, она развеселилась.

— И что же ты сделала?

— Я заплакала, а Джеми подумал, что это по Патрику. Он утешал меня тем, что Патрик бы обрадовался, увидев меня с ним! Ты можешь в такое поверить?

Фиона поперхнулась вином.

— Чудо еще, что дух Гленкерка не восстал и не пнул его по высочайшему заду! — Затем она сказала:

— Что ж, начало неплохое. Если сейчас Джеми заметит у тебя какую-то неохоту, то подумает, что ты просто никак не можешь смириться с гибелью Патрика.

Но с лица Кат не сходила озабоченность.

— Действительно ли дело в Джеми, кузина, или что-то случилось со мной?

— В Джеми, — без колебаний ответила Фиона. — Ты же никогда не была холодной. Женщины Лесли вообще такими не бывают. О, мы с тобой проявляем нашу чувственность весьма открыто. Но не думай, что если наши вареные кузины выглядят такими чопорными и приличными, то они холодны. Мой бедный братец Чарлз прямо изнурен запросами дорогой Джанет, и я полагаю, всем известно, как твой брат время от времени убегает от страстной Мэри. Да, и я знаю из самого верного источника, что нашему кузену Джеймсу приходится услуживать Эйлис ежедневно, а не то она заигрывает с конюшими!